Нестайко В.З. Чудеса в Гарбузянах. Приключение первое. Глава 7
Глава седьмая
в которой наши герои убеждаются, что взрослые - очень сложные люди. На Бамбурах снова поют.
Они сразу навострили уши. Им показалось, что издалека сквозь чащобу к ним продирается дикий кабан или еще какой-то зверь.
Трещали и ломались ветки. Даже земля дрожала под тяжелыми быстрыми скачками.
Ближе... Ближе... Ближе...
задыхающийся Журавль.
- А ну тебя! - в один голос облегченно воскликнули ребята.
- Фу! Фу! Фу! - пыхтел, как компрессор, Журавль, не в состоянии вымолвить и слово.
Наконец он немного отдышался и только тогда выдохнул:
- Оххх!.. Там такое творится! Такое творится!.. Полночи меня допрашивали. Никто не спал. Матери голосят. Отцы вдоль речки с фонарями бродят... А сегодня утром твой, Цыган, отец на мотоцикле в район поехал. В милицию.
- Ой-йой! - Марусик даже присел от испуга. - Что же теперь будет?
Сашка Цыган нахмурил брови:
- Да-а!..
Потом вздохнул и спросил, словно без всякого интереса, притворно равнодушным тоном:
- А... а билет уже сдали в сберкассу? Не знаешь? Журавль как-то странно посмотрел на друзей, сунул руку в карман и вытащил... лотерейный билет:
- Вот он...
- Что-о?!
Не знаю, можно ли удивится больше, чем удивились ребята.
Журавль махнул рукою:
- Да чтоб ему! Вот как пришел я вчера вечером из леса домой, там уже обстановка была неспокойная. Хотя паники еще не было. "Не видел?" - спрашивают. "Не видел. Мы, - вру, - поругались немного. Они куда-то отправились. А куда, не знаю". Час прошёл, второй. Стемнело. Матери ваши всё больше нервничают. Отцы, правда, держатся. Только сопят угрюмо. А потом вдруг вижу, подходит твой, Цыган, отец к твоему, Марусик, и говорит. Хрипло так, приглушенно:"Нате вам, сосед, этот билет лотерейный, везите в сберкассу". И протягивает. А тот удивленно:"Так вы же собирались утром сами!.. Чего же..." - "Некогда было... - И рукой махнул. - Берите, вы же просили". Твой, Марусик, брови как насупит:"Нет, - говорит, - не хочу!" - "Да возьмите же!.." - "Не хочу и всё...". Этот даёт, а этот не берет. Этот даёт, а этот не берет. И оба красные, глаза прячут, отворачиваются. Просто как дети. Тогда твой, Марусик, замахал-замахал руками и убежал в хату. А твой меня увидел и мне:"На, сынок, матери отдашь!". Силой мне в руку билет вложил и ушел. Я - к матери. А она:"Да ты что! Не хочу! - И тоже руками замахала. - Пусть учительница эти занимается! Таисии Николаевне отдашь..." Вот так! - Журавль усмехнулся и протянул лотерейный билет Сашке Цыгану. - На! Сам Таисии Николаевне отдавай.
Сашка Цыган покраснел и отшатнулся:
- Нет! Не буду.
- Да ты что? Это же ты выиграл.
- Ну и что? А теперь я к нему и притрагиваться не хочу.
- Марусик... - сделал шаг Журавль.
- Нет! Нет! Нет! Меня не впутывай! Я вообще был против. - И Марусик отскочил, будто Журавль держал в руке не бумажку, а пылающий факел.
- Ну, знаете... - начал было Журавль. Но Сашка Цыган перебил его:
- Не пори горячку. Билет у тебя, так пусть у тебя и полежит. А там видно будет...
- Вот-вот! Верно! - подхватил Марусик. А сейчас айда домой. А то...
Журавль не умел спорить.
... Домой они возвращались мимо Бакая, самым коротким путём. Что быстрее. И зловещее страшное черное озеро не казалось им сейчас ни страшным, ни зловещим.
Когда они уже подходили к Бамбурам, марусик тяжело вздохнул.
- Не дрейфь! - понял его вздох Сашка Цыган. - Ну, подумаешь, подзатыльников пару дадут. А даже если и больше... Зато...
- А я и не боюсь. Подумаешь, - снова вздохнул Марусик. - Просто маму жалко. Как они переживали, наверно...
Подзатыльников не было. Были слёзы, крик и причитания. Даже Семен Семенович отвернулся и вытер слезу. А когда примчался из района на мотоцикле отец Цыгана, он крякнул, увидев сына, что-то хотел сказать, но перехватив взгляд жены, еще раз крякнул, махнул рукою, сел на мотоцикл и поехал в бригаду.
И остальные родители тоже заспешили на работу.
А вечером, когда все пришли и готовились к ужину, на дороге неожиданно появился Кузьма-почтальон. Он с такой силой крутил педали, словно заканчивал дистанцию вело- кросса на мировое первенство.
