Приметы и доказательства
(Любовные письма Лу Понтеведры. Письмо девятое)
Пишу тебе, чтобы рассказать о том, что я понял не так давно, и мне самому удивительно, что мне понадобилось столько времени на понимание такой простой и очевидной вещи, но вот же, понадобилось. Я хочу рассказать тебе об этом, чтобы ты точно знал: я уже понимаю это.
Сестра моя беспокоилась, не стану ли я жертвой самозванца.
Она сказала: я так откровенно говорю, что жду тебя, что буквально провоцирую каких-нибудь неадекватных или недоброжелательных людей втереться ко мне в доверие и занять твое место - или посмеяться надо мной.
Я сказал ей тогда, что у меня пенелопиных кроватей полны карманы.
На случай, если ты вдруг не помнишь, это когда Одиссей вернулся после двадцатилетнего отсутствия, и Пенелопа велела передвинуть их брачное в другой покой. Это была ловушка для самозванца. Но Одиссей-то знал, что кровать из спальни вынести невозможно: спальня сама построена вокруг огромного пня древней маслины, которую он срубил, чтобы соорудить достойное царственной четы ложе. Этого осталось тайной для всех, кроме них двоих, и Одиссей теперь напомнил ей об этом, и так Пенелопа признала в постаревшем страннике своего супруга.
Вот и у меня много такого, что я знаю, но никому не расскажу, а ты - ты, может быть, это будешь помнить. Так я сказал сестре. Я помню много чего такого, что знаем только ты и я, больше никто. И я могу ловко ввернуть в разговоре какое-нибудь словечко, или вопрос, или рассказать какую-нибудь нашу историю, слегка исказив ее, и ты-то заметишь искажение, а неадекватный или злонамеренный самозванец - нет.
Честно говоря, я не думал, что все это мне вообще понадобится, потому что - ну кому я нужен, а? Сестра вот спросила, я и придумал, я же предусмотрительный, вменяемый, разумный. А так-то, понятное дело, ничего такого не понадобится. Но если вдруг - такое совершенно умозрительное если-если, если-пре-если - чего только не бывает в этом удивительном мире! - вдруг такой сумасшедший или злонамеренный найдется, то ему меня не провести.
Так я думал и чувствовал себя спокойно и уверенно: у меня была стопроцентно надежная защита от самозванцев.
И только спустя некоторое время я усомнился: а вдруг ты ничего помнить не будешь? Придешь ко мне, а помнить не будешь. Может быть, будешь чувствовать, что между нами что-то большое и важное. Может быть, даже вспомнишь мой смех и мои особенные взгляды и выражения лица. Но, допустим, не будешь знать, откуда они тебе знакомы. Или даже будешь знать, что ты - это ты, но кто такой этот ты? И что было такого, чтобы вспомнить и предъявить как доказательство, как удостоверение личности? Какие факты, события, слова и действия, случаи из жизни, важные разговоры, ссоры и примирения, расставания и встречи? Что ты любил на завтрак? А на ужин? Кофе или чай? Кефир или простокваша? Семечки или чипсы? Велосипед или самокат? Море или озеро? Плавать или бегать? Кино или книги? Бесконечно… Что ты сказал мне на прощание?
Да как ты можешь это помнить, если был уже почти не здесь… Может быть, сам не понимал, что говоришь. Что за ревизию ты проводил, как ты сказал в последние минуты? Или инвентаризацию? Видишь, я там был, и я не умирал, я был в порядке, но я не помню, какое слово ты сказал. И как бы мог помнить ты?
Хотя с тебя станется.
Все равно, это так ненадежно и зыбко,
А потом я понял, что не могу полагаться на такие приметы вообще.
Представь, я подружился с человеком, который так же, как ты любит семечки и редис, хрящики и прижарочки со сковороды, так же относится к одежде: за невозможностью одеваться как хочет - одевается просто никак, сам не свой до инструментов, и руки у него растут откуда надо.
И многое другое.
Эти подробности открывались постепенно, пока он, встав рядом, поддерживал меня с той же щедростью и надежностью, как ты. И я каждый раз замирал и не мог дышать от боли, натыкаясь на них как на шипы. Когда какое-нибудь слово или жест повторяли твои, когда простые и эффективные практические решения напоминали мне твой подход к поблемам, когда оказалось, что и он знает не по наслышке о некоторых болезнях души, я останавливался в недоумении: как может он столько знать и уметь из того, что знал и умел в этом мире ты? Как может он получать удовольствие от того же, что и ты? Как может думать твоими мыслями и решать задачи твоими действиями? Как может быть таким же основательным, таким же запасливым, так же … поддерживать порядок в своих запасах, как ты, как ты?
