Собственно, я опять о том же.
Боже Милостивый,
помилуй мя,
это снова я.
В общем, тут у нас
любо-мило,
ни шатко ни валко,
живем-можем,
храни нас, Боже,
крутимся-вертимся,
выкручиваемся.
Сам понимаешь.
Только дело не в этом,
а совсем в другом
Наберись терпения,
послушай, ай-ай-ай.
Дело в этой дороге,
чудесной дороге,
что приходит,
проходит
и уходит,
но не прямо,
как должна бы
и не криво,
как могла бы, -
нет,
Ни с того ни с сего
она
сходит на
нет.
Ей-ей
(поверь в кои веки раз),
сходит на
нет.
То вдруг
сюда вильнет, то вдруг
туда,
ну прямо
как Бог на душу
положит.
Быть может.
Поверь, не в унижение Тебе, надо бы все это растолковать, ибо дело тут
людское, а не Божеское: вот была дорога -- и нет ее, пропала, как сквозь
землю провалилась; Тебе такое, понятно, и не снилось: дело людское, а люди
- они сегодня есть, а завтра - только их и видели, сбились с пути,
ищи-свищи. Нет, не Божеская это печаль. Однако сделай милость, дай
досказать. Уж я мигом. Перво-наперво, пусть Тебя это не смущает, но, как ни
юли, а эта дорога, что бежит под колесами экипажа, никуда, строго говоря, не
исчезает. Строго говоря. Бежит себе и бежит, без всяких виражей и развилок,
хоть бы что ей. Прямая как столб. Видно невооруженным глазом. Только дело
опять же не в том. И речь сейчас не о дороге из пыли, земли и камней.
Дорога-то не там. Она не снаружи, а внутри. Вот здесь, внутри. Понимаешь, о
чем я? О моей дороге. У каждого она своя, кому, как не Тебе, об этом знать,
ведь Ты, между прочим, не в стороне стоял, когда затеялся этот механизм,
коим являемся все мы, всяк на свой манер. У каждого внутри своя дорога,
так-то оно и шагается легче. Хотя иной раз наоборот. Вот как сейчас. Короче,
я об этой самой дороге, той, что внутри. Она и сходит на нет, уже сошла,
окаянная, нет ее больше. Такое бывает. Поверь. Приятного мало. Ей-богу.
...Словом, Сам видишь, в голове у меня отнюдь не сумбур, напротив - полная ясность.
Но только до какого-то предела. Вопрос мне известен. Да вот ответа на него нет.
Летит моя коляска, а куда - не знаю. Когда же ненароком задумываюсь над ответом,
сознание покрывается мраком.
И
я
беру
этот мрак
и вкладываю его
в Твои ладони.
И прошу Тебя,
Милостивый Боже,
подержать его у Себя -
всего часок,
подержать на ладонях -
всего-навсего,
чтобы выветрилась чернота,
выветрилось зло,
от которого в голове
так темно,
а на душе
так черно.
Ты не мог бы?
Ты не мог бы
просто нагнуться,
взглянуть на него -
улыбнуться,
раскрыть
и выхватить
спрятанный свет,
а потом -
отпустить,
я его уже
как-нибудь
сам
отыщу.
Для Тебя
это сущий пустяк,
для меня
это так много
Слышишь,
Милостивый Боже?
Ведь от Тебя не убудет,
если я попрошу?
Не в обиду Тебе,
я надеюсь, что Ты...
И не по глупости
обольщаюсь будто.
Да и потом,
это только молитва,
то бишь способ
описать
аромат ожидания.
Опиши хоть Ты,
где захочешь,
тропинку,
с которой я сбился.
Достаточно
просто метки,
слабой зарубки,
легкой царапины
на стекле
этих глаз,
что смотрят
не видя:
я увижу ее.
Начертай
на мире
одно только слово,
нацарапанное
для меня:
я прочту
его.
Коснись
лишь мгновения
тишины:
я услышу его.
И не бойся. Я не боюсь.
Ты лети-лети, молитва,
ты неси мои слова,
упорхни из клетки мира,
ты неведомо куда.
Аминь.
(c) Алессандро Барикко, "Море-Океан"
Близко показалось.
(авторская архитектура текста сохранена)