"Призвание варягов" как манифест др.русских сепаратистов.
В продолжение моих размышлений о роли в становлении РЗУС (изначальная Киевская Русь) "Русского Каганата" (кн.Олег?!) и полумифических "варягов" (кн.Рюрик).
За эти 35 лет, как беснуются представители этой "школы", мы не увидели абсолютно никаких доказательств даже самого существования Рюрика как и "шведского десанта" в Киеве в 9 веке н.э. Что вполне очевидно даже с точки зрения логики. Славяне не могли бы появиться только в 6 веке н.э. под давлением "двойной оккупации" германцев (готов-"черняховцев" с Юга и викингов-шведов с Севера и Центра). Что стало с западными славянами, у которых это давление было неполным и географически, и политически (только с Запада, и часть славян были союзниками франков), известно всем. Это только у "поп-историка" К. Жукова возможен такой "фокус-покус". Были только де-славяне в "пражско-корчакской культуре", и всего за 100 лет, они размножились в 100 раз (на 2 порядка, Карл!), и расселились на всю Восточную Европу и Балканы. Да даже "ромалы" не демонстрируют такой витальности, иначе бы Москва давно бы говорила на "ай-нанэ".
Но при этом мы видим, что грубая врезка "варяжской легенды"в летописные своды произошла. И при этом никогда Новгород не побеждал Киев, наоборот- в Киев отправлялись всегда сыновья киевских князей. Как объяснить эту нелогичность, и когда эта "врезка" была произведена, раз московские "великие князья", а потом и цари, уже ведут свой род от Рюрика?!
Работа П.И Федотовой "У истоков варяжской историографии. Кто и когда внедрил варяжский фальсификат в русские летописи?" мне кажется, на данный момент, наиболее логичной и объясняющей практически все необъяснимые феномены "варяжской" легенды.
"Варяжская легенда" как программный манифест сепаратистов и коллаборационистов северо-восточных княжеств (новгородско-ростовских), "легализированная" в момент МТН, когда все центры Руси были безжалостно уничтожены монголами.
Ещё при царизме лживость "варяжской легенды" была очевидна всем крупным историкам. Д. Илловайский относил ее появление к 12-13 вв, и справедливо указывал на ее появление в Новгороде, при киевском князе Рюрике Ростиславиче. По крайней мере, в других сохранившихся памятниках дотатарского периода нет никакого намека на призвание варягов. Особенно показательно в этом отношении «Слово о полку Игореве». Хотя его создание относится к концу XII в., в нем нет ни одного упоминания о варяжском происхождении русских князей. Ни одно произведение русской словесности, несомненно принадлежащее дотатарской эпохе (до XIII в.), «не знает ни о варяге Рюрике, ни вообще о призвании варяго-руссов»
Российский искусствовед и историк Ф. И. Шмит также указал,что политический след фальшивки виден в двух проталкиваемых ею,как сейчас модно говорить, нарративов. Это то, что Русь якобы изначально была монархической. И то, что она в церковном отношении всегда тяготела к Константинополю, без всякой мысли о самостоятельной церкви.
Советский историк Никольский, ненавидимый сейчас "православными посконниками", первым сделал предположение, что "врезка" произведена игуменом Сильвестром в 12 веке по заказу княжеской власти.
После Войны его точку зрения восприняли как Б.Рыбаков, так и А.Кузьмин, которых я постоянно цитирую у себя в блоге. Оба историка, посчитав что были некие события, которые послужили основой для легенды, и каждый по своему пытались "вычислить" её. Рыбаков примерялся к Рюрику Ютландскому, а Кузьмин выводил "варягов" из эмигрировавших в Прибалтику аланов.
При этом Рыбаков, несмотря на то,что он сам была втором "патриотической" теории этногенеза РЗУС ("скифы-пахари - анты- поляне"), в работе по Рюрику Ютландскому он однозначно дал понять, что мыслит исключительно в русле "норманнизма". Насколько "пангерманизм" был распространен даже в послевоенном СССР, не говоря о нынешнем "сучьем времени".
