Одесская барахолка
По привычке, ещё с тех времен, когда старьем торговали внутри Староконного базара, барахолку называют "староконкой". Новые павильоны и ряды базара выглядят вполне современно, но кварталы вокруг него стихийно заполняются "птичьим" рынком и гигантской барахолкой. Блошиный рынок растянулся по улицам (Раскидайловская, Ризовская, Мастерская, Ленинградская) легендарного района Молдаванка.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
Об одесской барахолке из книги «Блюдца» (автор Моня Рикун):
«…Безработица гнала людей сюда, и они, окончательно разочаровавшись в системе, полагались лишь на себя и ту всячину, что была за годы накоплена семьей. Эту всячину они бережно раскладывали на клеенках (реже газетах), садились рядом и с терпением рыбака наблюдали за прохожими. Чего здесь только не было: поношенные вещи, старые пластинки, музыкальные инструменты, антикварные и залипушные часы, пластмассовые солдатики и голубоглазые куклы без конечностей, поломанная бытовая техника, треснувшие автомобильные колпаки, значки, марки, вкладыши, иконы, шахматные доски, строительные каски, ракетки для настольного тенниса, выцветшие открытки с изображением старой Одессы, комнатные растения в баночках из-под майонеза, серебряные и мельхиоровые столовые приборы, сервизы, колбы, мензурки, чехлы для мобильных телефонов, восточные статуэтки и бутафорские самурайские мечи, гипсовые бюсты вождей народа, резиновые рыбацкие сапоги в комплекте с надувной лодкой, красные пионерские галстуки, велосипедные цепи и, конечно же, книги, книги, книги…
В общем, список можно продолжать ещё долго, и тогда он, несомненно, потянул бы на отдельное литературное произведение.
И среди всего этого хлама, среди ошметков сгоревшего вместе с деньгами на сберкнижке прошлого, ютилось, заворачиваясь в клеенки, древнее как мир, элементарное стремление выжить. Сюда люди несли все, что у них было, все, что нельзя съесть. То, что в другом месте без колебаний было бы выброшено на помойку, здесь становилось товаром и терпеливо ожидало покупателя. Тут все обретало ценность. Ценность, относительно которой можно ещё и поторговаться. Здесь к каждому шороху прислушивались, каждое слово имело вес…»
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
35.
Об одесской барахолке из книги «Блюдца» (автор Моня Рикун):
«…Безработица гнала людей сюда, и они, окончательно разочаровавшись в системе, полагались лишь на себя и ту всячину, что была за годы накоплена семьей. Эту всячину они бережно раскладывали на клеенках (реже газетах), садились рядом и с терпением рыбака наблюдали за прохожими. Чего здесь только не было: поношенные вещи, старые пластинки, музыкальные инструменты, антикварные и залипушные часы, пластмассовые солдатики и голубоглазые куклы без конечностей, поломанная бытовая техника, треснувшие автомобильные колпаки, значки, марки, вкладыши, иконы, шахматные доски, строительные каски, ракетки для настольного тенниса, выцветшие открытки с изображением старой Одессы, комнатные растения в баночках из-под майонеза, серебряные и мельхиоровые столовые приборы, сервизы, колбы, мензурки, чехлы для мобильных телефонов, восточные статуэтки и бутафорские самурайские мечи, гипсовые бюсты вождей народа, резиновые рыбацкие сапоги в комплекте с надувной лодкой, красные пионерские галстуки, велосипедные цепи и, конечно же, книги, книги, книги…
В общем, список можно продолжать ещё долго, и тогда он, несомненно, потянул бы на отдельное литературное произведение.
И среди всего этого хлама, среди ошметков сгоревшего вместе с деньгами на сберкнижке прошлого, ютилось, заворачиваясь в клеенки, древнее как мир, элементарное стремление выжить. Сюда люди несли все, что у них было, все, что нельзя съесть. То, что в другом месте без колебаний было бы выброшено на помойку, здесь становилось товаром и терпеливо ожидало покупателя. Тут все обретало ценность. Ценность, относительно которой можно ещё и поторговаться. Здесь к каждому шороху прислушивались, каждое слово имело вес…»