Нестайко В.З. Тореадоры из Васюковки часть 2: глава 12
Глава двенадцатая
Козацкому роду нет переводу. Кошевой Карафолька. Письмо запорожцев.
Ночь на кладбище (воспоминание).
Вечер. Одиннадцать часов. Мы лежим на широченной, как Крещатик, тахте у открытых дверей балкона.
Лежим тихо, не шевелясь - делаем вид, что спим. Мы ждем, пока уснут дядька с теткой, чтобы можно было тихонько выйти.
Нет, наверно, более томительного ожидания, чем вот такое, когда неподвижно лежишь без сна и ждешь. Да еще ждешь, не зная, что тебя ждет. Когда тебе надо в полночь идти куда-то в страшную неизвестность к могилам.
В голову настырно лезут разные темные мысли и воспоминания.
Воспоминания! Я, конечно, не Вольф Мессинг, я не умею читать чужие мысли на расстоянии, но даже не смотря на Яву, который лежит рядом со мной, я готов поклясться, что он вспоминает сейчас то же самое, что и я... Уверен на все сто процентов! Он просто не может сейчас вспоминать что-то другое. Это было тоже ночью, и тоже могилы... И так же першило в горле, сжималось ночью, и деревенели ноги.
...Это было в прошлом году, осенью, в сентябре, как раз после "робинзоновской" истории. Неожиданно к нам в село приехали
археологи. Целая экспедиция, несколько человек. То есть, может, и не совсем неожиданно, потому что двух из этой экспедиции мы хорошо знали. Это были киевские охотники, которые каждый год приезжали к нам на охоту и рыбалку и которым мы с Явою ловили кузнечиков. Мы всегда относились немного свысока и насмешливо, как почти ко всем горожанам, что такими неприспособленными оказываются в селе. Мы посмеивались, когда они с трудом поднимались на рассвете на охоту. Когда они опрокидывались в плавнях на наших лодках, когда они неумело, кровавя руки, чистили рыбу. Или не могли себе представить, что они такие умные дядьки и так много и столько интересного знают.
И вот же как бывает: ездили они к нам на охоту и не думали ни о каких раскопках, ни о какой своей археологии, просто себе отдыхали, а потом как-то после вечернего перелёта, сидя у костра за кулешом, разговорили с нашими охотниками - дедом Варавой и дедом Салимоном - о нашем селе Васюковке, о его истории. И в миг забыли и о кулеше, и о хоте, и обо всём на свете... На следующий день поехали в Киев (хотя оба были в отпуске и собирались охотиться целый месяц). А вскоре приехала археологическая экспедиция.
Оказалось, что край наш очень исторический и село наше тоже страшно историческое и очень стародавнее. То, что оно стародавнее, мы знали, но то, что историческое, что Васюковка наше лежала на знаменитом пути "из варяг в греки", за который мы получали двойки в школе, так оно еще было и на самом перекрестке походов славных запорожцев. И под древним дубом на околице Васюковки останавливались отдохнуть в холодке кто только хочешь: и Владимир Мономах, и княгиня Ольга, и Богдан Хмельницкий.
Раскрыв рты, слушали мы рассказы археологов про Запорожскую Сечь, - о легендарном вожаке козацком Иване Серко, которого пятнадцать раз выбирали кошевым атаманом, чего не заслужил ни один кошевой в истории Запорожья, и которого "враги боялись как огня, бурю и мировую эпидемию"; о последнем кошевом Запорожской Сечи Петра Калишевского, которого царица Екатерина II сослала на Соловки, где он просидел в сырой темной холодной яме целых двадцать пять лет, но не покорился, не отрёкся от Украины и своих побратимов и, несмотря на нечеловеческие муки, прожил на свете сто двенадцать лет - такой был богатырь.
Мы ловили каждое слово...
Вот так! Вот какие были наши предки!
