pashtet_77
in
ua
Ночь на воскресенье
Оригинал взят у pashtet_77 в Ночь на воскресенье
Ночь теплая, звездная. Ветер носится по улице с запахом сирени, бьется мордой об стену храма, путается в макушках каштанов, задувает людям в подмышки. Не спят люди.
Вот, на перекрестке улиц Артема и Черновола стоит группа студентов. В руках - корзинки, в корзинках - куличи, крашеные яйца, темная бутылка кагора горлышком выглядывает.
- В Михайловскую церковь поехали, - говорит один. - Там быстрее.
- В Лавру, - отвечает другой. - Там лучше.
- Так в Михайловской быстрее!
- Зато в Лавре лучше.
- С чего там лучше?
- Там эта, как его, сейчас, там так, там вот, - ищет слово, щелкает пальцами и произносит по слогам. - Там бла-гос-не-е.
Вот, в первых рядах перед алтарем стоит девочка лет четырех, в платке, крутит кудрявой головой, смотрит по сторонам с серьезным видом. Глазищи огромные, и радостные, и удивленные, и испуганные.
С первыми словами молитвы, когда хор женских голосов отразился где-то под куполом и возвестил - «Христос воскресе из мертвых…» - девочка схватила стоящую рядом женщину за юбку и зарыдала.
- Нет, бабушка, - громко, на весь храм, плакала девочка, - я такой концерт не хочу. Не надо мне такого концерта!
Вот, перед храмом выстроилась полукругом цепочка людей, выставила перед собой корзины с куличами. Стоят, ждут, топчутся на месте, чтобы не мерзнуть в ночном свежем ветре. С краю подходят двое парней, тоже с корзинами, глядят на людей, потом на двери храма, на высокое крыльцо с каменными ступенями, потом друг на друга.
- Ну, чё? - спрашивает первый. - Сразу очередь займем или сначала в церковь сходим, попов послушаем?
Вот, две девушки у входа в храм одевают платки. Молодые, смешливые, похожие на диких кобылиц, на которых впервые примеряют седло. Платки они не носят, и не умеют их носить, крутят шелковые шарфы у себя на головах то так, то эдак, поправляют волосы, то спрячут локоны, то наоборот, выпустят из-под платка на лоб.
- Я как дура, - заявляет одна.
- И я как дура, - успокаивает её другая.
- Зато ты красивая, - вздыхает первая и опять снимает и одевает платок.
Вот, расселись на гранитном бордюре нищие и калеки, тычут в вываливающуюся из храма толпу обрубками ног, тянут руки за милостыней, трясут лохмотьями и костылями, блеют жалобными голосами - подайте, Христа ради, убогим.
- Бог теперь в каждом из нас! - громко заявляет нищенка и громко смеётся. - Мне батюшка так и сказал. Бог теперь в каждом из нас!
- Это как, и во мне, тоже Бог? - спрашивает её хриплым голосом соседка по бордюру и тычет острым локтем в бок.
- Есть, - великодушно разрешает нищенка.
- А в тебе? - не унимается соседка.
- И во мне, блять, тоже, - нищенка гордо выпрямляется. - Что я, тебя хуже что ли!
Идут мимо люди. Лица радостные несут, и куличи свяченые, и яйца, и кагор. Светятся в светлеющей утренней темноте лампадки и свечи в корзинках и в руках. Улыбаются все друг другу.
- Христос воскерсе!
Радостно всем
Потому что воскресение - это всегда и для всех, почти всегда и для всех, надежда.
Ночь теплая, звездная. Ветер носится по улице с запахом сирени, бьется мордой об стену храма, путается в макушках каштанов, задувает людям в подмышки. Не спят люди.
Вот, на перекрестке улиц Артема и Черновола стоит группа студентов. В руках - корзинки, в корзинках - куличи, крашеные яйца, темная бутылка кагора горлышком выглядывает.
- В Михайловскую церковь поехали, - говорит один. - Там быстрее.
- В Лавру, - отвечает другой. - Там лучше.
- Так в Михайловской быстрее!
- Зато в Лавре лучше.
- С чего там лучше?
- Там эта, как его, сейчас, там так, там вот, - ищет слово, щелкает пальцами и произносит по слогам. - Там бла-гос-не-е.
Вот, в первых рядах перед алтарем стоит девочка лет четырех, в платке, крутит кудрявой головой, смотрит по сторонам с серьезным видом. Глазищи огромные, и радостные, и удивленные, и испуганные.
С первыми словами молитвы, когда хор женских голосов отразился где-то под куполом и возвестил - «Христос воскресе из мертвых…» - девочка схватила стоящую рядом женщину за юбку и зарыдала.
- Нет, бабушка, - громко, на весь храм, плакала девочка, - я такой концерт не хочу. Не надо мне такого концерта!
Вот, перед храмом выстроилась полукругом цепочка людей, выставила перед собой корзины с куличами. Стоят, ждут, топчутся на месте, чтобы не мерзнуть в ночном свежем ветре. С краю подходят двое парней, тоже с корзинами, глядят на людей, потом на двери храма, на высокое крыльцо с каменными ступенями, потом друг на друга.
- Ну, чё? - спрашивает первый. - Сразу очередь займем или сначала в церковь сходим, попов послушаем?
Вот, две девушки у входа в храм одевают платки. Молодые, смешливые, похожие на диких кобылиц, на которых впервые примеряют седло. Платки они не носят, и не умеют их носить, крутят шелковые шарфы у себя на головах то так, то эдак, поправляют волосы, то спрячут локоны, то наоборот, выпустят из-под платка на лоб.
- Я как дура, - заявляет одна.
- И я как дура, - успокаивает её другая.
- Зато ты красивая, - вздыхает первая и опять снимает и одевает платок.
Вот, расселись на гранитном бордюре нищие и калеки, тычут в вываливающуюся из храма толпу обрубками ног, тянут руки за милостыней, трясут лохмотьями и костылями, блеют жалобными голосами - подайте, Христа ради, убогим.
- Бог теперь в каждом из нас! - громко заявляет нищенка и громко смеётся. - Мне батюшка так и сказал. Бог теперь в каждом из нас!
- Это как, и во мне, тоже Бог? - спрашивает её хриплым голосом соседка по бордюру и тычет острым локтем в бок.
- Есть, - великодушно разрешает нищенка.
- А в тебе? - не унимается соседка.
- И во мне, блять, тоже, - нищенка гордо выпрямляется. - Что я, тебя хуже что ли!
Идут мимо люди. Лица радостные несут, и куличи свяченые, и яйца, и кагор. Светятся в светлеющей утренней темноте лампадки и свечи в корзинках и в руках. Улыбаются все друг другу.
- Христос воскерсе!
Радостно всем
Потому что воскресение - это всегда и для всех, почти всегда и для всех, надежда.