d_desyateryk
in
ua
ШЕВЧЕНКО: УТОПИЯ В ДЕВЯТИ ПОПЫТКАХ
ШЕВЧЕНКО: УТОПИЯ В ДЕВЯТИ ПОПЫТКАХ
Небольшое исследование о прозе Кобзаря.
К 200-летию Шевченко в первую очередь вспоминали, цитировали, анализировали его стихи и поэмы. Между тем, он оставил после себя и довольно заметный корпус прозаических текстов.
До нашего времени дошли 9 повестей (всего их было около 20), все - так же, как и дневники поэта - на русском языке: «Наймичка» (1852 -1853), «Варнак» (1853), «Княгиня» (1853), «Музыкант» (1854-1855), «Несчастный» (1855), «Капитанша» (1855), «Близнецы» (1855), «Прогулка с удовольствием и не без морали» (1855-1856), «Художник» (1856). Написаны они в период ссылки в Новопетровской крепости под псевдонимом «Кобзар Дармограй», при жизни Шевченко не опубликованы, в том числе и потому, что против этого выступили его друзья-литераторы. Так, Пантелеймон Кулиш писал ему: «Про московські ж повісті скажу, що зневажиш ти їми себе перед світом, та й більш нічого. Щоб писать тобі по-московськи, треба жити між московськими писателями і багато чого набраться [...] Якби в мене гроші, я б у тебе купив їх усіх та й спалив. Читав я твою «Княгиню» і «Матроса». Може, ти мені віри не піймеш, може, скажеш, що я московщини не люблю, тим і ганю. Так от же тобі: ні одна редакція журнальна не схотіла їх друкувати». Много помогавший Шевченко писатель и критик Сергей Аксаков придерживался того же мнения: «Я не советую Вам печатать эту повесть (речь идет о «Прогулке…» - ДД). Она несравненно ниже вашего стихотворного таланта. [...] Я без всякого опасения говорю Вам голую правду. Я думаю, что такому таланту, как Вы, можно смело сказать ее, не опасаясь оскорбить самолюбия человеческого».
Между тем, проза Шевченко, пусть и остается второстепенной частью его наследия, имеет ценность хотя бы потому, что в ней дар автора проявляется неожиданными и не всегда известными широкой публике путями.
Первая, наиболее заметная черта - обилие биографического материала. Герои повторяют маршруты путешествий Шевченко, в качестве персонажей предстают его выдающиеся современники, с которыми он водил приятельство или дружбу: в первую очередь это, конечно, художник, иллюстратор первого издания «Кобзаря» Василий Штернберг (ему в стихах посвящены эти строки: «Поїдеш далеко, Побачиш багато; Задивишся, зажуришся, - Згадай мене, брате!»), а также - Иван Котляревский, Алексей Венецианов, Карл Брюллов, которого Шевченко называет не иначе как Карл Великий.
Петербургские проспекты и гостиные, украинские села и помещичьи имения, казахские степи и холмы Киева - натура, явно и хорошо знакомая автору. Тут надо отметить, что Шевченко - мастер в описании пейзажей, причем это именно описания художника - с четким ощущением перспективы, композиции, распределения цвета:
«…я, как перед живым существом, с благоговением остановился перед усохшим величественным кленом. Солнечные лучи, проскользнувши сквозь густые ветви орешника, упали на его древние, обнаженные стопы, т. е. на корни. И так эффектно, так ярко, прекрасно осветили их, что я сколько можно дальше отодвинулся назад, уселся в тени орешника и, как настоящий живописец, любовался светлым, прекрасным пятном на темном серо-зеленом фоне». («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Сижу, бывало, себе и любуюсь на прозрачный небольшой ставок, увенчанный зеленым очеретом и греблею, усаженною в два ряда старыми вербами, пустившими свои ветви в прозрачную воду. А ниже гребли старая, как и ее хозяин, мельница об одном колесе, с сладко шепчущими лотоками. На поверхности пруда плавают гуси и утки, каждая в двух экземплярах: одна вверх головою, а другая вниз; издали кажется, что и в воде утка, и на воде утка. На берегу, около гребли, маленький челнок, опрокинутый вверх дном, а под навесом старой мельницы развешена рыбачья сеть. А кругом хутора - дубовый лес непроходимый, только в одном месте вроде просеки, как будто нарочно для полноты пейзажа. И в эту просеку далеко на горизонте синеют, как огромные бастионы, отрасли Карпатских гор» («Варнак»).
