Витольд Рассмуссен провёл детство, шныряя по улицам Гётеборга с такой же как он портовой шпаной, но уже в средних классах стало понятно, что ему уготована другая судьба. Учителя достаточно рано отметили способности парня к литературе, а также недюжинное трудолюбие и усидчивость. После окончания школы молодой Рассмуссен был принят на литературное отделение университета в Лунде и за пять лет получил степень магистра. К тому времени у него был издан сборник рассказов, похожих по своему настроению на рассказ его земляка и нобелевского лауреата Эйвинда Юнсона "Остановка в краю болот" и имелся значительных размеров роман в рукописи.
Однако, помимо сочинительства, в университетские годы у Рассмуссена появилась и расцвела ещё одна страсть - философия творчества. Молодой писатель жаждал понять, почему человека тянет заниматься исскусством, найти адекватную модель творчества, пользуясь которой людям с талантом удалось бы создавать "грандиозные произведения, потрясающие мир". Витольд читал всё что мог раздобыть на эту тему, от Пифагора до Витгенштейна и далее, пропадал по музеям, путешествовал, смотрел и слушал.
Где-то в это время и произошло поворотное событие в жизни Витольда - он в первый раз услышал об азиатской пальмовой циветте, или Paradoxurus hermaphroditus - зверьке, обитающем в джунглях Индонезии и Филлипин. Более всего этот зверёк, нечто среднее между лемуром и енотом, известен тем, что участвует в приготовлении самого дорогого кофе в мире - Копи Лувак. Дело в том, что кофейные ягоды являются частью рациона циветты, но усваивается в её желудке только наружный слой мякоти ягод. Прошедшие через пищеварительную систему зверька кофейные зёрна с остатками мякоти собирают, отмывают, сушат и слегка прожаривают, получая таким образом самый дорогой кофе, знаменитый своим вкусом и ароматом, проявленным и усиленным желудочным соком циветты.
В тот момент, когда Рассмуссен услышал и прочитал про Paradoxurus hermaphroditus и Копи Лувак, он понял что нашёл заветный символ, обнаружил подходящую модель творчества. Уже тогда Витольд был уверен, что художник не "создаёт новые миры" как часто принято об этом говорить, но лишь проявляет нечто уже пребывающее в мире, некоторые возможно невидимые доселе его аспекты. Лучше образа и не найти - думал потрясённый Витольд - человек, пропускающий мир через себя, переваривающий мир, чтобы снять с него наружную мутную плёнку, обрабатывающий мир желудочным соком своего таланта дабы явить оный окружающим во всей красе, вкусе и аромате.
С той поры Витольд Рассмуссен стал одержим идеей создания творческой коммуны в Индонезии, на родине Paradoxurus hermaphroditus. Используя приобретённые за годы университетских и последующих исследований связи, он довольно быстро сколотил группу из поэтов, писателей, художников, музыкантов и скульпторов, таких же как он молодых и увлекающихся - на тот момент увлекающихся идеями Витольда. Именно в этот период жизни Рассмуссен познакомился с художницей Мириам Штерн, и через четыре месяца после знакомства они уже были мужем и женой. Одержимый швед встраивал в свою систему все детали, связанные с "тотемом" какие только мог. "Hermaphroditus" в научном названии циветты присутствует от того, что как и у мужских, так и у женских особей животного рядом с половыми органами имеются одинаковой формы железы для выделения пахучей секреции, создающие видимость того, что гениталии у них одинаковы. Рассмуссен же "прочитал" это как символ родства душ, как гермафродита, появляющегося в конце майринковского "Голема", поэтому его изначальная "команда" в основном была составлена из моногамных пар.
Вскоре участники были определены, подготовлены, деньги собраны, формальности улажены, и вот Рассмуссен сотоварищи появились на Суматре и основали коммуну рядом с курортным городом Патанг. Они обживались там, изучали повадки циветты (что нелегко, учитывая, что животное она ночное), подрабатывали на сборе Копи Лувак и вообще чем могли, но конечно же не забывали о своей главной цели. С момента основания в коммуне Рассмуссена регулярно проводились сеансы переваривания (digestion parties) - коллективные медитации, в ходе которых участники пытались пропустить через себя мир, с целью разразиться искусством. В ходе этих сеансов читались стихи, игралась музыка, рисовались наброски и целые картины, из подручных материалов возводились и вырезались статуи. Никого не беспокоило, что большинство из созданных произведений не сохранялось. "От выпитого кофе ведь тоже ничего не остаётся, кроме воспоминания о прекрасном" - говорил об этом Витольд. Целью коммуны на тот момент виделась ему в разработке и доведении до совершенства творческих методов. Время от времени Витольд устраивал ритуальные распития Копи Лувак, считалось что они дают заряд для дальнейшего творчества. Слухи о коммуне Рассмуссена начали понемногу расползаться по миру…
Последний раз я видел его двенадцать лет назад во франкфуртском аэропорту. Мы встретились случайно, у обоих оказалось по несколько часов между самолётами. Витольд возвращался на Суматру из очередной "рекрутерской" поездки в Европу, где он встречался с кандидатами на членство в своей коммуне. Громозкий, рыжий (что ещё более подчёркивалось загаром), по-скандинавски нескладный, он мерял шагами коридоры и залы аэропорта, восторженно рассказывая мне о своих планах, сетуя на обратную сторону медали растущей известности коммуны (как он выразился, "на огонёк слетается всякая шушера"), жалуясь на то, что в этом чёртовом аэропорту не купить нормального кофе, с детской непросредственностью описывая как он скучает по Мириам, хоть и не видел её всего десять дней. Тогда я и предположить не мог, что вижу его действительно в последний раз. Через полгода внезапная эпидемия тропической лихорадки унесла жизни Витольда, Мириам и ещё несколький человек из первоначальных организаторов коммуны. Оставшиеся пытались продолжить дело Витольда, но фокус и организующая сила ушли вместе с ним. Кроме того, шушера уже полетела на огонёк - под Патангом стали собираться случайные люди, которым уже не было никакого дела до идей Рассмуссена. Появились наркотики, началась "тусовка", о былой концентрации сеансов переваривания не было и речи. В конце концов, сессии в коммуне выродились в оргии обжорства с последующим поклонением экскрементам и беспорядочным сексом. Коммуна Рассмуссена умерла, так и не выйдя по-настоящему на взлёт, и ей хватило всего нескольких лет чтобы окончательно разложиться.
Сейчас уже почти не осталось людей, кто имел бы представление об идеях одержимого шведа и о практиках его коммуны. О нём почти не говорят, даже исследователи редко обращают внимание на этот эпизод в истории культуры. Честно сказать, моя собственная память хранит уже не так много деталей, связанных с когда-то знакомым мне рыжим мечтателем. И лишь иногда, за чашкой хорошего кофе (Копи Лувак я вряд ли когда-нибудь смогу себе позволить, но просто за чашкой приличного кофе), слушая музыку, от которой на глаза наворачиваются слёзы радости, или читая строки, пронзающие моё существо восторгом узнавания, я вспоминаю Витольда Рассмуссена.