Катище-дружище
Домик уже имел аккуратные окна с блеском на стеклах и тенями в глубине рам, когда мобильник взвыл в первый раз.
Стило дернулось в руке, начертило на планшете и экране красивую и жирную дугу, вырвалось и укатилось под стол.
Я сказал «вот черт», полез за стилом, ударился затылком о крышку стола изнутри и едва не сел мимо кресла.
Поэтому пришедшую эсэмэску я взялся просматривать, находясь как раз посередине между «кому я понадобился» и «пропади они все пропадом, другого времени нет, что ли». Второй час пополуночи все-таки.
А КТО СЕГОДНЯ РОДИЛСЯ ВЕСЬ ТАКОЙ РАСПРЕКРАСНЫЙ, ТОТ ТЫ!
Текст был набран одними заглавными. Отправителем значилась Катище, она так и была записана у меня в книжке - Катище. А Катище Катька была, потому что дружище. А дружище она мне была уже пятнадцать лет, со второго курса. Ерунда это все про «настоящий друг поможет похоронить труп». Труп - это ничто по сравнению с тем, как мы с Катькой обдирали обои в моей первой квартире, пока Татка была в экспедиции, я торопился сделать сюрприз к годовщине свадьбы, и мы отмачивали, отдирали, скоблили и шкрябали. А потом шпаклевали стены, клеили огромные белоснежные листы, а потом я прибивал плинтуса и ставил розетки, а Катька читала вслух найденную в макулатурных недрах книжку «Как делать ремонт» шестьдесят какого-то года издания. «Для приготовления мучного клейстера берут оцинкованное или эмалированное ведро и кипятят в нем воду…»
Ремонт вдвоем - это гораздо круче, чем зарытый труп. А, главное, гораздо смешнее.
Я усмехнулся - надо же, правда ведь день рождения. А я и забыл.
Врал я. Ничего я не забыл. Просто это был первый день рождения без… так, отставить. Это был первый день рождения в новом доме, который я встречал один. Так получилось. Купил вот себе дом в Словении и встречаю тут, значит, свой день рождения. Рисую вот векторные домики. Их сдавать через неделю.
Но ответить Катьке было надо, и я набрал:
«Еще не родился. В одиннадцать сорок пять. Но все равно спасибо».
И снова взялся за вектор.
Мобильник опять зажужжал.
«Как ты там вообще?»
А как я. Первая зима в новом доме и в новой стране. Первый год без Татки. Первые два месяца с тех пор, как я перестал писать ей каждый день - письма от руки, полные жалоб на погоду и на то, что все валится из рук. Не так уж теперь и валится. У моря вот живу, хотя до него четыре километра пешком, причем через Италию.
«Если честно, то не очень. Не деньрожденное настроение. Работаю вот».
Телефон молчал довольно долго. Я уже думал, Катька прониклась моим мрачным настроением и отвалилась, как он зажужжал снова. На этот раз текст был таким длинным, что пришел двумя порциями:
«Во всем мире сейчас разное количество часов, но одинаковое - минут (двадцать семь); и в одном только австралийском Кингстоне - на полчаса больше. Там сейчас 11.57, это значит, что ты там только что родился,
СДНЁМРОЖДЕНЬЕМ!!!»
Катище, дружище, подумал я, до чего же ты классный.
«Катище-дружище, до чего же ты классный».
Телефон опять замолчал, а потом снова начал подпрыгивать на гладком стекле стола.
«Порт-Морсби присоединяется к поздравлениям, а Аделаида, оказывается, встретила тебя вместе с Кингстоном. Пока ты рождаешься в Австралии и вокруг, но на самых дальних территориях США (остров ПагоПаго!) ты уже два часа как родился».
«А в Гонолулу до твоего рождения почти сутки еще!»
«А у Австралии не часовые пояса, а получасовые, так что ты там рождаешься каждые полчаса!»
Я расхохотался и набрал катькин номер.
- Я всегда подозревал, что родился в Австралии и вокруг! Причем неоднократно! - заорал я в трубку. - Катька, ты - гений!
- Конечно, я гений, - согласилась Катька невозмутимо. - Но вообще соберись с духом: одновременно с Европой ты будешь рождаться в Африке. Это даже покруче, чем в Австралии раз в полчаса!
- Ничего не может быть круче, чем рождаться в Австралии раз в полчаса! - возвестил я, а потом спохватился: - А ты чего не спишь? И вообще ты где? Который у тебя час?
