Shadow. Тень. Из антологии Конни Цвейг. "ЧРЕВО КИТА" . Joseph Campbell
Идею того, что прохождение через магический порог является переходом в сферу возрождения, символизирует образ мировой матки как чрева кита. Герой, вместо покорения или преодоления перехода силой, поглощается в неизвестное, и как оказывается, должен умереть.
Мише-Намха, Король Рыб,
В ярости он рванулся вверх,
Сверкая, прыгнул в солнечный свет,
Распахнул свою огромную пасть и проглотил
Обоих - каноэ и Гайавата.1
Эскимосы Берингова Пролива рассказывают о ловкаче-герое Вороне, как однажды, когда он, сидя на берегу, сушил свою одежду и наблюдал самку кита, плавающую в опасной близости от берега. Он позвал: «Следующий раз ты поднимешься на воздух, дорогая, откроешь свой рот и закроешь свои глаза». Затем он быстро скользнул в свое вороново одеяние, накинул свою маску ворона. Подобрал под крылья свои огненные лапы, и взмыл над водой. Самка кита всплыла на поверхность. Она сделал так, как ей было сказано. Ворон кинулся через открытые челюсти прямо в ее глотку. Шокированная самка кита с шумом захлопнула пасть; Ворон стоял внутри и осматривался.2
У зулусов есть история о двух детях и их матери, проглоченных слоном. Когда женщина достигла желудка животного, «она увидела большие леса и великие реки, и много возвышенных земель; по одну сторону было много скал; и было много людей, построивших там свои деревни; и много собак и много скота; все было внутри слона».3
Ирландский герой, Финн Мак-Кул, был проглочен чудовищем неопределенной формы, известным в кельтском мире как пейст. Маленькая немецкая девочка, Красная Шапочка, была проглочена волком. Полинезийский любимец, Мауи, был проглочен своей пра-пра-бабушкой, Хайне-нуи-те-по. И целый греческий пантеон, за единственным исключением Зевса, был проглочен его отцом, Кроносом.
Греческий герой Геракл, остановившись у Трои на своем пути домой с поясом королевы амазонок, нашел город, изводимый чудовищем, насланным на него морским богом Посейдоном. Тварь приходила на берег и поглощала людей, когда они передвигались по равнине. Прекрасная Гесиона, дочь царя, была только что привязана своим отцом к морским скалам как искупительная жертва, и наезжий великий герой согласился спасти ее за вознаграждение. Чудовище в заданное время вырвалось на поверхность воды и открыло свою чудовищную пасть. Геракл бросился ему в глотку, пропорол брюхо и покинул мертвое чудовище.
Этот популярный мотив делает акцент на том уроке, что прохождение через порог является формой Уничтожения «я». Очевидным является его сходство с рискованным прохождением Симплегад (в греческой мифологии Симплегады - пара сталкивающихся скал в проливе Босфор, между которыми прошли Ясон и Аргонавты). Но здесь вместо прохождения вовне, за пределы границ видимого мира, герой идет вовнутрь, чтобы родиться вновь. Исчезновение соотносится с прохождением почитателя в замок - где он должен обрести жизнь путем воспоминания того, кто и что он есть, а именно прах и тлен, исключая бессмертие. Замок внутри, чрево кита, и небесная земля за пределами, над и ниже являются одним и тем же. Вот почему подступы и входы в замки защищены по бокам и охраняются колоссальными горгульями: драконами, львами, дьявольскими убийцами с обнаженными мечами, обидчивыми карликами, крылатыми быками. Все они являются стражами порога, которые отвращают всех не способных встретиться лицом к лицу с все более высокими уровнями внутренней тишины. Они являются предварительным олицетворением опасного аспекта настоящего, соответственно мифологическим великанам-людоедам, которые захватили условный мир, или двум рядам зубов кита. Они иллюстрируют тот факт, что преданный в момент входа в замок подвергается метаморфозе. Его мирской характер остается снаружи; он теряет его, как змея свою кожу. Однажды внутри ему могут сказать, что он должен умереть и вернуться в Мировую Матку, Мировой Центр, Рай Земной. Простой факт, что любой может физически пройти мимо замковой стражи, не сводит на нет ее значение; если незваный гость не способен охватить святилище, то ему целесообразно остаться снаружи. Любой, неспособный понять бога, видит его как дьявола и является, таким образом, огражденным от приближения. Аллегорически, прохождение в замок и героический прыжок через челюсти кита идентичны рискованным предприятиям, свидетельствующим, образно говоря, жизнецентрирующий, жизневозрождающий акт.
«Никакое существо», пишет Ананда Кумарасвами, «не может достигнуть высшего уровня сущности без прекращения существования».4 Конечно, физическое тело героя может быть действительно уничтожено, расчленено и разбросано по земле или в море - как в египетском мифе о спасителе Озирисе: его бросил в саркофаг и предал водам Нила его брат Сет, 5 и когда он вернулся из мертвых его брат развернул его вновь, разорвав тело на четырнадцать кусков и разбросал их по земле. Герои Близнецы Навахо должны были пройти только сталкивающиеся скалы, но также тростники, которые режут путешественника на кусочки, тростниковые кактусы, которые рвут его на кусочки, и кипящие пески, которые поглощают его. Герой, чья привязанность к эго уже уничтожена, переходит взад и вперед вдоль горизонтов мира, внутрь и наружу дракона, так же легко, как и король через все комнаты своего дома. И здесь лежит его сила спасать; для его прохождения и возвращения показать, что, не взирая на все противоположности феноменальности, Несотворенное-Вечное остается, и бояться нечего.
Итак, по всему миру, люди, чья функция заключалась в том, чтобы сделать видимой на земле жизнь-несущую мистерию уничтожения дракона, разыгрывали на своих собственных телах символическое действо, раскидывая свою плоть, подобно телу Озириса, для обновления мира. Во Фригии, например, в честь распятого и воскресшего спасителя Аттиса, двадцать второго марта срубали сосну, и приносили в святилище богини-матери, Кибелы. Там ее обматывали, как труп, шерстяными лентами и украшали гирляндами фиалок. К середине ствола привязывали чучело молодого человека. На следующий день проводилась церемониальная панихида и восхваление. Двадцать четвертое марта было известно как День Крови: высокий жрец собирал кровь из своих рук, которой он совершал подношение; младшее духовенство кружилось в дервишеском танце, звучали барабаны, горны, флейты и цимбалы, до тех пор, пока, вознесенные в экстазе, они наносили ножами глубокие раны своим телам, чтобы окропить алтарь и дерево своей кровью; и новички, в подражание богу, чью смерть и воскресение они праздновали, кастрировали себя и падали в обморок.6
И в том же духе, правитель южно-индийской провинции Квилакар, в конце двенадцатого года своего правления, в день солнечного фестиваля, соорудил деревянный помост, покрытый драпировкой из шелка. Тогда он с большими церемониями под звуки музыки совершил ритуальное погружение в чан, затем пришел в замок, где совершил поклонение божеству. После этого он поднялся на помост и, прежде чем люди взяли очень острые ножи и начали отрезать его собственный нос и затем его уши, и его губы, и все его члены, и так много его плоти, как он мог выдержать. Он разбрасывал ее вокруг до тех пор, пока его крови было пролито так много, что он начал слабеть, после чего он без промедления перерезал свое горло.7