"МОЯ ТЮМЕНЬ"
Оригинал взят у leit в «МОЯ ТЮМЕНЬ»
Сейчас сидел, пил, думал про Тюмень.
Чай пил.
Я когда-то уже признавался в любви к Тюмени - восторженно, поскольку было это лет девять назад. Там была такая фраза: «этот город бил меня по лицу и целовал в губы». Так и есть, чего тут скрывать. Восторги со временем трансформируются в спокойную такую любовь, но смысл никуда не девается. Все так и есть. Недавно у Богомякова прочитал что-то хорошее про Тюмень, и вдруг накрыло этой волной.
Я всегдя удивлялся людям, которые пишут мемуары, особенно многотомные. Как это у них получается? Хотя я знаю, как - человек, когда пришла пора (например, проснулся он ночью, а напротив сидит домовой и говорит тихо так: пора писать мемуары, дружок) идет в архив, садится там на полгода, обложившись всякими документами и блокнотами, куда записывает все интересное и важное. «В пору моего отрочества у руля милой Франции стоял Арман Жан дю Плесси», - и дальше понеслось. Но это годится только тогда, когда человек вращался среди таких личностей, о которых статьи в любом захудалом словаре.
Ну ладно. Не вращался. Тогда идет человек к другому человеку, который еще не помер, и говорит ему: Сергей Сергеич, вот был ты главарем всеми уважаемой банды, расскажи мне о тех временах. И Сергей Сергеич, шурша полосатой робой, рассказывает задумчиво. Или приказывает своим подручным вывезти любопытствующего в район мелькомбината и там прикопать нешумно. Как повезет. Хлопотное, в общем, дело, мемуары эти.
Когда я соберусь написать мемуары про Тюмень 90-х годов и, скажем, про мою рок-тусовочную и толкинутую юность, то сделать это будет затруднительно по целому ряду причин. С толкинутой частью проще, там хотя бы почти все живы и в здравом уме («почти» - ключевое слово). А вот с тусовочной - как будто Мамай прошел. Не так давно в Ебурге (он же Ёкат, Екат, Катер, Катерина, Катя и просто Ё) я повстречал старого знакомого тех лет. Нынче он совладелец нескольких кафе. Разговор зашел о тех, с кем в середине девяностых оттягивались на Плите, на одних флэтах и сейшенах. А нет никого. Как Гош? - передоз. Как Слоненок? - повесился. Как тот? этот? та? - дурка, суицид, с башни прыгнул, просто убили по пьяни. «Однако, тенденция», - задумчиво сказал чукча, провожая взглядом восемнадцатого сорвавшегося со скалы оленя. Вот и вспомни тут славную молодость, если список источников стремительно уменьшается до нуля.
В Тюмени почти то же самое, только тут меньше от передоза и больше по пьянке. Это, кстати, совершенно не говорит о том, что люди моего поколения и соответствующих занятий плохо устроились в жизни. Устроились по-разному, кто как сумел, по мере наличия ума. Те, кто выжил. Поскольку период взросления совпал с полным беспределом и развалом страны, которая сначала худо-бедно дала образование, а потом выпнула в никуда.
Но я про мемуары, поэтому продолжу.
Некоторое время назад меня попросили: мол, напиши-ка ты о Тюмени, какой ты ее знаешь. И тут я понял, что не так-то это просто, граждане. Знаю я этот город настолько разным и лоскутным, что аж диву даюсь, вспоминая, поскольку мое юное участие в тюменской жизни (а ведь именно юность отпечатывает в мозгу самые яркие слайды) выпало на веселое и страшное времечко.
Вообще, слово «тусовался» мне ужасно не нравится - столько на это слово нанесли всякой мути, особенно сейчас. «Модная тусовка», например.
Мы, наверно, просто так жили. Для меня было совершенно логично, что каждый день после универа (а иногда и вместо) я иду на Мену и там провожу время. Встречая разных людей, общаясь с ними, ввязываясь во всякие истории, иногда срываясь в другой город, на концерт, на незнакомую вписку - куда угодно. Но потом всегда возвращаясь на Мену, на те скамейки в парке, у деревянной сцены, которой сейчас уже давно нет.