В тот же день экспедиция начала раскапывать козацкую могилу, что была в степи в двух километрах от села. И, конечно же, мы, мальчишки, до темна пропадали там, на раскопках. И когда археологи откопали козацкое оружие (сабли, пистолеты), да еще граненную бутылку из-под водки (хоть и пустую), да еще и деревянную трубку, на которой написано:"Козацкая трубка - хорошая мысль..." - мы едва не попадали в яму. Это было незабываемое зрелище! Археологи сначала осторожно копали, потом разгребли землю руками, а потом разгребали землю руками, а когда, нащупывали что-то, совсем уже нежно расчищали специальными щеточками...Мы смотрели как зачарованные. Из земли появились разные вещи, что пролежали более трехсот лет.
Археологи сказали, что в могиле похоронен какой-то знаменитый запорожец из войска Ивана Серка. Потому что тут разбивал лагерь Серко, когда возвращался из Крыма, разбив крымского хана у Сиваша. И, видно, помер тут от ран этот запорожец и тут его и похоронили. А по обычаям запорожским в могилу козаку клали его оружие, вещи, трубку и обязательно бутылку водки - чтобы и на том свете, мол, было ему весело.
Мы долго рассматривали эти вещи, а особенно пистолеты и саблю, ножны которые были отделаны серебром, а рукоять из слоновой кости.
Ява вздохнул и прошептал мне на ухо:
- Вот если бы знать! Мы же сами могли откопать!
Кроме могилы, экспедиция вела раскопки возле дуба. Правда, выкопали только одну ржавую кружку с крышкой, но говорили, что это кружка чуть ли не самого Ивана Серко.
Потом археологи ходили по селу, подолгу разговаривали с самыми старыми нашими дедами и бабками, - интересовались легендами, преданиями, а также потомками козаков-запорожцев. Особенно долгий разговор был со столетней бабою Трындычкой.
- Скажите, пожалуйста, бабушка, кем были ваши отец и дед? - ласково спрашивал её толстый археолог Папуша (тот, что когда-то утопил в плавнях ружьё).
- Ага...были, сынок, были... - радостно кивала Трындычка
- Кем же, бабушка, они были?
- Ага,... - кивала Трындычка.
- Козаками были, запорожцами?
- Ага, - кивала Трындычка.
- Или, может, просто крестьянами, хлебопашцами-гречкосеями?
- Ага, - кивала Трындычка.
- Хлебопашцами, - разочарованно переспрашивает Папуша.
- Сеяли гречку, сеяли... - радостно кивала Трындычка. - И просо, и овёс... А возле хаты мак...
Так ничего от бабки не добились.
Очень интересовалась экспедиция так же самыми старыми хатами в селе. Теми, что под стрехой, что даже в землю вросли, что мохом покрылись, их было уже немного, и археологи каждую из них облазили сверху донизу, во все закоулки заглянули. И тут случилась досадная для нас неожиданность. Осматривая хату, где жил Карафолька, Папуша вдруг учинил такой радостный гвалт, словно золото нашел. На матице, под побелкой, он обнаружил надпись:"Эту хату построил в 1784 году 10 апреля козак Титаревского куреня Гаврила Карафолька",
- Смотрите, смотрите! - восхищено закричал Папуша. - Это же история! Это же архитектурный памятник... Берегите, люди добрые, берегите эту хату... С этого дня мы берём её на учет... Это же такая редкость...
Вся семья Карафольки была приятно удивлена - они сами не знали, в какой знаменитой хате живут. В тот же день выяснилось, что и дед Салимон - праправнук запорожского сотника, и председатель колхоза Иван Иванович Шапка - потомок запорожца, и учительница Галина Сидоровна козацкого рода.
