отзыв на "про девочку клару" a_garrido
про тексты этого метатекста писать сложнее всего. я и думать-то про них боюсь. и даже дискутировать про них с кем-то сложно (действительно сложно! и я бы хотела поговорить об этом, раз уж у меня тут жанр исповедального сеанса!), потому что чем дальше в этот сумрачный лес, тем больше в комментариях только благоговейного онемения, но сама дискуссия, сама речь, какие-то наводящие вопросы - будто бы невозможны. будто бы если всех их, этих героев, назвать, обозначить, обвести пунктиром определенности - они материализуются, безвозвратно и грубо овеществятся из своей полупризрачной растерянности, рассеянности, истаянности. хотя эта наша девочка, которая оплакивает ту нашу девочку - совсем не из тех призрачных, изнаночных. разве что за пазухой у нее вот эта девочка-призрак, у каждого из нас такие девочки-призраки, но не каждый сможет вот так вот взять и это все выговорить, высказать. то есть те, о ком не получается даже толком поговорить, сами приходят в текст и говорят о себе - и о тех недооплаканных своих призрачных двойниках говорят - по сути, выполняя за нас какую-то нечестную, жуткую работу. и от этого еще страшнее и как-то стыднее, что ли. эти вот всплески, потоки, потопы памяти, которые вдруг оживают в этом метатексте в некоторых персонажах, вдруг превращаются в такие цепи и столпы, оправдывающие читательское онемение, что ощущаешь себя и персонажем, и цепью, и каким-то предательским трением воздуха о какое-то из ее пропущенных звеньев.
для меня это еще и какая-то история-инструкция о том, как избежать ретравматизации, рассказывая о чем-то, что тебя не то чтобы сформировало, но точно убило и сделало сильнее того, кто пришел на твое место вместо тебя. и находясь на этом месте кого-то, кого по сути-то и не было, ты так отчетливо видишь и опознаешь тех, других - которые тоже занимают места тех, кого не было никогда - видишь тех самых людей совершенно в не тех людях - замечаешь глаза, оттенки и тени. узнаешь тех, кто давно уже вышел, в тех, кто приходит, и все вокруг как бы письма и вестники - но вестники ниоткуда, не оттуда вообще, не из того сегмента памяти. иногда, наверное, любовь тоже так работает - как письмо и весть не совсем оттуда, откуда хотелось бы. то есть, это очень знакомое ощущение оплакивания в себе кого-то, кого и не было никогда. потому что если допустить, что был, хотя бы на мгновение, но был - сам этот жанр рассказа, истории, признания превращается во что-то непреодолимо страшное, невозможное, невыговариваемое. озвучивание чего-то как единственная возможность переведения его в область несуществования. и по сути инструкция работает - две женщины, у них есть имена. и они говорят друг с другом. и получается, что все работает - история есть. травма есть. но человека этого больше нет - он становится рассеянным, как свет. памяти нет, ничего нет. и это «нет» возникает как-то очень постепенно в процессе ее рассказа - все просто заливается этим мягким светом. возможно, это текст отчасти о том, как формируется и одновременно с этим исчезает, сглаживается, размывается этот массив памяти обо всем, что в нас не справилось с тем, кто с нами так и не справился.
это очень терапевтичная история, и она сама отчасти терапия, и еще она о том, как может работать эта терапия вспоминание/ исчезновение, когда ты кому-то доверяешься. я хотела бы найти в этом тексте те кнопки, крючки, ключевые точки, которые дают понять, как ей вообще удалось создать вокруг себя этот текст - но нужно время и отдаление. но я туда еще вернусь, мне кажется.
для меня это еще и какая-то история-инструкция о том, как избежать ретравматизации, рассказывая о чем-то, что тебя не то чтобы сформировало, но точно убило и сделало сильнее того, кто пришел на твое место вместо тебя. и находясь на этом месте кого-то, кого по сути-то и не было, ты так отчетливо видишь и опознаешь тех, других - которые тоже занимают места тех, кого не было никогда - видишь тех самых людей совершенно в не тех людях - замечаешь глаза, оттенки и тени. узнаешь тех, кто давно уже вышел, в тех, кто приходит, и все вокруг как бы письма и вестники - но вестники ниоткуда, не оттуда вообще, не из того сегмента памяти. иногда, наверное, любовь тоже так работает - как письмо и весть не совсем оттуда, откуда хотелось бы. то есть, это очень знакомое ощущение оплакивания в себе кого-то, кого и не было никогда. потому что если допустить, что был, хотя бы на мгновение, но был - сам этот жанр рассказа, истории, признания превращается во что-то непреодолимо страшное, невозможное, невыговариваемое. озвучивание чего-то как единственная возможность переведения его в область несуществования. и по сути инструкция работает - две женщины, у них есть имена. и они говорят друг с другом. и получается, что все работает - история есть. травма есть. но человека этого больше нет - он становится рассеянным, как свет. памяти нет, ничего нет. и это «нет» возникает как-то очень постепенно в процессе ее рассказа - все просто заливается этим мягким светом. возможно, это текст отчасти о том, как формируется и одновременно с этим исчезает, сглаживается, размывается этот массив памяти обо всем, что в нас не справилось с тем, кто с нами так и не справился.
это очень терапевтичная история, и она сама отчасти терапия, и еще она о том, как может работать эта терапия вспоминание/ исчезновение, когда ты кому-то доверяешься. я хотела бы найти в этом тексте те кнопки, крючки, ключевые точки, которые дают понять, как ей вообще удалось создать вокруг себя этот текст - но нужно время и отдаление. но я туда еще вернусь, мне кажется.