Поэтому я не верю людям, ставшим шибко религиозными, которые сейчас, вспоминая общее прошлое, говорят, что это нас «бесы дергали и крутили». Нет, ребята. Это в нас бродили и кипели возможности, которые как виноградный сок - правильно забродивший, он дает прекрасное вино, зато слишком перебродивший может или бочку разбить, или превратиться в уксус. А я видел, как город стремительно менялся на переломе девяностых и двухтысячных, превращаясь из большой деревни в красивое место. Я знаю учебные классы «художки» в Училище искусств, где мне повезло дружить с самыми веселыми и творческими людьми (в основном, с девчонками-художницами). Знаю Мену неподалеку, где собирались те самые «нефоры» всех возрастов, где я был взят под заботливое крыло Джонни, Леночкой, Олюшей и Лосем... и другими, спасибо им. Знаю разные вписки и флэты; знаю квартиры Лондона, Сида и Сима, Димона Колоколова, Сью и Аркаши Кузнецова; знаю быстрый говорок Женьки «Джексона» и его манеру держать гитару; знаю десятки тюменских баек и историй; знаю репетиционные точки «Южного Креста», «Пифайф» и «Шизо»; знаю мастерские художников и скульпторов, где слоями висит табачный дым и можно встретить кого угодно; знаю уголки Текутьевского кладбища, где всегда можно было выспаться летом. Знаю вкус травы и до черта вкусов всего другого, менее безобидного. Знаю «Блэк Дог», «Белый Кот» и уйму концертов, которые там проходили. Знаю Тюмень от ММС до КПД, когда идешь ночью пешком без копейки в кармане, допивая с приятелем на двоих портвейн из горла. Знаю, как встает солнце над тюменским монастырем, когда ты сидишь на его стене и разговариваешь о жизни. Знаю полную безнадегу, когда из одного дома ты уже ушел, а другого у тебя пока что нет даже в проекте, и поэтому ох как горько в горле царапает дым от сигареты, выкуренной на лавочке у горсада. Знаю, как сладко пахнет тюменский воздух, когда возвращаешься по трассе автостопом после долгого отсутствия, и прыгаешь на асфальт из кабины «камаза». Мне повезло. Я знаю, как по-разному шумят машины, когда с закрытыми глазами куришь на подоконнике у открытого окна на Холодильной или на Широтной. Знаю, как это, когда ты, влюбленный по уши, несешься по Республики мимо «муравейника», распахнув полы флотской шинели, увешанной значками, подаренной сестрой - и орешь во весь голос от счастья. Знаю момент, когда заканчиваешь репортажный «синхрон», опускаешь микрофон и говоришь оператору: Андрюха, я все, а ты еще поснимай картинку, ладно? Знаю дом на улице Мельникайте и окно на третьем этаже, в которое можно докричаться и где всегда рады видеть, если податься некуда. Знаю горькие похороны, когда в лютый январский мороз с намерзающими на щеках слезами стоишь у гроба человека (моложе тебя на десяток лет) и думаешь - что за черт, в субботу же договорились встретиться... Знаю свадьбы, когда бей посуду и танцуй, пока ноги держат. Знаю чувство, когда ты садишься в поезд не оборачиваясь, чтобы никогда в эту чертову Тюмень не вернуться, точно никогда. Знаю тюменские мосты и темную воду Туры под ними. Знаю сотни лиц, они всегда со мной - с кем-то вместе учился, с кем-то играл, с кем-то пел песни до хрипоты. И знаю, что десятки этих лиц уже в списке «больше не поговорить». Но это жизнь.
Я знаю, видел, участвовал, наблюдал и молча запоминал Тюмень. Да, я как раз из тех, кому не довелось «мутить дела» с известными политиками и бизнесменами, поэтому для мемуаров точно бесполезно будет лезть в архив. Но все это - моя Тюмень, от нее мне никуда уже не деться, хоть на Марс улетай. Есть люди, которые, выходя из вагона поезда после недельного отсутствия, тихонько говорят, улыбаясь: «Привет, Тюмень. Здравствуй, любимая. Я же обещал, что ненадолго».
Я из таких. Черт его знает, почему так, но вот так и есть.