Не удивительно было бы встретить в каком-то человеке любое из твоих больших и важных качеств. Ум, честность, достоинство, доброта, равно как и скрытность, обидчивость и память на обиды в той или иной степени свойствены многим людям, в них нет ничего оригинального. В конце концов, мы все здесь так или иначе человеки и набор человеческих качеств не так уж велик, их сочетания должны повторяться, и только пропорции, в которых они сочетаются, различны. Но мелочи - вкусы и предпочтения, привычки и слабости, милые и неприятные манеры и повадки, - они ведь так прихотливо собираются, они необязательны и по большому счету не важны. Мне казалось, что именно необязательность и делает их настолько значимыми для определения индивидуальности. Определенный набор таких маленьких необязательных штрихов как раз и создает неповторимость.
И вдруг я увидел, что нет. Все эти маленькие милые штрихи - семечки и редис, умелые руки и запасливость, хрящики и прижарочки, любовь к инструментам и пренебрежение к одежде - все они на месте, все сложены в до оторопи похожий узор. А также достоинство и благородство, здравый смыл и настороженное вимание к новому, отвага и стойкость, терпение и верность своим убеждениям.
И кроме того, он обнимает так же крепко, как ты, когда я сжимаюсь и скручиваюсь, когда плачу и кричу от боли. И я с ним чувствую себя так же свободно и уютно, так же защищенно и спокойно, как с тобой.
Поразительно, что при всем этом он - не ты. Это настолько же очевидно, насколько странно. Так много общего, так много сходства. Тем не менее, вы два разных человека.
И я бы не удивлялся, если бы речь шла только о достоинстве и отваге, об этом. Но редис! Но хрящики! Это уж слишком!
И тем не менее.
Вот что открыло мне истину, простую и непреложную, как черенок лопаты: нет ни одного надежного доказательства, ни одной верной приметы, ни одного безупречного способа узнать тебя, когда я тебя встречу. И за это еще я благодарен этому человеку, прекрасному, как ты, но не такому, как ты, все равно. Я благодарен ему за многое, и еще за это. Это -бесценно.
Что делала бы Пенелопа, если бы у нее в запасе не было такой надежной ловушки для самозванца? Что она делала бы, если бы боялась обмана скорее от себя самой, чем от злонамеренного или душевнобольного незнакомца?
Откуда мне знать, что делала бы Пенелопа! Может быть, у этой задачи вообще нет решения. Может быть, мне никогда и не понадобится ее решать.
Но я надеюсь, что понадобится. Я не верю, я верю, я люблю, я надеюсь.
И с этой надеждой рядом, такая же крепкая, такая же ни на чем не основанная во мне покоится уверенность: я тебя узнаю. Просто потому что ты это ты, роза это роза это роза, а ты это ты это ты. Нет других доказательств, примет и аргументов. В этот раз я ведь узнал тебя уже? Вот и опять узнаю. Как мне тебя не узнать? Вот вопрос, риторический вопрос, который больше любого ответа. Правильный диалог должен быть таким:
- Как ты сможешь его узнать?
- Как я смогу его не узнать?
Ты знаешь, что я написал тринадцать песен для тебя? Ты еще ни одной не слышал. А если и слышал, то не так, как слышим мы здесь в этом мире этими смешными завитками, которые у нас по бокам головы. Разве ты не хочешь послушать мои тринадцать песен? Учти, их будет еще больше, если ты задержишься еще надолго. И потом тебе придется слушать их все… Все мои песни о печали и надежде, об отчаянии и упрямстве.
Знаешь, я приехал в Кронштадт специально чтобы спеть их на пристани, где корабли, и мы с твоим братом сидели на старом причале, и я пел их, и вдруг к пирсу подлетела небольшая моторка, и молодой парень перепрыгнул на пирс, а тот, у руля, который остался, сказал ему: ну давай. И парень побежал в город, а перевозчик развернул лодку и умчался обратно. Мы с твоим братом переглянулись: у обоих было такое чувство, что мы нечаянно подсмотрели какую-то тайну, как будто подглядывали за Хароном. И как будто он сделал что-то… необычное.
А на дальнем берегу залива в небо полетели охапки цветных огней - салют или фейерверк, и мы не знали в честь какого праздника, но сизое вечернее небо расцвело созвездиями, и нам казалось, что это для нас. Сигнал.
Когда уходили, бросили в воду монеты, чтобы вернуться. Я бросил две: еще за тебя.
Понимаешь, не то чтобы я мог сказать, что верю в это. Но независимо от веры я жду. Для этого, выходит, и вера не нужна: достаточно любви.
И если ты придешь, я тебя узнаю, а если не придешь - я не обознаюсь, не беспокойся. Тебя ни с кем не спутать. Ни с кем. Только не тебя.
