Ворон и Зайцев
Внезапно открыл для себя Юлию Яковлеву.
После трилогии (?) о следователе Зайцеве в Ленинграде 30-х погрузился в жутковатую книгу о детях эпохи Большого Террора.
Затягивает.
"Со всех сторон в темноте колыхались и зыбились тени. Они уплотнялись, и уже было видно, что это человеческие фигуры в пальто, толстых шарфах и шапках.
Только и слышалось:
- Какой у вас номер?
- А у вас?
- Есть кто после пятидесяти?
- После трехсот?
- Сотые где?
- Двухсотые, отзовитесь!
Тихие голоса теперь шелестели со всех сторон. Серые укутанные фигуры выныривали из темноты. Да сколько же их тут! Шурке стало страшно.
Они постепенно вставали друг за другом. Мамы шпионов. Сестры шпионов. Жены шпионов. Сестры врагов. Мамы диверсантов. Жены вредителей. Значит, злодеи скрывали тайну даже от своих родных? Пока их не арестовали и всё не открылось…
На лицах женщин Шурка не видел злобы. Только усталость и печаль.
Сколько горя злодеи причинили своим собственным родным.
И вдруг он подумал: а мама и папа? Что если они не всё ему рассказывали? Что если не всё он о них знал?
Шурке показалось, мороз сковал его изнутри. Дышать стало трудно.
А женщины всё шли, вставали друг за другом.
- Какой у вас номер?
- А у вас?
…Ведь могло такое быть? Могло?
Как все родители, они иногда уходили по вечерам. Куда? Много ли дети вообще знают про своих мам и пап?"
После трилогии (?) о следователе Зайцеве в Ленинграде 30-х погрузился в жутковатую книгу о детях эпохи Большого Террора.
Затягивает.
"Со всех сторон в темноте колыхались и зыбились тени. Они уплотнялись, и уже было видно, что это человеческие фигуры в пальто, толстых шарфах и шапках.
Только и слышалось:
- Какой у вас номер?
- А у вас?
- Есть кто после пятидесяти?
- После трехсот?
- Сотые где?
- Двухсотые, отзовитесь!
Тихие голоса теперь шелестели со всех сторон. Серые укутанные фигуры выныривали из темноты. Да сколько же их тут! Шурке стало страшно.
Они постепенно вставали друг за другом. Мамы шпионов. Сестры шпионов. Жены шпионов. Сестры врагов. Мамы диверсантов. Жены вредителей. Значит, злодеи скрывали тайну даже от своих родных? Пока их не арестовали и всё не открылось…
На лицах женщин Шурка не видел злобы. Только усталость и печаль.
Сколько горя злодеи причинили своим собственным родным.
И вдруг он подумал: а мама и папа? Что если они не всё ему рассказывали? Что если не всё он о них знал?
Шурке показалось, мороз сковал его изнутри. Дышать стало трудно.
А женщины всё шли, вставали друг за другом.
- Какой у вас номер?
- А у вас?
…Ведь могло такое быть? Могло?
Как все родители, они иногда уходили по вечерам. Куда? Много ли дети вообще знают про своих мам и пап?"