С разгону въехал во двор Цыганов и так резко затормозил, что оторопевший Бровко даже не гавкнул, а лишь удивленно раскрыл пасть. Лицо у запыхавшегося Кузьмы-почтальона было очень смущенное и виноватое.
Сначала подумалось: это потому, что два дня он не развозил почту (так как гулял в соседнем селе на свадьбе двоюродной сестры). Но...
- Эх, люди добрые, - жалобно скривился почтальон. - Извините меня, если можете. Неприятно, ох, как неприятно приносить горькую новость, но разве же я виноват...
- В чем дело? - всполошилась мать Цыгана, Ганна Трофимовна.
- Ох, лучше бы не от меня вы услышали...
- Да что такое? Говори уже! - нахмурился Павел Максимович.
- Да вот... в газете вчерашней поправка. В лотерейную таблицу вкралась ошибка. Вместо тройки восьмёрка была напечатана. - И Кузьма-почтальон, виновато опустив голову, протянул газету.
Павел Максимович посмотрел на газету, потом на почтальона, потом на газету, потом на сына, потом на Семен Семеновича, который стоя на крыльце внимательно слушал, - и вдруг... захохотал. Да так оглушительно, что Бровко даже присел и прижал уши.
- Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!.. А мы тут чуть не того... не... Ха-ха-ха-ха-ха!
Через минуту захохотала и Ганна Трофимовна, а за нею Семен Семенович, и Мария Емельяновна, не говоря уже о мальчишках, которые даже визжали от хохота.
Кузьма-почтальон, ничего не понимая, вытаращился на этих странных людей, которые весело хохотали, услышав такую невеселую новость.
- Сосед! - закричал Павел Максимович своим громовым голосом Семену Семеновичу. - Ну, сосед! Это надо отметить! Это надо отметить! Обязательно!..
Часа через два вечерние Бамбуры снова наполнились звонким пением. Только песни были уже не те, что накануне.
"Ой, соседка, соседка, соседка..." - обнявшись и, как голубки, прижавшись головами(?) , выводили Ганна Трофимовна и Мария Емельяновна.
А Павел Максимович и Семен Семенович густыми голосами басили:"По опята ходили..." Только вместо "По опята ходила, лукошко потеряла" пели:"По опятам ходили, "Запорожец" потеряли..." и при этом смеялись (так им понравилась их шутка).
Ребята смотрели на своих родителей с нежностью.
Ох, эти взрослые!
Какие они всё-таки сложные люди...
в которой наши герои убеждаются, что взрослые - очень сложные люди. На Бамбурах снова поют.
Они сразу навострили уши. Им показалось, что издалека сквозь чащобу к ним продирается дикий кабан или еще какой-то зверь.
Трещали и ломались ветки. Даже земля дрожала под тяжелыми быстрыми скачками.
Ближе... Ближе... Ближе...
задыхающийся Журавль.
- А ну тебя! - в один голос облегченно воскликнули ребята.
- Фу! Фу! Фу! - пыхтел, как компрессор, Журавль, не в состоянии вымолвить и слово.
Наконец он немного отдышался и только тогда выдохнул:
- Оххх!.. Там такое творится! Такое творится!.. Полночи меня допрашивали. Никто не спал. Матери голосят. Отцы вдоль речки с фонарями бродят... А сегодня утром твой, Цыган, отец на мотоцикле в район поехал. В милицию.
- Ой-йой! - Марусик даже присел от испуга. - Что же теперь будет?
Сашка Цыган нахмурил брови:
- Да-а!..
Потом вздохнул и спросил, словно без всякого интереса, притворно равнодушным тоном:
- А... а билет уже сдали в сберкассу? Не знаешь? Журавль как-то странно посмотрел на друзей, сунул руку в карман и вытащил... лотерейный билет:
- Вот он...
- Что-о?!
Не знаю, можно ли удивится больше, чем удивились ребята.
Журавль махнул рукою:
- Да чтоб ему! Вот как пришел я вчера вечером из леса домой, там уже обстановка была неспокойная. Хотя паники еще не было. "Не видел?" - спрашивают. "Не видел. Мы, - вру, - поругались немного. Они куда-то отправились. А куда, не знаю". Час прошёл, второй. Стемнело. Матери ваши всё больше нервничают. Отцы, правда, держатся. Только сопят угрюмо. А потом вдруг вижу, подходит твой, Цыган, отец к твоему, Марусик, и говорит. Хрипло так, приглушенно:"Нате вам, сосед, этот билет лотерейный, везите в сберкассу". И протягивает. А тот удивленно:"Так вы же собирались утром сами!.. Чего же..." - "Некогда было... - И рукой махнул. - Берите, вы же просили". Твой, Марусик, брови как насупит:"Нет, - говорит, - не хочу!" - "Да возьмите же!.." - "Не хочу и всё...". Этот даёт, а этот не берет. Этот даёт, а этот не берет. И оба красные, глаза прячут, отворачиваются. Просто как дети. Тогда твой, Марусик, замахал-замахал руками и убежал в хату. А твой меня увидел и мне:"На, сынок, матери отдашь!". Силой мне в руку билет вложил и ушел. Я - к матери. А она:"Да ты что! Не хочу! - И тоже руками замахала. - Пусть учительница эти занимается! Таисии Николаевне отдашь..." Вот так! - Журавль усмехнулся и протянул лотерейный билет Сашке Цыгану. - На! Сам Таисии Николаевне отдавай.