(
Comments |Comment on this)
Сейчас сидел, пил, думал про Тюмень.
Чай пил.
Я когда-то уже признавался в любви к Тюмени - восторженно, поскольку было это лет девять назад. Там была такая фраза: «этот город бил меня по лицу и целовал в губы». Так и есть, чего тут скрывать. Восторги со временем трансформируются в спокойную такую любовь, но смысл никуда не девается. Все так и есть. Недавно у Богомякова прочитал что-то хорошее про Тюмень, и вдруг накрыло этой волной.
Я всегдя удивлялся людям, которые пишут мемуары, особенно многотомные. Как это у них получается? Хотя я знаю, как - человек, когда пришла пора (например, проснулся он ночью, а напротив сидит домовой и говорит тихо так: пора писать мемуары, дружок) идет в архив, садится там на полгода, обложившись всякими документами и блокнотами, куда записывает все интересное и важное. «В пору моего отрочества у руля милой Франции стоял Арман Жан дю Плесси», - и дальше понеслось. Но это годится только тогда, когда человек вращался среди таких личностей, о которых статьи в любом захудалом словаре.
Ну ладно. Не вращался. Тогда идет человек к другому человеку, который еще не помер, и говорит ему: Сергей Сергеич, вот был ты главарем всеми уважаемой банды, расскажи мне о тех временах. И Сергей Сергеич, шурша полосатой робой, рассказывает задумчиво. Или приказывает своим подручным вывезти любопытствующего в район мелькомбината и там прикопать нешумно. Как повезет. Хлопотное, в общем, дело, мемуары эти.
Когда я соберусь написать мемуары про Тюмень 90-х годов и, скажем, про мою рок-тусовочную и толкинутую юность, то сделать это будет затруднительно по целому ряду причин. С толкинутой частью проще, там хотя бы почти все живы и в здравом уме («почти» - ключевое слово). А вот с тусовочной - как будто Мамай прошел. Не так давно в Ебурге (он же Ёкат, Екат, Катер, Катерина, Катя и просто Ё) я повстречал старого знакомого тех лет. Нынче он совладелец нескольких кафе. Разговор зашел о тех, с кем в середине девяностых оттягивались на Плите, на одних флэтах и сейшенах. А нет никого. Как Гош? - передоз. Как Слоненок? - повесился. Как тот? этот? та? - дурка, суицид, с башни прыгнул, просто убили по пьяни. «Однако, тенденция», - задумчиво сказал чукча, провожая взглядом восемнадцатого сорвавшегося со скалы оленя. Вот и вспомни тут славную молодость, если список источников стремительно уменьшается до нуля.
В Тюмени почти то же самое, только тут меньше от передоза и больше по пьянке. Это, кстати, совершенно не говорит о том, что люди моего поколения и соответствующих занятий плохо устроились в жизни. Устроились по-разному, кто как сумел, по мере наличия ума. Те, кто выжил. Поскольку период взросления совпал с полным беспределом и развалом страны, которая сначала худо-бедно дала образование, а потом выпнула в никуда.
Но я про мемуары, поэтому продолжу.
Некоторое время назад меня попросили: мол, напиши-ка ты о Тюмени, какой ты ее знаешь. И тут я понял, что не так-то это просто, граждане. Знаю я этот город настолько разным и лоскутным, что аж диву даюсь, вспоминая, поскольку мое юное участие в тюменской жизни (а ведь именно юность отпечатывает в мозгу самые яркие слайды) выпало на веселое и страшное времечко.
Вообще, слово «тусовался» мне ужасно не нравится - столько на это слово нанесли всякой мути, особенно сейчас. «Модная тусовка», например.
Мы, наверно, просто так жили. Для меня было совершенно логично, что каждый день после универа (а иногда и вместо) я иду на Мену и там провожу время. Встречая разных людей, общаясь с ними, ввязываясь во всякие истории, иногда срываясь в другой город, на концерт, на незнакомую вписку - куда угодно. Но потом всегда возвращаясь на Мену, на те скамейки в парке, у деревянной сцены, которой сейчас уже давно нет.