У нас всегда уважали пожилых людей, но такого успеха они не имели никогда. Целыми днями они не закрывали ртов - вспоминали. Дедов и прадедов, бабушек и прабабушек... И если послушать, то все эти бабушки, как правило, были невероятные красавицы, а дедушки такие силачи, что ой-ой (один быка когда поборол, другой подводу с картошкой поднял, третий дуб из земли вырвал...). Плюгавых, хилых, кривых, с гноящими глазами, горбатых предков не было ни у кого. Разница лишь в том, что одни красавицы и силачи были козацкого рода, другие - мужицкого. И ничего тут не поделаешь. Предков не выбирают и не заказывают. Кузьма Борило был козацкого рода, Вася Деркач - козацкого, Гребенючка - козацкого. А мы... Особенно мы не могли пережить, что Карафолька, староста класса, отличник и вообще позитивный образ, которого нам каждый день ставили в пример и которого мы из-за этого терпеть не могли. Степан Карафолька, в котором не было ну ни сколечко ничего козацкого, - был прямой потомок, непосредственный потомок знаменитого запорожца. А мы... у меня еще хотя был где-то далеко по материнской линии какой-то козак-бродяга, а у Явы - ну ничегошеньки, одни хлебопашцы.
- Дедушка, неужели у нас в роду не было ни одного запорожца? - с надеждой спрашивал Ява своего деда Вараву.
- Нет... Что-то не припомню.
- Ну вот! - сердито отворачивается Ява (словно дед был виноват).
- Дурак ты, - спокойно говорил дед. - Да что там эти козаки без хлебопашцев стоили были... Кто бы их кормил? С голоду поумирали бы... А как была земля наша в земле, тогда не только козаки, а и хлебопашцы шли её защищать, брали косы, брали вилы и не хуже козаков били врагов.
Но на Яву дедова агитация не действовала... Бормоча:"Да-а... Не могли что ли на бабе козацкого рода жениться... " - хмурый Ява уходил прочь.
- И всё им новое, новое надо! Не могли еще немного в старой хате пожить, - сквозь зубы цедил Ява, с ненавистью смотря на новенький под железной крышей свой дом... Дед же старый: много знает, а еще больше забыл...
Ява не мог примириться. Ява страдал. Тем более, что Карафолька ходил, задрав нос, и только плевал сквозь зубы в сторону (словами задевать боялся, потому что знал, что мы, несмотря на предка, набили бы ему морду).
А мне еще и сон приснился. Иду я по улице, а навстречу мне - Богдан Хмельницкий. Такой, как в Киеве на памятнике - верхом и с булавой. Только живой. Подъехал ко мне и говорит:"Здравствуй, Павлуша! А я же мог быть твоим предком!" - "Как?!" - удивился я. "А вот так, - говорит. - Влюбился я было в твою прапрапрапрабабушку. Но она мне отказала. У неё уже был парень!" Сказал, вздохнул и исчез. А я с отчаянием думаю:"Эх! Пращурка моя! Что же вы наделали?! Гетману гарбуза поднесли, а выскочили за какого-то хлебопашца Завгороднего!.. Как бы я сейчас Карафольке его нос задранный утёр!"
Но его задранный нос и и его сплевывание сквозь зубы можно было и пережить.
Но он донимал нас другим. Он организовал на выгоне "Запорожскую Сечь".. Войско было набрано только из "потомков". И кошевым единогласно выбрали Карафольку.
В вышитой рубашке, в широченных красных шароварах, в которых его брат когда-то танцевал в самодеятельности, в такой старой дедовой смушковой шапке, что в ней уже много лет неслись куры (ну это всё равно!), гарцевал Карафолька перед своим войском, водил его в походы, устраивал гульбище и козацкие забавы.
Мы сидели в кустах и слушали, как долетал с выгона бодрый запорожский марш:
Ой или пан, или пропал -
Дважды не умирают
Эй, ну-ка, хлопцы, к оружию!
Мы скрипели зубами... Мы никогда не чувствовали себя такими одинокими, оскорбленными и несчастными. Мы, именно мы, по своему характеру должны быть кошевыми атаманами...
Мы, а не отличник Карафолька. Эх, заехать бы ему в нос его задранный!..