«На горе торчали в беспорядке старые полуусохшие тополи и одна широкая, развесистая липа, как добрая купчиха между тощими асессоршами» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
Очень характерен эпизод в той же «Прогулке», где герой случайно находит «совершенно рюисдалевское болото, даже первый план картины с мельчайшими подробностями тот же самый, что и у Рюисдаля (имеется в виду Якоб Исаакс ван Рёйсдал- наиболее значительный нидерландский художник-пейзажис, живиший в ХVII веке - ДД). Я просидел около болота несколько часов сряду и сделал довольно оконченный рисунок с фламандского двойника». Такой взгляд на реальность как на повторение искусства, очень характерный для живописца, много позднее провозглашен возведен в ранг манифеста поборником чистого эстетизма Оскаром Уайльдом.
Не только по дотошности ландшафтной оптики, но и по многим иным признакам это типическая проза ХIХ века. Повествование зачастую ведется от первого лица, причем фигура рассказчика близка Шевченко: образованный разночинец, зарабатывающий на жизнь рисованием либо литературой, поклоняющийся грамотности и просвещению, внимательный к нуждам народа и хорошо их понимающий. Нельзя назвать его религиозным, однако православные песнопения, обычаи, архитектура как часть народной культуры занимают значительное место во всех историях; особенно прочувствованные пассажи посвящены сельским и казацким церквям.
Интонационно, по чувству юмора, по образности это письмо подобно гоголевскому. Сознательно ли это сделано (всюду рассыпаны упоминания о произведениях и персонажах Гоголя) или же здесь сходный эффект лингвистического слома при переходе из одной языковой матрицы в другую - скорее всего, сработали все факторы. Впрочем, это в высшей степени талантливое наследование; вряд ли подражатель смог бы писать так:
«Эти, как называет их Либельт, огненные души удивительно как неразборчивы в деле любви. И часто случается, что истинному и самому восторженному поклоннику красоты выпадет на долю такой нравственно безобразный идол, что только дым кухонного очага ему впору, а он, простота, курит перед ним чистейший фимиам. Очень и очень немногим этим огненным душам сопутствовала гармония» («Художник»).
С легкостью, достойной своего великого земляка, Шевченко также создает персонажей, одной-двумя фразами вырисовывая исчерпывающий характеристический портрет. Эти фрагменты можно цитировать бесконечно:
«Порядочный мальчик, несмотря на заботливость нежной матери» («Близнецы»).
«Всегда, когда он приходил, внимательная мадам Юргенс предлагала ему в особенной комнате накрытый стол и особенное какое-нибудь кушанье, от чего он, как истинный социалист, всегда отказывался» («Художник»).
«Он, в сущности, неумолкаемый говорун и добрый малый и вдобавок плохой фельетонист». («Художник»).
«Вольноотпущенный капельмейстер, довольно объемистой стати и самой лакейской физиономии» («Музыкант»).
«Он до того сузился перед нею, что стал больше походить на лакея, нежели на барина» («Несчастный»).
«Лицо довольно обыкновенное, особенного ничего не выражает, такие лица можно встретить на конной ярмарке в Бердичеве или в Полтаве, между ремонтерами» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«А это известно: если женщина восхитительно хороша собой, то значит, что она и добра, и умна, и образованна, и одарена ангельскими, а не человеческими свойствами. Это уж так водится» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Ни одной черты, ни одного малейшего бугорка, ни одного пятнышка, словом, ничего такого, за что бы можно было ухватиться и дойти хоть до пошлой самобытности характера. От лакированных сапогов до узенького плоского лба - все гладко» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
Иногда фраза истончается до афоризма, звучащего и сейчас весьма уместно:
«Штык и книги - самая дикая дисгармония» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Доказывать ослам, что они ослы, - нужно самому быть хоть наполовину ослом» («Прогулка…»).
