ua_redaktor
in
ua
Кажется...
Originally posted by pashtet_77 at Кажется...
Моя двоюродная бабушка по маминой линии осенью 1941-го года выбежала из своего дома в селе Малый Бобрик Сумской области. Кажется, выбежала к соседке. Кажется, за чем-то очень нужным. Кажется, на минутку, потому что в доме осталась сидеть в кроватке моя двухлетняя тётя Шура, тогда еще не тётя, а обыкновенный щекастый ребенок женского пола, улыбчивый и добродушный.
Кажется, тогда и прилетела первая бомба немецкого авиационного удара по отступающим советским военным частям.
Кажется.
Точнее моя двоюродная бабушка сказать не могла.
Контуженная близким разрывом, посеченная осколками, она пришла в себя через месяц где-то за Уралом.
Кажется, на сельской улице её подобрали военные медики какого-то отступающего госпиталя и, кажется, эвакуационным поездом отправили вместе с другими раненными в тыл.
Круглая крепкая хохлушка, черноглазая и крутобедрая, моя двоюродная бабушка выжила и пошла работать на завод, тот самый, вместе с которым её эвакуировали за Урал в санитарном вагоне с остальными ранеными и покалеченными.
Зарастал на голове шрам от осколка авиационной бомбы. Кажется, почти слушалась покалеченная правая рука. Кажется, почти перестала болеть правая же нога и бабушка, кажется, почти не хромала. Бабушку приютила русская семья - дали комнату с панцирной кроватью и пальто новое, выходное.
Через два года Сумскую область освободили от фашистов и, наконец-то, можно было написать письмо туда, в село Малый Бобрик, где осенью 1941-го года в пустом доме в селе под бомбами осталась двухлетняя дочка, одна в своей детской кроватке.
Письма уходили в никуда.
С завода ехать обратно на родину не отпускали - заводу нужны были рабочие руки, пусть даже покалеченные и почти послушные.
Разрешение на выезд обратно, вместе с новым паспортом и проездными документами, бабушке выдали только в 1945-м.
С приютившей её русской семьей бабушка прощалась, как с самыми родными в мире людьми. Они провожали её, будто дочку. Кажется, не было тогда, на перроне у отъезжающего поезда, людей ближе.
Ехала бабушка обратно, в Сумскую область, долго. Кажется, неделю, она не помнила точно, придорожная жизнь текла мимо неё как в тумане.
В Малый Бобрик моя двоюродная бабушка вошла на ватных ногах.
И дочку свою, шестилетнюю тощую девчонку, кажется, сразу и не узнала.
Двухлетнюю тётю Шуру, зареванную до икоты, до хрипоты, засыпающую так, словно теряющую сознание, нашла на следующий день после бомбежки соседка.
Кажется, у соседки было трое своих детей, младшему из которых только исполнилось четыре года.
Соседка просто забрала тетю Шуру с собой, в свою и так многодетную семью.
Иногда, слушая или читая новости о том, как на востоке Украины одни славяне убивают других славян, я вспоминаю эту историю моей семьи, и мне кажется, что это все мне просто кажется, и эта история, и эти новости…
Моя двоюродная бабушка по маминой линии осенью 1941-го года выбежала из своего дома в селе Малый Бобрик Сумской области. Кажется, выбежала к соседке. Кажется, за чем-то очень нужным. Кажется, на минутку, потому что в доме осталась сидеть в кроватке моя двухлетняя тётя Шура, тогда еще не тётя, а обыкновенный щекастый ребенок женского пола, улыбчивый и добродушный.
Кажется, тогда и прилетела первая бомба немецкого авиационного удара по отступающим советским военным частям.
Кажется.
Точнее моя двоюродная бабушка сказать не могла.
Контуженная близким разрывом, посеченная осколками, она пришла в себя через месяц где-то за Уралом.
Кажется, на сельской улице её подобрали военные медики какого-то отступающего госпиталя и, кажется, эвакуационным поездом отправили вместе с другими раненными в тыл.
Круглая крепкая хохлушка, черноглазая и крутобедрая, моя двоюродная бабушка выжила и пошла работать на завод, тот самый, вместе с которым её эвакуировали за Урал в санитарном вагоне с остальными ранеными и покалеченными.
Зарастал на голове шрам от осколка авиационной бомбы. Кажется, почти слушалась покалеченная правая рука. Кажется, почти перестала болеть правая же нога и бабушка, кажется, почти не хромала. Бабушку приютила русская семья - дали комнату с панцирной кроватью и пальто новое, выходное.
Через два года Сумскую область освободили от фашистов и, наконец-то, можно было написать письмо туда, в село Малый Бобрик, где осенью 1941-го года в пустом доме в селе под бомбами осталась двухлетняя дочка, одна в своей детской кроватке.
Письма уходили в никуда.
С завода ехать обратно на родину не отпускали - заводу нужны были рабочие руки, пусть даже покалеченные и почти послушные.
Разрешение на выезд обратно, вместе с новым паспортом и проездными документами, бабушке выдали только в 1945-м.
С приютившей её русской семьей бабушка прощалась, как с самыми родными в мире людьми. Они провожали её, будто дочку. Кажется, не было тогда, на перроне у отъезжающего поезда, людей ближе.
Ехала бабушка обратно, в Сумскую область, долго. Кажется, неделю, она не помнила точно, придорожная жизнь текла мимо неё как в тумане.
В Малый Бобрик моя двоюродная бабушка вошла на ватных ногах.
И дочку свою, шестилетнюю тощую девчонку, кажется, сразу и не узнала.
Двухлетнюю тётю Шуру, зареванную до икоты, до хрипоты, засыпающую так, словно теряющую сознание, нашла на следующий день после бомбежки соседка.
Кажется, у соседки было трое своих детей, младшему из которых только исполнилось четыре года.
Соседка просто забрала тетю Шуру с собой, в свою и так многодетную семью.
Иногда, слушая или читая новости о том, как на востоке Украины одни славяне убивают других славян, я вспоминаю эту историю моей семьи, и мне кажется, что это все мне просто кажется, и эта история, и эти новости…