Порядочные люди
«Григорий Зиновьев вел себя в Петрограде как неограниченный ничем и никем диктатор, дорвавшийся до власти и могущий себе позволить все, что заблагорассудится. Пиетета к Горькому, да и вообще к кому бы то ни бьло, он не имел, так что ни писательский авторитет Горького, ни отношение к нему Ленина не производили на Зиновьева ни малейшего впечатления.
Первые, особенно резкие, столкновения между ними начались как раз тогда, когда Горький повернулся лицом к большевикам, а его отношения с Лениным напоминали повторный медовый месяц двух любящих сердец, вновь нашедших друг друга после долгой размолвки. Объявленный Совнаркомом после покушения на Ленина «красный террор» Зиновьев проводил в Петрограде с такой яростью, что Горький счел нужным его предупредить, как раньше предупреждал впоследствии убитого певца террора, видного петроградского большевика Моисея Володарского (Гольдштейна): эти «безответственные действия» лишь еще больше разожгут антисемитизм. Зиновьев, естественно, не внял...
Волею судьбы они вынуждены бьли общаться друг с другом: Горький от Зиновьева зависел формально, Зиновьев от Горького, хоть и в меньшей, разумеется, степени, - морально. Свидетельств их личного - притом тесного - общения до сих пор бьло немного, но недавно опубликованные ценнейшие дневники Корнея Чуковского приоткрывают завесу и над этим. Да и вообще над закулисьем партийно-интеллигентского альянса тех лет.
13 ноября 1919 года. Запись о заседании, в котором участвовали Горький, Зиновьев, Ионов и другие петроградские большевики. «Стали говорить, что в Зоолоrическом саду умерли детеныши носорога. Горький: «Чем вы их кормить будете?» Зиновьев: «Буржуями». И начали обсуждать вопрос: резать буржуев или нет? Серьезно... Серьезно! Спрашивается: когда эти люди бьли искренни - тогда ли, когда притворялись порядочными людьми, или теперь. <Горький> говорил сегодня с Лениным по телефону. <Ленин> хохочет . Этот человек всеrда хохочет. Обещает устроить все, но спрашивает: «Что же это вас еще не взяли? Ведь вас (питерцев) собираются взять <арестовать»>.
29 ноября 1919 года: «Вчера у Горького на Кронверкском. У него Зиновьев. У подъезда меня поразил великолепный авто, на диван которого небрежно брошена роскошная медвежья полость <...> Я ждал, пока Зиновьев уедет <...> Зиновьев прошел - толстый, невысокого роста».
Без даты: «До чего омерзителен Зиновьев. Я видел его у Горького. Писателям не подает руки<...> Он сидел на диване и даже не поднялся, чтобы приветствовать нас».
Хотя Горький в этих записях выглядит едва ли не безмолвным статистом, вообще никак не реаrирующим ни на дискуссию о «резне» буржуев, ни на вельможное хамство диктатора, но статистом он, конечно же, не бьл. И кровожадные разговоры, и самодурство невежд, упивавшихся властью, - все это происходило на его глазах и с его личным участием. Человек тонкий и чуткий, он не мог не замечать того, что замечали все, и не мог на это не реагировать, хотя бы в душе. Однако положение, в которое он сам же себя поставил, вынуждало его все это терпеть, делая хорошую мину при плохой игре. Зиновьев, в свою очередь, отлично видел, что это игра и что мина плохая...
Кстати, так поразивший Чуковского разговор всерьез - о том, надо ли резать буржуев, - вовсе не бьл дежурной «шуткой» обезумевшего от крови диктатора Петрограда. Глагол этот - «резать» - бьm тогда в ходу у всех представителей партийной элиты. Сохранилась запись об очередном посещении Горьким Ленина в Москве.
«В<ладимир> И<льич> сосредоточенно сидел за столом, что-то соображая и тщательно проглядывая многие документы, лежавшие у него на столе <...>
- Что это вы делаете? - спросил Горький.
- Думаю над тем, как бы получше перерезать кулаков, не дающих хлеба народу.
- Вот это оригинальное занятие, - сказал А. М.
- Мы отберем у кулаков решительно все и уничтожим их, физически уничтожим, если они будут противиться распоряжениям правительства».
Аркадий Ваксберг «Гибель Буревестника»
P.S.
Click to view