Поэтому я не верю людям, ставшим шибко религиозными, которые сейчас, вспоминая общее прошлое, говорят, что это нас «бесы дергали и крутили». Нет, ребята. Это в нас бродили и кипели возможности, которые как виноградный сок - правильно забродивший, он дает прекрасное вино, зато слишком перебродивший может или бочку разбить, или превратиться в уксус. А я видел, как город стремительно менялся на переломе девяностых и двухтысячных, превращаясь из большой деревни в красивое место. Я знаю учебные классы «художки» в Училище искусств, где мне повезло дружить с самыми веселыми и творческими людьми (в основном, с девчонками-художницами). Знаю Мену неподалеку, где собирались те самые «нефоры» всех возрастов, где я был взят под заботливое крыло Джонни, Леночкой, Олюшей и Лосем... и другими, спасибо им. Знаю разные вписки и флэты; знаю квартиры Лондона, Сида и Сима, Димона Колоколова, Сью и Аркаши Кузнецова; знаю быстрый говорок Женьки «Джексона» и его манеру держать гитару; знаю десятки тюменских баек и историй; знаю репетиционные точки «Южного Креста», «Пифайф» и «Шизо»; знаю мастерские художников и скульпторов, где слоями висит табачный дым и можно встретить кого угодно; знаю уголки Текутьевского кладбища, где всегда можно было выспаться летом. Знаю вкус травы и до черта вкусов всего другого, менее безобидного. Знаю «Блэк Дог», «Белый Кот» и уйму концертов, которые там проходили. Знаю Тюмень от ММС до КПД, когда идешь ночью пешком без копейки в кармане, допивая с приятелем на двоих портвейн из горла. Знаю, как встает солнце над тюменским монастырем, когда ты сидишь на его стене и разговариваешь о жизни. Знаю полную безнадегу, когда из одного дома ты уже ушел, а другого у тебя пока что нет даже в проекте, и поэтому ох как горько в горле царапает дым от сигареты, выкуренной на лавочке у горсада. Знаю, как сладко пахнет тюменский воздух, когда возвращаешься по трассе автостопом после долгого отсутствия, и прыгаешь на асфальт из кабины «камаза». Мне повезло. Я знаю, как по-разному шумят машины, когда с закрытыми глазами куришь на подоконнике у открытого окна на Холодильной или на Широтной. Знаю, как это, когда ты, влюбленный по уши, несешься по Республики мимо «муравейника», распахнув полы флотской шинели, увешанной значками, подаренной сестрой - и орешь во весь голос от счастья. Знаю момент, когда заканчиваешь репортажный «синхрон», опускаешь микрофон и говоришь оператору: Андрюха, я все, а ты еще поснимай картинку, ладно? Знаю дом на улице Мельникайте и окно на третьем этаже, в которое можно докричаться и где всегда рады видеть, если податься некуда. Знаю горькие похороны, когда в лютый январский мороз с намерзающими на щеках слезами стоишь у гроба человека (моложе тебя на десяток лет) и думаешь - что за черт, в субботу же договорились встретиться... Знаю свадьбы, когда бей посуду и танцуй, пока ноги держат. Знаю чувство, когда ты садишься в поезд не оборачиваясь, чтобы никогда в эту чертову Тюмень не вернуться, точно никогда. Знаю тюменские мосты и темную воду Туры под ними. Знаю сотни лиц, они всегда со мной - с кем-то вместе учился, с кем-то играл, с кем-то пел песни до хрипоты. И знаю, что десятки этих лиц уже в списке «больше не поговорить». Но это жизнь.
Я знаю, видел, участвовал, наблюдал и молча запоминал Тюмень. Да, я как раз из тех, кому не довелось «мутить дела» с известными политиками и бизнесменами, поэтому для мемуаров точно бесполезно будет лезть в архив. Но все это - моя Тюмень, от нее мне никуда уже не деться, хоть на Марс улетай. Есть люди, которые, выходя из вагона поезда после недельного отсутствия, тихонько говорят, улыбаясь: «Привет, Тюмень. Здравствуй, любимая. Я же обещал, что ненадолго».
Я из таких. Черт его знает, почему так, но вот так и есть.
(
Comments |Comment on this)