- Да, в общем, тот же, что и у тебя. Я в Мокошице, это под Дубровником. Мы с Димкой тут дачу сняли. На год. Он в Москве, а я тут кисну. Дай, думаю, поздравлю друга с днем рождения. А он, оказывается, киснет еще почище моего.
- Уже не кисну, - отозвался я, улыбаясь во весь рот. - Совсем не кисну. А ты - лучше всех на свете. Мне правда было так себе. А вот просмеялся - и можно жить.
- А скажи-ка мне, Малыш, - голосом Ливанова осведомилась Катька, - много ли у тебя там тортов со взбитыми сливками?
Я даже оглянулся и пожал плечами, так вошел в роль.
- Ни одного, Карлсон.
- Что, совсем ни одного? Даже самого завялящего? А чем же ты будешь угощать дорогого друга, который уже очень скоро нагрянет к тебе в гости?
- Эй, Катище, - сказал я совсем другим тоном, - ну чего ты. Я вполне. А теперь совсем вполне. Не нужно вот так срываться через все Балканы.
- Ты не понимаешь, - сказала Катька. - Мы выхватили огромный заказ из-под носа у финнов. И шеф выдал всем на хлеб с маслом. А мне хватило на новый «хендай». Он паркетник, конечно. Но такой заяц. В общем, давай адрес, кататься хочу.
- Едешь на Коппер, потом выходишь на трассу на Триест, - сказал я. - А потом ищешь Преманчан. Это почти на границе. К морю через Италию хожу.
- Далеко? - деловито осведомилась Катька.
- Не знаю, сколько там от тебя. Часов девять точно будет. Ты уверена, что…
- Да нет, до моря - далеко?
- Четыре километра.
- Жди.
Утром я подскочил в кровати, ничего не соображая. Мобильник жужжал. Я зашарил вслепую. Мобильник жужжал. Я ухватил его вместе с простыней, он зажужжал у меня в руках, и я его едва не выпустил спросонок.
«СДНЕМРОЖДЕНЬЕМ!!!»
«Полдень!»
«Ты только что родился по местному времени!»
«Адрес давай».
Я, едва попадая пальцами в клавиши, выдал неугомонной Катьке адрес и поплелся на кухню заваривать кофе.
Она появилась с театральной точностью, ровно под закипающий кофе, с гигантским тортом, хлебом, оливками, сыром и ветчиной, с красным вином («это на вечер») и коньяком («это в кофе»). Я налил себе и ей кофе, отпил, не чувствуя вкуса, и отправился умываться. Когда я вернулся, содержимое раковины уже вздрагивало в посудомойке, а все Катькины разносолы украшали мой обеденный, он же письменный, стол.
- Завтрак, о ежеполучасно-австралийско-рожденный, - объявила Катька, свежая и бодрая, как будто провела ночь не за рулем, а в собственной постели.
Я попробовал повторить свой новый титул.
У меня ничего не получилось. Так что я взял бутерброд и как следует откусил.
После завтрака Катька взялась меня тормошить, требуя показать все сразу: море, Триест, дом и сад, и не обязательно в такой последовательности. Я какое-то время отбивался, а потом мы надели кроссовки и куртки и пошли пешком - все четыре с лишним километра, через итальянскую границу. Апрель шел к концу, плодовые деревья уже почти отцвели, но в воздухе стояла плотная, осязаемая зеленая дымка, которая появляется здесь всего на день-два, после чего все деревья буквально взрываются листвой. Мы шли к морю и болтали обо всем, кроме ближайшего прошлого и ближайшего будущего: в прошлом я был еще с Таткой, здоровой и веселой Таткой, а в будущем - уже совсем без нее, причем не так без нее, как буду через десять лет, а так, как сейчас. На живую нитку.
Поэтому мы обсуждали Катькин переезд (но не мой), погоду, цены на электричество и помидоры, где вкуснее выпечка, в Словении или в Хорватии (сейчас сравним с итальянской, сказала Катька хищно), венецианские крепости и ранние христианские захоронения. Обедали мы в городе, набродились так, что ноги казались стертыми до самых колен, и в итоге чуть не вызвали такси, но взяли друг друга на слабо. А добравшись до дома, повалились со стонами и смехом, повторяя «зачем я только повелся».