_______________________________________________________________________
Тема от kattrend Был настоящим, как ручная граната среди плюшевых мишек
Пишу тебе, чтобы рассказать о том, что я понял не так давно, и мне самому удивительно, что мне понадобилось столько времени на понимание такой простой и очевидной вещи, но вот же, понадобилось. Я хочу рассказать тебе об этом, чтобы ты точно знал: я уже понимаю это.
Сестра моя беспокоилась, не стану ли я жертвой самозванца.
Она сказала: я так откровенно говорю, что жду тебя, что буквально провоцирую каких-нибудь неадекватных или недоброжелательных людей втереться ко мне в доверие и занять твое место - или посмеяться надо мной.
Я сказал ей тогда, что у меня пенелопиных кроватей полны карманы.
На случай, если ты вдруг не помнишь, это когда Одиссей вернулся после двадцатилетнего отсутствия, и Пенелопа велела передвинуть их брачное в другой покой. Это была ловушка для самозванца. Но Одиссей-то знал, что кровать из спальни вынести невозможно: спальня сама построена вокруг огромного пня древней маслины, которую он срубил, чтобы соорудить достойное царственной четы ложе. Этого осталось тайной для всех, кроме них двоих, и Одиссей теперь напомнил ей об этом, и так Пенелопа признала в постаревшем страннике своего супруга.
Вот и у меня много такого, что я знаю, но никому не расскажу, а ты - ты, может быть, это будешь помнить. Так я сказал сестре. Я помню много чего такого, что знаем только ты и я, больше никто. И я могу ловко ввернуть в разговоре какое-нибудь словечко, или вопрос, или рассказать какую-нибудь нашу историю, слегка исказив ее, и ты-то заметишь искажение, а неадекватный или злонамеренный самозванец - нет.
Честно говоря, я не думал, что все это мне вообще понадобится, потому что - ну кому я нужен, а? Сестра вот спросила, я и придумал, я же предусмотрительный, вменяемый, разумный. А так-то, понятное дело, ничего такого не понадобится. Но если вдруг - такое совершенно умозрительное если-если, если-пре-если - чего только не бывает в этом удивительном мире! - вдруг такой сумасшедший или злонамеренный найдется, то ему меня не провести.
Так я думал и чувствовал себя спокойно и уверенно: у меня была стопроцентно надежная защита от самозванцев.
И только спустя некоторое время я усомнился: а вдруг ты ничего помнить не будешь? Придешь ко мне, а помнить не будешь. Может быть, будешь чувствовать, что между нами что-то большое и важное. Может быть, даже вспомнишь мой смех и мои особенные взгляды и выражения лица. Но, допустим, не будешь знать, откуда они тебе знакомы. Или даже будешь знать, что ты - это ты, но кто такой этот ты? И что было такого, чтобы вспомнить и предъявить как доказательство, как удостоверение личности? Какие факты, события, слова и действия, случаи из жизни, важные разговоры, ссоры и примирения, расставания и встречи? Что ты любил на завтрак? А на ужин? Кофе или чай? Кефир или простокваша? Семечки или чипсы? Велосипед или самокат? Море или озеро? Плавать или бегать? Кино или книги? Бесконечно… Что ты сказал мне на прощание?
Да как ты можешь это помнить, если был уже почти не здесь… Может быть, сам не понимал, что говоришь. Что за ревизию ты проводил, как ты сказал в последние минуты? Или инвентаризацию? Видишь, я там был, и я не умирал, я был в порядке, но я не помню, какое слово ты сказал. И как бы мог помнить ты?
Хотя с тебя станется.
Все равно, это так ненадежно и зыбко,
А потом я понял, что не могу полагаться на такие приметы вообще.
Представь, я подружился с человеком, который так же, как ты любит семечки и редис, хрящики и прижарочки со сковороды, так же относится к одежде: за невозможностью одеваться как хочет - одевается просто никак, сам не свой до инструментов, и руки у него растут откуда надо.
И многое другое.
Эти подробности открывались постепенно, пока он, встав рядом, поддерживал меня с той же щедростью и надежностью, как ты. И я каждый раз замирал и не мог дышать от боли, натыкаясь на них как на шипы. Когда какое-нибудь слово или жест повторяли твои, когда простые и эффективные практические решения напоминали мне твой подход к поблемам, когда оказалось, что и он знает не по наслышке о некоторых болезнях души, я останавливался в недоумении: как может он столько знать и уметь из того, что знал и умел в этом мире ты? Как может он получать удовольствие от того же, что и ты? Как может думать твоими мыслями и решать задачи твоими действиями? Как может быть таким же основательным, таким же запасливым, так же … поддерживать порядок в своих запасах, как ты, как ты?