И чтобы ему такое устроить, чем бы его подкузмить.
- Слушай, Ява, - озарило меня вдруг. - Ты помнишь "Письмо запорожцев турецкому султану".
- А? Ну и что?
- Напишем им такое письмо.
- Как? Они же сами запорожцы.
- Какие они к черту запорожцы! Разве они настоящие? Фальшивые они. Самозванцы. Подумаешь, предки!.. Так и напишем: предки ваши хороши, а вы черти что... Текст письма запорожцев у меня дома есть - в книжке "Украина смеётся". Переделаем и будет - во!
- Идем!
Мы взяли у меня текст и пошли к Яве. Потому что у него над столом как раз висела картина Репина "Запорожцы". Сели под картиной и смотря, как весело писали запорожцы письмо султану, мы начали писать своё письмо.
Это была каторжная работа.
И вот наконец после долгих мук родилось "Письмо настоящих запорожцев фальшивому лжекошевому плюгавому отличннику Карафольке и его задрипанному войску":
"Ты - шайтан глупый, проклятущего черта брат и товарищ, и самого люцифера секретарь! Какой ты к черту рыцарь? Какой ты запорожец, да еще и кошевой? Слюнтяй ты шепелявый! Дырка от бублика! Репей ты с хвоста собачьего! Заплатка на рваных штанах, кусок отличника недогрызаный! Твоего зачуханного войска мы не боимся, на земле и на воде будем драться с тобой! Не козаком тебе называться, а в куклы с малышами играть! Не достоин ты доброго слова, пусть тебя съест рыжая корова! И в голове у тебя не мозги, а полова, чучело ты безголовое. Вот так мы тебе пожелали написать! И за это поцелуй нас в грязные исцарапанные пятки, свинячий ты сын!"
Мы написали это всё большими буквами на полуметровом свитке обоев что остались после строительства новой хаты. К свитку на толстой веревке вместо печати прицепили сухую коровью лепешку - вышло, на наш взгляд, прекрасно.
Напевая :"Трум-пу-ру-рум-пум-пум-пум!" - мы пошли на выгон и торжественно вручили Карафольке "Пергамент".
Мы были уверены, что авторитет Карафольки после нашего письма упадет и загремит, как пустое ведро.
Но в тот же день мы получили очень сдержанное и вежливое письмо-ответ:
"Дорогие друзья! Вы ругаетесь очень красиво, но только потому, что вы не козацкого рода и вам обидно. Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в своё запорожское войско писарями - хоть у вас и двойки по языку.
Между прочим, "недогрызанный" пишется с двумя "н", а "отличник", наоборот, с одним "н" (см. правило удвоения согласных, учебник грамматики. стр. 14).
С приветом.
По поручению славного войска запорожского кошевой Степан Карафолька".
Это было хуже, чем если бы он каждого из нас прилюдно потоптал ногами. Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого огорчения мы еще не испытывали. Никогда мы еще не выглядели так жалко перед всем обществом васюковских ребят.
Надо было что-то делать. Надо было спасаться. Потому что еще немного - и даже сопливые первоклассники будут вытирать руки о наши головы.
- Вот если бы нам настоящую козацкую саблю... - вздохнул я. - Или пистолет... Как вот археологи выкопали. Полетел бы Карафолька из кошевого в один момент!
- А? - встрепенулся Ява. - Ага... Сабля... или пистолет - это было б действительно... Это сила! С настоящим козацким оружием кого угодно выберут...
- Где же его взять? - уныло спросил я.
- Выкопать! - прищурился вдруг Ява.
- Да? Так оно тебе и лежит под землей... Единственная козацкая могила возле села была, да и та уже - фить!
- А на кладбище?
- Ты что?! Бр...