- Катище, дружище, - сказал я совсем вечером, когда бутылка коньяка уменьшилась на треть, а торт - почти на три четверти. - Ты мой ангел-спаситель-помогитель. Это был шикарный день рождения. Спасибо тебе отсюда и до конца.
- Это до которого конца? - поинтересовалась Катька, щурясь на меня, как на коньяк, когда разглядывала его на свет. - Нешто, барин, ты уж помирать собрался?
- Ну, не то чтобы помирать… А, скажем, до альцгеймера. Все мое спасибо в трезвом уме и здравой памяти. - Я скопировал ее прищур. - Устроит тебя спасибо до нашего с тобой альцгеймера?
- Не будет у меня никакого Альцгеймера, - сказала Катька вдруг очень уверенно. - Я училась музыке и живу на море.
- Тогда и у меня не будет, - рассмеялся я. - Докуда ж мне тянуть мое спасибо?
- Будешь должен, - сказала Катька и подмигнула.
И вид у нее при этом был такой, будто в ее багажнике припрятан то ли готовый к захоронению труп, то ли парочка рулонов обоев.
------
больше всех сыграла тема чингизида Тогда ещё посылали телеграммы, я как-то неожиданно вышел из нее в эсэмэски и вообще в поздравления с днем рождения.
так что чингизиду писать рецензию.
а осаливаю sap, сап-са-де. он водить хотел потому что.
а вообще - все мой произвол, разумеется.
(мне почему-то очень трудно писалось, не тяжело, а именно трудно. но у меня тот самый случай, когда я отказаться писать не могу. и теперь мне охота того самого коньяку и торта со взбитыми сливками. и произволу, разумеется.)
Стило дернулось в руке, начертило на планшете и экране красивую и жирную дугу, вырвалось и укатилось под стол.
Я сказал «вот черт», полез за стилом, ударился затылком о крышку стола изнутри и едва не сел мимо кресла.
Поэтому пришедшую эсэмэску я взялся просматривать, находясь как раз посередине между «кому я понадобился» и «пропади они все пропадом, другого времени нет, что ли». Второй час пополуночи все-таки.
А КТО СЕГОДНЯ РОДИЛСЯ ВЕСЬ ТАКОЙ РАСПРЕКРАСНЫЙ, ТОТ ТЫ!
Текст был набран одними заглавными. Отправителем значилась Катище, она так и была записана у меня в книжке - Катище. А Катище Катька была, потому что дружище. А дружище она мне была уже пятнадцать лет, со второго курса. Ерунда это все про «настоящий друг поможет похоронить труп». Труп - это ничто по сравнению с тем, как мы с Катькой обдирали обои в моей первой квартире, пока Татка была в экспедиции, я торопился сделать сюрприз к годовщине свадьбы, и мы отмачивали, отдирали, скоблили и шкрябали. А потом шпаклевали стены, клеили огромные белоснежные листы, а потом я прибивал плинтуса и ставил розетки, а Катька читала вслух найденную в макулатурных недрах книжку «Как делать ремонт» шестьдесят какого-то года издания. «Для приготовления мучного клейстера берут оцинкованное или эмалированное ведро и кипятят в нем воду…»
Ремонт вдвоем - это гораздо круче, чем зарытый труп. А, главное, гораздо смешнее.
Я усмехнулся - надо же, правда ведь день рождения. А я и забыл.
Врал я. Ничего я не забыл. Просто это был первый день рождения без… так, отставить. Это был первый день рождения в новом доме, который я встречал один. Так получилось. Купил вот себе дом в Словении и встречаю тут, значит, свой день рождения. Рисую вот векторные домики. Их сдавать через неделю.
Но ответить Катьке было надо, и я набрал:
«Еще не родился. В одиннадцать сорок пять. Но все равно спасибо».
И снова взялся за вектор.
Мобильник опять зажужжал.
«Как ты там вообще?»
А как я. Первая зима в новом доме и в новой стране. Первый год без Татки. Первые два месяца с тех пор, как я перестал писать ей каждый день - письма от руки, полные жалоб на погоду и на то, что все валится из рук. Не так уж теперь и валится. У моря вот живу, хотя до него четыре километра пешком, причем через Италию.
«Если честно, то не очень. Не деньрожденное настроение. Работаю вот».