Так появилось известное предположение, о кн.Мстиславе,сыне Владимира Мономаха, который и указывал игумену Сильвестру что писать в сводах.
На первый взгляд, некоторая логика была. Мстислав рожден от брака В.Мономаха с английской принцессой Гитой Эссекской. Сам был женат на дочери шведского короля Инге I принцессе Христине. И как-бы налицо желание Мстислава подчеркнуть влияние выходцев с Севера.
При вечевых порядках XII в. попытка переписать историю и умалить значение Киева могла стоить Мстиславу не только киевского стола, но и жизни (как показывает история с черниговским князем Игорем Ольговичем, убитым киевлянами в 1147 г.). Проновгородский характер известной редакции Начальной летописи свидетельствует о том, что она вышла из-под пера новгородского духовенства и была сделана тогда, когда Киевской земли как политического субъекта уже не существовало.
Но уже Кузьмин же справедливо сомневался, что «трудно допустить, чтобы враждебная киево-полянской концепции варяжская легенда могла быть внесена в летопись кем-либо из летописцев киево-печерской традиции»
В то же время А. Г. Кузьмин высказал не лишенное оснований предположение, что варяжское происхождение было первоначально генеало-
гической легендой лишь одной ветви русских князей - Мономашичей, и только впоследствии было принято в качестве общей генеалогии «рода
русского». Это важное соображение требует некоторой корректировки. В киевской летописи XII в. в том виде, в котором она дошла
в составе Ипатьевского свода, нет даже намека на варяжское происхождение русских князей, хотя киевский стол в этот период занимали преимущественно потомки Мономаха (из киевской, смоленской и ростово-суздальской ветвей). Следовательно, та княжеская ветвь, которая явилась инициатором варяжской генеалогии, была некиевского происхождения.
Единственным из Мономашичей, у кого имелся мотив для лоббирования варяжской генеалогии, был Юрий Долгорукий. Шестой сын Владимира Мономаха Юрий-Георгий-Гюрги с юных лет находился на попечении варяга Георгия Шимоновича. Именно среди потомков Долгорукого мы впоследствии и находим пропагандистов этой генеалогии.
Хочу напомнить, что именно Юрий Долгорукий (". .отец измены") и запустил тот процесс по стремительному превращению Др.Руси из вида пусть и конфедерации, по лествичному праву, в аморфную, дерущееся "все против всех" кучу дробящихся княжеств. И это дополнительное соображение, почему мне данная гипотеза, что называется, "зашла". Она не противоречит имеющейся у нас информации о том времени,дополняя ее мотивацией "главного сепаратиста" Долгорукова.
А что говорит анализ самих источников?
Первая дошедшая до нас запись варяжской легенды фиксируется только в конце XIII в. - в таком памятнике церковного права, как Новгородская Синодальная Кормчая. В начале этой Кормчей помещен Краткий летописец константинопольского патриарха Никифора, дополненный таким же кратким Русским летописцем. Русские записи начинаются с известия о приглашении русью, чудью, словенами и кривичами варяжского князя Рюрика с братьями Синеусом и Трувором.
Текст Летописца по Синодальной Кормчей был опубликован дважды: Археографической комиссией в приложениях к первому тому Полного собрания русских летописей (1846 г.) и академиком М. Н. Тихомировым в 1962 г. При этом М. Н. Тихомиров опубликовал еще две ранние записи с аналогичным текстом варяжской легенды: в Варсонофьевской Кормчей конца XIV в. и Толкованиях на Слова Григория Богослова середины XIV в.7 Все три указанные записи в составе этих рукописных памятников содержатся в одном и том же включенном в них тексте - Летописце, вскоре патриарха, Никифора.
При этом, содержание раннего варианта варяжской легенды в Кормчих книгах конца XIII-XIV вв. расходится с вариантами летописей XV-XVI вв.