- Умник! Разве я говорю - свежие могилы копать? Тоже еще! Знаешь старые могилы с краю, вдоль дороги? Без крестов, едва заметные в траве. Ты знаешь, сколько им лет? Лет двести, или еще больше... Мне еще дед Салимон как-то говорил, что там его прадед похоронен... А он кто такой был? Козак, запорожец. А как запорожцев хоронили? С оружием. Вот и кумекай.
- Так-то оно так... Но всё-таки кладбище... Мертвец...
- Ну какой там мертвец! Череп, несколько косточек да и всё. Ты же видел, когда археологи копали. Что там может быть, если он двести лет в земле пролежал... Посмотришь, что от тебя останется через двести лет...
- Да всё же... даже череп... Как-то оно...
- Да мы череп этот трогать не будем, - раздраженно сказал Ява. - Саблю и пистолет аккуратно выкопаем и снова зароем. Никто и не заметит.
- Но, может, хоть деда Салимона спросить?
- Разве это его собственность? Это же не картошку на его огороде копать... Да и как ты спросишь:"Позвольте вашего прадеда выкопать?.." Эге? Глупый!
- А когда же копать? Днём?
- Ну, днём, как увидят, сразу по шеям надают...
- А когда же?
- Ночью...
- А?
- Ты что - боишься?
- Да нет, но...
- Вот ты хочешь и настоящее козацкое оружие иметь, и чтобы всё было, как в магазине. Очень хитрый!
- Ну хорошо, - вздохнул я. - Попробуем...
... Вы были когда-нибудь ночью на кладбище? Если не были - то и не ходите. Страшно... Так страшно, что сердце останавливается.
Это я сейчас говорю, а тогда... Разве я мог показать перед Явою, что я боюсь, когда он, сатана курносый, вел себя так, будто не на кладбище ночью идет, а в клуб на кинокомедию.
- Это боягузы, заячьи души, повыдумывали, что на кладбище ночью страшно, - весело говорил он. - А действительно, чего бояться? Живых надо бояться, а не мертвых. Мертвые тебе уже ничего не сделают. Помнишь, Том Сойер и Гек Финн тоже ходили ночью на кладбище. И ничего...
- Конечно... Ничего... - криво усмехнулся я. - Только у них на Глазах индеец Джо убил доктора...
- Ну и что... подумаешь... Но не их же... - Ява всё-таки забыл об индейце. - Скажи лучше, что ты просто боишься.
- Чего бы я это боялся, - ответил я, едва сдерживая дрожь в голосе. И зачем я вспомнил про индейца, про это убийство?! Мы миновали последнюю хату и подошли к кладбищу. На фоне облачного неба вырисовывались кресты. Месяц выглядывал. из-за туч, едва освещая дорогу. Позади в тёмной тишине спало село, даже собак не было слышно. За кладбищем, слева, чернел лесок, а справа - голая степь до самого горизонта. И всюду ни души. Казалось, что только и есть на свете это кладбище и нас двое. Пригнувшись, мы пробирались через кладбище, пытаясь не очень озираться по сторонам и присматриваться к могилам. У каждого из нас заступ. Кроме этого, у меня еще была щетка для сапог (вместо специальной археологической - где же было нам её взять!), а у Явы - фонарик, тот "динамический", который я ему когда-то подарил.
Тихо разговаривали листья в кронах деревьев на ветру... Где-то поскрипывало сухая ветка, будто кто-то ходил в темноте среди могил и скрипел деревянною ногой.
Вспомнил я вдруг, как хоронили недавно, летом, старенькую прабабушку Пети Пашка. У нас в селе умирали не часто, и, конечно, все мы были на похоронах. Я хорошо запомнил её лицо, сморщенное и словно улыбающееся.
И представилось мне, как лежит она сейчас тут, совсем рядом, под землей, в гробу. Открывает глаза, шевелится, хочет подняться. Я где-то читал, что иногда ошибочно хоронят в летаргическом сне, а в могиле "мертвецы" просыпаются и... Волосы зашевелились у меня на голове, встали дыбом, я не могу дышать...