Сашка Цыган покраснел и отшатнулся:
- Нет! Не буду.
- Да ты что? Это же ты выиграл.
- Ну и что? А теперь я к нему и притрагиваться не хочу.
- Марусик... - сделал шаг Журавль.
- Нет! Нет! Нет! Меня не впутывай! Я вообще был против. - И Марусик отскочил, будто Журавль держал в руке не бумажку, а пылающий факел.
- Ну, знаете... - начал было Журавль. Но Сашка Цыган перебил его:
- Не пори горячку. Билет у тебя, так пусть у тебя и полежит. А там видно будет...
- Вот-вот! Верно! - подхватил Марусик. А сейчас айда домой. А то...
Журавль не умел спорить.
... Домой они возвращались мимо Бакая, самым коротким путём. Что быстрее. И зловещее страшное черное озеро не казалось им сейчас ни страшным, ни зловещим.
Когда они уже подходили к Бамбурам, марусик тяжело вздохнул.
- Не дрейфь! - понял его вздох Сашка Цыган. - Ну, подумаешь, подзатыльников пару дадут. А даже если и больше... Зато...
- А я и не боюсь. Подумаешь, - снова вздохнул Марусик. - Просто маму жалко. Как они переживали, наверно...
Подзатыльников не было. Были слёзы, крик и причитания. Даже Семен Семенович отвернулся и вытер слезу. А когда примчался из района на мотоцикле отец Цыгана, он крякнул, увидев сына, что-то хотел сказать, но перехватив взгляд жены, еще раз крякнул, махнул рукою, сел на мотоцикл и поехал в бригаду.
И остальные родители тоже заспешили на работу.
А вечером, когда все пришли и готовились к ужину, на дороге неожиданно появился Кузьма-почтальон. Он с такой силой крутил педали, словно заканчивал дистанцию вело- кросса на мировое первенство.
С разгону въехал во двор Цыганов и так резко затормозил, что оторопевший Бровко даже не гавкнул, а лишь удивленно раскрыл пасть. Лицо у запыхавшегося Кузьмы-почтальона было очень смущенное и виноватое.
Сначала подумалось: это потому, что два дня он не развозил почту (так как гулял в соседнем селе на свадьбе двоюродной сестры). Но...
- Эх, люди добрые, - жалобно скривился почтальон. - Извините меня, если можете. Неприятно, ох, как неприятно приносить горькую новость, но разве же я виноват...
- В чем дело? - всполошилась мать Цыгана, Ганна Трофимовна.
- Ох, лучше бы не от меня вы услышали...
- Да что такое? Говори уже! - нахмурился Павел Максимович.
- Да вот... в газете вчерашней поправка. В лотерейную таблицу вкралась ошибка. Вместо тройки восьмёрка была напечатана. - И Кузьма-почтальон, виновато опустив голову, протянул газету.
Павел Максимович посмотрел на газету, потом на почтальона, потом на газету, потом на сына, потом на Семен Семеновича, который стоя на крыльце внимательно слушал, - и вдруг... захохотал. Да так оглушительно, что Бровко даже присел и прижал уши.
- Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха!.. А мы тут чуть не того... не... Ха-ха-ха-ха-ха!
Через минуту захохотала и Ганна Трофимовна, а за нею Семен Семенович, и Мария Емельяновна, не говоря уже о мальчишках, которые даже визжали от хохота.
Кузьма-почтальон, ничего не понимая, вытаращился на этих странных людей, которые весело хохотали, услышав такую невеселую новость.
- Сосед! - закричал Павел Максимович своим громовым голосом Семену Семеновичу. - Ну, сосед! Это надо отметить! Это надо отметить! Обязательно!..
Часа через два вечерние Бамбуры снова наполнились звонким пением. Только песни были уже не те, что накануне.
"Ой, соседка, соседка, соседка..." - обнявшись и, как голубки, прижавшись головами(?) , выводили Ганна Трофимовна и Мария Емельяновна.
А Павел Максимович и Семен Семенович густыми голосами басили:"По опята ходили..." Только вместо "По опята ходила, лукошко потеряла" пели:"По опятам ходили, "Запорожец" потеряли..." и при этом смеялись (так им понравилась их шутка).
Ребята смотрели на своих родителей с нежностью.
Ох, эти взрослые!
Какие они всё-таки сложные люди...