В отличие от летописных версий, формулировка варяжской легенды во всех трех ранних вариантах полностью совпадает. В Новгородском и Варсонофьевском списках Летописца сказано: «придоша Русь, Чюдь, Словене, Кривичи к Варягомъ, реша: земля наша велика…» [20. С. 238]. В другом варианте Летописца (в составе Синодальной рукописи № 117) имеется сходная запись.
Это единообразие обнаруживает первоначальный вариант рассказа о призвании, в котором еще не было отождествления руси с варягами. Наоборот, русь указана среди племен, приглашавших варяжских князей. Но при соединении варяжской версии с киевской летописью компиляторы столкнулись с серьезной проблемой: в киевской летописи не было варяжских князей. В ней фигурировали только русские князья и Русская земля. Надо было лиВ качестве «работы над ошибками» появилась вторая редакция -
в Троицкой (1408 г.) и Ипатьевской (ок. 1425 г.) летописях. Тут швы со-
единения этого информационного вброса уже несколько сгладились:
«идоша за море к Варягом, к Руси, сице бо звахуть тьи Варягы Русь» («пришли к варягам, руси, ибо звались те варяги русь»). Но, по недосмотру редакторов, эта варяго-русь все равно приглашала саму себя: «ркоша Русь, Чюдь, Словене, Кривичи» («сказала русь» и прочие, обращаясь к варягам-руси). Поэтому потребовалась дальнейшая работа по редактированию текста, отразившаяся в Радзивиловской летописи (конец XV в.): «идоша за море к варягомъ руси, сице бо тии звахуся варязи русь… Реша руси чюдь, и словени, и кривичи, и вси…». Здесь слово русь поставлено не в именительном, а в дательном падеже, так что обращалась уже не русь, а обращались к руси. Таким образом, только к концу XV в. наконец-то была счастливо найдена непротиворечивая формула приглашения «варяго-русских» князей, окончательно слившая воедино варяжскую и русскую историографические концепции. Как видим, процесс этого средневекового творчества был довольно длительным. Летописцам потребовалось 100 лет, чтобы осознать противоречие между варяжской и русской версиями начала русской государственности, и еще 100 лет, чтобы загладить наиболее очевидные швы сшивки двух разнородных историографических концепций.квидировать возникшее противоречие.
Таким образом, сравнительный анализ русских Кормчих книг XIII-XIV вв. дает четкую хронологическую и региональную границу появления варяжской версии русской истории. Варяжская легенда появляется в памятниках церковного происхождения в 1280-х гг. Ее содержит один и тот же текст: Летописец вскоре патриарха Никифора второй (русифицированной) редакции в составе Новгородской (1280-е гг.) и Варсонофьевской (XIV в.) Кормчих, восходящих к Переяславской Кормчей 1280 г. При этом ни Рязанская Кормчая 1284 г., ни Владимиро-Волынская Кормчая 1286 г. не содержат в своем составе Летописец Никифора и, соответственно, варягофильской историографии. В их основе лежат иные протографы, отличные от протографа северно-русских Кормчих. Это лишний раз подтверждает давний вывод исследователей, что варяжская историография имеет некиевское происхождение. Она берет начало в северных землях Руси, а не в южных или юго-западных.
В таком случае, откуда в Новгородской и Варсонофьевской Кормчих появился сюжет о варягах, если он не был заимствован из общерусского летописания - киевского или владимирского? Остается допустить, что его внесли из какого-то регионального летописца: новгородского, ростовского или переяславского. Наличие самого раннего списка русского Временника с варяжской версией в Новгородской Кормчей заставляет подозревать новгородский источник. Однако, как заметил еще М. Н. Тихомиров, в нем «почти нет новгородских известий», зато относительно много ростовских. Это «может указывать на его ростовское происхождение».