И вдруг - вжик, вжик! - словно заскрипели кости.
Это Ява фонариком.
- Вот тут! - шепчет, освещая едва заметный в высокой траве холмик могилы.
- Н-не... н-не в-вжикай... Л-лучше уже в темноте копать.
Ява и сам понимал, что этот фонарик не для кладбища, - больше не вжикал. Несколько секунд мы молча стояли, прислушиваясь. Потом взялись за заступы. Одновременно воткнули их в землю и надавили ногою.
И неожиданно... Мы так и застыли... Из-за могилы из темноты на нас смотрели большие зеленые глаза. Над глазами торчали рожки... И потом (даже теперь я не могу спокойно это вспоминать) оттуда раздался нечеловеческий, душераздирающий, истошный крик... Такого крика в школе я не слышал никогда.
В следующий миг...
- А-а-а!.. - Я не вспомню, кто из нас первый закричал, но то, что кричали мы оба, - Это точно.
Мы не бежали, мы летели, почти не касаясь земли ногами... Такой скорости, наверно, не знала наша Васюковка за всю многовековую историю.
Мы влетели во двор Явы (он был ближе) и, закрыв калитку, подпёрли её палкой.
Можете смеяться, но в ту ночь мы спали в собачьей будке. Спали, прижавшись с двух сторон к здоровенной овчарке Рябку. Это был такой лютый пёс, что мог и самого чёрта загрызть. И как мы не убеждаем друг друга поутру, мы два остолопа, что это был обычнейший кот, что именно коты иногда так душераздирающе орут, - о повторном ночном походе на кладбище нечего было и говорить. Мы украдкой позабирали с кладбища свои заступы и никому и слова не сказали о нашем приключении.
Вскоре начались дожди, потом зима. И "Запорожская Сечь" на выгоне распалась сама собой. Мы с Явою смастерили из старого трехколесного велосипеда ледовый самокат, и утраченный авторитет вернулся к нам.
Но после той ночи я сказал себе:"Павлуша, ты никогда больше не пойдешь на кладбище ночью. Ты должен стать лётчиком, и тебе совсем не надо, чтобы ты начал трястись и заикаться от страха. Пусть твои враги туда ходят. Пусть они трясутся и заикаются.".
Да, видите, не прошло и года, и вот я снова собираюсь ночью на кладбище. И хотя, как всегда, при одном лишь воспоминании о той ночи у меня полная пазуха скользкого холодного страха, я говорю себе:"Надо идти, Павлуша. Если бы это было нужно только тебе, ты бы ни за что не пошел. Но тут дело, ты же знаешь, общее. И ты пойдёшь. Потому что ты должен вернуть часы хозяину любой ценой".
Я слышу, как рядом со мной вздыхает Ява, и знаю, что думает о том же самом.
Мы лежим и ждем, пока уснут дядька с тёткой. И хотя двери в их комнату, мы знаем, что они еще не спят. Потому что тихо. А когда они заснут, мы сразу услышим. Да и не только мы: в соседнем доме услышат, потому что окна открыты. Вы не думайте, я очень люблю и уважаю дядьку и тётку. Они хорошие, добрые и ласковые. Дядька - передовик производства (на Доске почёта висит) и мастер спорта. А тётя такие коржики печет - умереть можно! Но что поделаешь, если они...
Ш-ш! Подождите! Начинается. Вот послушайте!
- Хррр-у-у-у... аур-ур-уррр... хрррррау-ав-ав-аввв... сь-сь-сью-у-у... хррррря-а-а... хр-хр-хр-хр-пфу-у-у.
Заснули.
Кажется, будто мы попали в пасть к ревущему льву или тигру. Вот храпят дядя с тётей, ну и храпят! Если бы кто устраивал соревнования по этому делу, они, уверен, были бы чемпионами мира!
Мы встали и одеваемся. Теперь хоть из пушки пали - они не услышат.