Повторюсь, отмеченные выше сходства произрастают из духа времени. Так, важное место в построении сюжетов поздних повестей занимают письма: эпистолярное отстранение - распространенный прием в литературной классике; тот же «Художник» - по сути, роман в письмах. Не обошлось также без влияния Квитки-Основьяненко и в целом сентиментализма: ситуации, которые можно назвать мелодраматическими, встречаются на каждом шагу, а действующие лица падки на слезы. Они плачут от любого более-менее сильного впечатления, плачут от неожиданного письма или складной песни, от радости или от горя, бросаются на шею и лобызаются по любому поводу. Слезы более обычны, чем рукопожатия, но при этом сопутствуют натурам чувствительным, по-настоящему благородным - не обязательно принадлежащим к благородному сословию, к которому у Шевченко отношение очень строгое - особенно к светским прожигателям жизни, разнообразным мичманам, уланам и капитанам, предающимся исключительно кутежам, карточной игре и совращению юных крестьянок. Не реже, чем плачут, здесь поют и пируют. Народная песня может звучать до, после и вместо обеда или сна, а описание даже легкой закуски превращается в настоящий голландский натюрморт. Встречаются и вовсе грандиозные полотна:
«Бабуся, вертевшаяся около стола, казалася мухой против колоссальной пирамиды из теста, называемой паской. По сторонам пирамиды, как египетские сфинксы, по нескольку в ряд лежали не поросята, а целиком зажаренные огромные кабаны с корнями хрену в зубах. И все прочее в таких размерах, даже водка и сливянка стояли по краям стола в больших барылах (бочонках), покрытых салфетками. Словом, все было циклопически, так что, если бы проснулся великий слепец хиосский, так и он только бы ус покрутил, больше ничего» («Капитанша»).
Это безусловно социальная, реалистическая литература. Наиболее убедительны образы крестьян, слуг, неимущих артистов, обесчещенных крестьянок («покрыток»), вообще всех обездоленных; столь же распространенный персонаж - рачительный, богатый хуторянин, хозяин на своей земле. По судьбам героев видно, как Шевченко видел лучшие способы устроения жизни их прототипов: обязательное просвещение (обучение грамоте - излюбленный мотив), владение своим наделом, женитьба по любви, дети. Своего рода утопия, которую в нашем селе так никто и не осуществил.
Да, очевидно, что все повести Шевченко создал между делом, каковым оставалась поэзия; вероятно, для него это было нечто вроде писательского упражнения. Это - не великая литература, но - неотъемлемая часть великого характера.
Дмитрий Десятерик, "День"
Небольшое исследование о прозе Кобзаря.
К 200-летию Шевченко в первую очередь вспоминали, цитировали, анализировали его стихи и поэмы. Между тем, он оставил после себя и довольно заметный корпус прозаических текстов.
До нашего времени дошли 9 повестей (всего их было около 20), все - так же, как и дневники поэта - на русском языке: «Наймичка» (1852 -1853), «Варнак» (1853), «Княгиня» (1853), «Музыкант» (1854-1855), «Несчастный» (1855), «Капитанша» (1855), «Близнецы» (1855), «Прогулка с удовольствием и не без морали» (1855-1856), «Художник» (1856). Написаны они в период ссылки в Новопетровской крепости под псевдонимом «Кобзар Дармограй», при жизни Шевченко не опубликованы, в том числе и потому, что против этого выступили его друзья-литераторы. Так, Пантелеймон Кулиш писал ему: «Про московські ж повісті скажу, що зневажиш ти їми себе перед світом, та й більш нічого. Щоб писать тобі по-московськи, треба жити між московськими писателями і багато чого набраться [...] Якби в мене гроші, я б у тебе купив їх усіх та й спалив. Читав я твою «Княгиню» і «Матроса». Може, ти мені віри не піймеш, може, скажеш, що я московщини не люблю, тим і ганю. Так от же тобі: ні одна редакція журнальна не схотіла їх друкувати». Много помогавший Шевченко писатель и критик Сергей Аксаков придерживался того же мнения: «Я не советую Вам печатать эту повесть (речь идет о «Прогулке…» - ДД). Она несравненно ниже вашего стихотворного таланта. [...] Я без всякого опасения говорю Вам голую правду. Я думаю, что такому таланту, как Вы, можно смело сказать ее, не опасаясь оскорбить самолюбия человеческого».
Между тем, проза Шевченко, пусть и остается второстепенной частью его наследия, имеет ценность хотя бы потому, что в ней дар автора проявляется неожиданными и не всегда известными широкой публике путями.