Обстоятельства, сопутствующие созданию этого Временника, были подробно рассмотрены в исследовании советского историка Ю. А. Лимонова, посвященном летописанию Владимиро-Суздальской Руси. Лимонов пришел к выводу, что русский Временник из краткого Летописца Никифора Новгородской Кормчей был составлен на основе ростовской переделки владимирской летописи. Ростовская редакция владимирского свода была осуществлена во второй половине XIII в., не ранее 1262 г. и не позднее 1280-го.
Появление варягов в качестве устроителей русской государственности в ростовском летописце вряд ли можно назвать случайностью. Ростов с конца XI - начала XII в. находился под управлением варягов, а именно, ростовского тысяцкого варяга Георгия Шимоновича, опекуна Юрия Долгорукого. Георгий был сыном варяжского князя Шимона (Симона), бежавшего на Русь примерно в 40-е гг. XI в. и поступившего на службу к киевскому князю Ярославу Владимировичу. Тысяцкий являлся вторым лицом в светской администрации русских княжеств, совмещая обязанности главного сборщика налогов и предводителя ополчения. Всю первую половину XII в. ростовским тысяцким оставался варяг Георгий Шимонович, и можно думать, что его потомки сохраняли эту должность. По крайней мере, когда отдаленные потомки Георгия Шимоновича - под именем бояр Вельяминовых - вновь появляются в поле зрения летописей XIV в., они занимают ту же должность тысяцких.
Обращает на себя внимание и тот факт, что ростовское летописание
XIII-XIV вв. до нас не дошло, хотя Ростов не пострадал от монгольского вторжения (во время Батыева нашествия зимой 1237/1238 г. город сдался без боя) [7. С. 49]. Более того, Ростов был оплотом ордынского влияния в Северо-Восточной Руси, имел значительную общину выходцев из Орды, а его князья известны службой ханам и династическими браками с татарками. И во второй половине XIII в., во время непрерывных татарских ратей, Ростов редко подвергался разорениям, в отличие от других городов и княжеств Северо-Восточной Руси. В силу этих обстоятельств утрату ростовских летописей невозможно списать на монгольское вторжение. Наоборот, в самый тяжкий период первых десятилетий после монгольского вторжения (с конца 30-х до 80-х гг. XIII в.) именно Ростов оставался главным, если не единственным, центром летописания в Северо-Восточной Руси.
Причастность не только ростовского, но и новгородского духовенства к созданию варяжской историографии очевидна. Об этом свидетельствует целиком проновгородский характер варяжского сказания:
- утверждение, что старший из братьев-варягов сел на княжение в Новгороде;
- утверждение о первенстве Новгорода перед Киевом;
- утверждение, что княжеская власть появилась в Киеве из Новгорода (в то время как в исторической действительности, наоборот, первый новгородский князь Владимир Святославич был приглашен новгородцами из Киева);
- появление первой известной записи о варяге Рюрике, который «седе в Новегороде», в Новгородской Кормчей 80-х гг. XIII в.
Понятно стремление северо-восточных князей удержать в сфере влияния и Южную Русь с Киевом, где находилась митрополичья кафедра. Киев до 1299 г. оставался религиозной столицей всего православного русского мира. Нужна была такая историографическая концепция, которая могла обосновать династические права северо-восточных князей на все русские земли. По юридическим представлениям того времени таким обоснованием могла быть только давность владения и происхождение от предков, которые владели одновременно и Новгородом, и Киевом.
П.С, Что еще можно добавить. Редко кто обращал внимание, на то что в русском языке "варяги", да еще с приставкой "пришлые", обладают ярко выраженной отрицательной коннотацией (сказалось и занятие ими ростовщичеством). Как и то, что Москва, приняв от Долгорукого политику "конструктивности с монгольскими партнерами", продолжила её и в 1612г, когда вся будущая "нерезиновая" присягнула польским оккупантам. И в 1991-2014,когда без идиного выстрела москвичи побежали в НАТО за "кружевными трусиками".
То,что началось с подлости, не могло завершиться иначе.