Не удивительно было бы встретить в каком-то человеке любое из твоих больших и важных качеств. Ум, честность, достоинство, доброта, равно как и скрытность, обидчивость и память на обиды в той или иной степени свойствены многим людям, в них нет ничего оригинального. В конце концов, мы все здесь так или иначе человеки и набор человеческих качеств не так уж велик, их сочетания должны повторяться, и только пропорции, в которых они сочетаются, различны. Но мелочи - вкусы и предпочтения, привычки и слабости, милые и неприятные манеры и повадки, - они ведь так прихотливо собираются, они необязательны и по большому счету не важны. Мне казалось, что именно необязательность и делает их настолько значимыми для определения индивидуальности. Определенный набор таких маленьких необязательных штрихов как раз и создает неповторимость.
И вдруг я увидел, что нет. Все эти маленькие милые штрихи - семечки и редис, умелые руки и запасливость, хрящики и прижарочки, любовь к инструментам и пренебрежение к одежде - все они на месте, все сложены в до оторопи похожий узор. А также достоинство и благородство, здравый смыл и настороженное вимание к новому, отвага и стойкость, терпение и верность своим убеждениям.
И кроме того, он обнимает так же крепко, как ты, когда я сжимаюсь и скручиваюсь, когда плачу и кричу от боли. И я с ним чувствую себя так же свободно и уютно, так же защищенно и спокойно, как с тобой.
Поразительно, что при всем этом он - не ты. Это настолько же очевидно, насколько странно. Так много общего, так много сходства. Тем не менее, вы два разных человека.
И я бы не удивлялся, если бы речь шла только о достоинстве и отваге, об этом. Но редис! Но хрящики! Это уж слишком!
И тем не менее.
Вот что открыло мне истину, простую и непреложную, как черенок лопаты: нет ни одного надежного доказательства, ни одной верной приметы, ни одного безупречного способа узнать тебя, когда я тебя встречу. И за это еще я благодарен этому человеку, прекрасному, как ты, но не такому, как ты, все равно. Я благодарен ему за многое, и еще за это. Это -бесценно.
Что делала бы Пенелопа, если бы у нее в запасе не было такой надежной ловушки для самозванца? Что она делала бы, если бы боялась обмана скорее от себя самой, чем от злонамеренного или душевнобольного незнакомца?
Откуда мне знать, что делала бы Пенелопа! Может быть, у этой задачи вообще нет решения. Может быть, мне никогда и не понадобится ее решать.
Но я надеюсь, что понадобится. Я не верю, я верю, я люблю, я надеюсь.
И с этой надеждой рядом, такая же крепкая, такая же ни на чем не основанная во мне покоится уверенность: я тебя узнаю. Просто потому что ты это ты, роза это роза это роза, а ты это ты это ты. Нет других доказательств, примет и аргументов. В этот раз я ведь узнал тебя уже? Вот и опять узнаю. Как мне тебя не узнать? Вот вопрос, риторический вопрос, который больше любого ответа. Правильный диалог должен быть таким:
- Как ты сможешь его узнать?
- Как я смогу его не узнать?
Ты знаешь, что я написал тринадцать песен для тебя? Ты еще ни одной не слышал. А если и слышал, то не так, как слышим мы здесь в этом мире этими смешными завитками, которые у нас по бокам головы. Разве ты не хочешь послушать мои тринадцать песен? Учти, их будет еще больше, если ты задержишься еще надолго. И потом тебе придется слушать их все… Все мои песни о печали и надежде, об отчаянии и упрямстве.
Знаешь, я приехал в Кронштадт специально чтобы спеть их на пристани, где корабли, и мы с твоим братом сидели на старом причале, и я пел их, и вдруг к пирсу подлетела небольшая моторка, и молодой парень перепрыгнул на пирс, а тот, у руля, который остался, сказал ему: ну давай. И парень побежал в город, а перевозчик развернул лодку и умчался обратно. Мы с твоим братом переглянулись: у обоих было такое чувство, что мы нечаянно подсмотрели какую-то тайну, как будто подглядывали за Хароном. И как будто он сделал что-то… необычное.
А на дальнем берегу залива в небо полетели охапки цветных огней - салют или фейерверк, и мы не знали в честь какого праздника, но сизое вечернее небо расцвело созвездиями, и нам казалось, что это для нас. Сигнал.
Когда уходили, бросили в воду монеты, чтобы вернуться. Я бросил две: еще за тебя.
Понимаешь, не то чтобы я мог сказать, что верю в это. Но независимо от веры я жду. Для этого, выходит, и вера не нужна: достаточно любви.
И если ты придешь, я тебя узнаю, а если не придешь - я не обознаюсь, не беспокойся. Тебя ни с кем не спутать. Ни с кем. Только не тебя.
_______________________________________________________________________
Тема от kattrend Был настоящим, как ручная граната среди плюшевых мишек