Первая, наиболее заметная черта - обилие биографического материала. Герои повторяют маршруты путешествий Шевченко, в качестве персонажей предстают его выдающиеся современники, с которыми он водил приятельство или дружбу: в первую очередь это, конечно, художник, иллюстратор первого издания «Кобзаря» Василий Штернберг (ему в стихах посвящены эти строки: «Поїдеш далеко, Побачиш багато; Задивишся, зажуришся, - Згадай мене, брате!»), а также - Иван Котляревский, Алексей Венецианов, Карл Брюллов, которого Шевченко называет не иначе как Карл Великий.
Петербургские проспекты и гостиные, украинские села и помещичьи имения, казахские степи и холмы Киева - натура, явно и хорошо знакомая автору. Тут надо отметить, что Шевченко - мастер в описании пейзажей, причем это именно описания художника - с четким ощущением перспективы, композиции, распределения цвета:
«…я, как перед живым существом, с благоговением остановился перед усохшим величественным кленом. Солнечные лучи, проскользнувши сквозь густые ветви орешника, упали на его древние, обнаженные стопы, т. е. на корни. И так эффектно, так ярко, прекрасно осветили их, что я сколько можно дальше отодвинулся назад, уселся в тени орешника и, как настоящий живописец, любовался светлым, прекрасным пятном на темном серо-зеленом фоне». («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Сижу, бывало, себе и любуюсь на прозрачный небольшой ставок, увенчанный зеленым очеретом и греблею, усаженною в два ряда старыми вербами, пустившими свои ветви в прозрачную воду. А ниже гребли старая, как и ее хозяин, мельница об одном колесе, с сладко шепчущими лотоками. На поверхности пруда плавают гуси и утки, каждая в двух экземплярах: одна вверх головою, а другая вниз; издали кажется, что и в воде утка, и на воде утка. На берегу, около гребли, маленький челнок, опрокинутый вверх дном, а под навесом старой мельницы развешена рыбачья сеть. А кругом хутора - дубовый лес непроходимый, только в одном месте вроде просеки, как будто нарочно для полноты пейзажа. И в эту просеку далеко на горизонте синеют, как огромные бастионы, отрасли Карпатских гор» («Варнак»).
«На горе торчали в беспорядке старые полуусохшие тополи и одна широкая, развесистая липа, как добрая купчиха между тощими асессоршами» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
Очень характерен эпизод в той же «Прогулке», где герой случайно находит «совершенно рюисдалевское болото, даже первый план картины с мельчайшими подробностями тот же самый, что и у Рюисдаля (имеется в виду Якоб Исаакс ван Рёйсдал- наиболее значительный нидерландский художник-пейзажис, живиший в ХVII веке - ДД). Я просидел около болота несколько часов сряду и сделал довольно оконченный рисунок с фламандского двойника». Такой взгляд на реальность как на повторение искусства, очень характерный для живописца, много позднее провозглашен возведен в ранг манифеста поборником чистого эстетизма Оскаром Уайльдом.
Не только по дотошности ландшафтной оптики, но и по многим иным признакам это типическая проза ХIХ века. Повествование зачастую ведется от первого лица, причем фигура рассказчика близка Шевченко: образованный разночинец, зарабатывающий на жизнь рисованием либо литературой, поклоняющийся грамотности и просвещению, внимательный к нуждам народа и хорошо их понимающий. Нельзя назвать его религиозным, однако православные песнопения, обычаи, архитектура как часть народной культуры занимают значительное место во всех историях; особенно прочувствованные пассажи посвящены сельским и казацким церквям.
Интонационно, по чувству юмора, по образности это письмо подобно гоголевскому. Сознательно ли это сделано (всюду рассыпаны упоминания о произведениях и персонажах Гоголя) или же здесь сходный эффект лингвистического слома при переходе из одной языковой матрицы в другую - скорее всего, сработали все факторы. Впрочем, это в высшей степени талантливое наследование; вряд ли подражатель смог бы писать так:
«Эти, как называет их Либельт, огненные души удивительно как неразборчивы в деле любви. И часто случается, что истинному и самому восторженному поклоннику красоты выпадет на долю такой нравственно безобразный идол, что только дым кухонного очага ему впору, а он, простота, курит перед ним чистейший фимиам. Очень и очень немногим этим огненным душам сопутствовала гармония» («Художник»).
С легкостью, достойной своего великого земляка, Шевченко также создает персонажей, одной-двумя фразами вырисовывая исчерпывающий характеристический портрет. Эти фрагменты можно цитировать бесконечно:
«Порядочный мальчик, несмотря на заботливость нежной матери» («Близнецы»).
«Всегда, когда он приходил, внимательная мадам Юргенс предлагала ему в особенной комнате накрытый стол и особенное какое-нибудь кушанье, от чего он, как истинный социалист, всегда отказывался» («Художник»).
«Он, в сущности, неумолкаемый говорун и добрый малый и вдобавок плохой фельетонист». («Художник»).
«Вольноотпущенный капельмейстер, довольно объемистой стати и самой лакейской физиономии» («Музыкант»).
«Он до того сузился перед нею, что стал больше походить на лакея, нежели на барина» («Несчастный»).
«Лицо довольно обыкновенное, особенного ничего не выражает, такие лица можно встретить на конной ярмарке в Бердичеве или в Полтаве, между ремонтерами» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«А это известно: если женщина восхитительно хороша собой, то значит, что она и добра, и умна, и образованна, и одарена ангельскими, а не человеческими свойствами. Это уж так водится» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Ни одной черты, ни одного малейшего бугорка, ни одного пятнышка, словом, ничего такого, за что бы можно было ухватиться и дойти хоть до пошлой самобытности характера. От лакированных сапогов до узенького плоского лба - все гладко» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
Иногда фраза истончается до афоризма, звучащего и сейчас весьма уместно:
«Штык и книги - самая дикая дисгармония» («Прогулка с удовольствием и не без морали»).
«Доказывать ослам, что они ослы, - нужно самому быть хоть наполовину ослом» («Прогулка…»).
Повторюсь, отмеченные выше сходства произрастают из духа времени. Так, важное место в построении сюжетов поздних повестей занимают письма: эпистолярное отстранение - распространенный прием в литературной классике; тот же «Художник» - по сути, роман в письмах. Не обошлось также без влияния Квитки-Основьяненко и в целом сентиментализма: ситуации, которые можно назвать мелодраматическими, встречаются на каждом шагу, а действующие лица падки на слезы. Они плачут от любого более-менее сильного впечатления, плачут от неожиданного письма или складной песни, от радости или от горя, бросаются на шею и лобызаются по любому поводу. Слезы более обычны, чем рукопожатия, но при этом сопутствуют натурам чувствительным, по-настоящему благородным - не обязательно принадлежащим к благородному сословию, к которому у Шевченко отношение очень строгое - особенно к светским прожигателям жизни, разнообразным мичманам, уланам и капитанам, предающимся исключительно кутежам, карточной игре и совращению юных крестьянок. Не реже, чем плачут, здесь поют и пируют. Народная песня может звучать до, после и вместо обеда или сна, а описание даже легкой закуски превращается в настоящий голландский натюрморт. Встречаются и вовсе грандиозные полотна:
«Бабуся, вертевшаяся около стола, казалася мухой против колоссальной пирамиды из теста, называемой паской. По сторонам пирамиды, как египетские сфинксы, по нескольку в ряд лежали не поросята, а целиком зажаренные огромные кабаны с корнями хрену в зубах. И все прочее в таких размерах, даже водка и сливянка стояли по краям стола в больших барылах (бочонках), покрытых салфетками. Словом, все было циклопически, так что, если бы проснулся великий слепец хиосский, так и он только бы ус покрутил, больше ничего» («Капитанша»).
Это безусловно социальная, реалистическая литература. Наиболее убедительны образы крестьян, слуг, неимущих артистов, обесчещенных крестьянок («покрыток»), вообще всех обездоленных; столь же распространенный персонаж - рачительный, богатый хуторянин, хозяин на своей земле. По судьбам героев видно, как Шевченко видел лучшие способы устроения жизни их прототипов: обязательное просвещение (обучение грамоте - излюбленный мотив), владение своим наделом, женитьба по любви, дети. Своего рода утопия, которую в нашем селе так никто и не осуществил.
Да, очевидно, что все повести Шевченко создал между делом, каковым оставалась поэзия; вероятно, для него это было нечто вроде писательского упражнения. Это - не великая литература, но - неотъемлемая часть великого характера.
Дмитрий Десятерик, "День"