Телефон молчал довольно долго. Я уже думал, Катька прониклась моим мрачным настроением и отвалилась, как он зажужжал снова. На этот раз текст был таким длинным, что пришел двумя порциями:
«Во всем мире сейчас разное количество часов, но одинаковое - минут (двадцать семь); и в одном только австралийском Кингстоне - на полчаса больше. Там сейчас 11.57, это значит, что ты там только что родился,
СДНЁМРОЖДЕНЬЕМ!!!»
Катище, дружище, подумал я, до чего же ты классный.
«Катище-дружище, до чего же ты классный».
Телефон опять замолчал, а потом снова начал подпрыгивать на гладком стекле стола.
«Порт-Морсби присоединяется к поздравлениям, а Аделаида, оказывается, встретила тебя вместе с Кингстоном. Пока ты рождаешься в Австралии и вокруг, но на самых дальних территориях США (остров ПагоПаго!) ты уже два часа как родился».
«А в Гонолулу до твоего рождения почти сутки еще!»
«А у Австралии не часовые пояса, а получасовые, так что ты там рождаешься каждые полчаса!»
Я расхохотался и набрал катькин номер.
- Я всегда подозревал, что родился в Австралии и вокруг! Причем неоднократно! - заорал я в трубку. - Катька, ты - гений!
- Конечно, я гений, - согласилась Катька невозмутимо. - Но вообще соберись с духом: одновременно с Европой ты будешь рождаться в Африке. Это даже покруче, чем в Австралии раз в полчаса!
- Ничего не может быть круче, чем рождаться в Австралии раз в полчаса! - возвестил я, а потом спохватился: - А ты чего не спишь? И вообще ты где? Который у тебя час?
- Да, в общем, тот же, что и у тебя. Я в Мокошице, это под Дубровником. Мы с Димкой тут дачу сняли. На год. Он в Москве, а я тут кисну. Дай, думаю, поздравлю друга с днем рождения. А он, оказывается, киснет еще почище моего.
- Уже не кисну, - отозвался я, улыбаясь во весь рот. - Совсем не кисну. А ты - лучше всех на свете. Мне правда было так себе. А вот просмеялся - и можно жить.
- А скажи-ка мне, Малыш, - голосом Ливанова осведомилась Катька, - много ли у тебя там тортов со взбитыми сливками?
Я даже оглянулся и пожал плечами, так вошел в роль.
- Ни одного, Карлсон.
- Что, совсем ни одного? Даже самого завялящего? А чем же ты будешь угощать дорогого друга, который уже очень скоро нагрянет к тебе в гости?
- Эй, Катище, - сказал я совсем другим тоном, - ну чего ты. Я вполне. А теперь совсем вполне. Не нужно вот так срываться через все Балканы.
- Ты не понимаешь, - сказала Катька. - Мы выхватили огромный заказ из-под носа у финнов. И шеф выдал всем на хлеб с маслом. А мне хватило на новый «хендай». Он паркетник, конечно. Но такой заяц. В общем, давай адрес, кататься хочу.
- Едешь на Коппер, потом выходишь на трассу на Триест, - сказал я. - А потом ищешь Преманчан. Это почти на границе. К морю через Италию хожу.
- Далеко? - деловито осведомилась Катька.
- Не знаю, сколько там от тебя. Часов девять точно будет. Ты уверена, что…
- Да нет, до моря - далеко?
- Четыре километра.
- Жди.
Утром я подскочил в кровати, ничего не соображая. Мобильник жужжал. Я зашарил вслепую. Мобильник жужжал. Я ухватил его вместе с простыней, он зажужжал у меня в руках, и я его едва не выпустил спросонок.
«СДНЕМРОЖДЕНЬЕМ!!!»
«Полдень!»
«Ты только что родился по местному времени!»
«Адрес давай».
Я, едва попадая пальцами в клавиши, выдал неугомонной Катьке адрес и поплелся на кухню заваривать кофе.
Она появилась с театральной точностью, ровно под закипающий кофе, с гигантским тортом, хлебом, оливками, сыром и ветчиной, с красным вином («это на вечер») и коньяком («это в кофе»). Я налил себе и ей кофе, отпил, не чувствуя вкуса, и отправился умываться. Когда я вернулся, содержимое раковины уже вздрагивало в посудомойке, а все Катькины разносолы украшали мой обеденный, он же письменный, стол.
- Завтрак, о ежеполучасно-австралийско-рожденный, - объявила Катька, свежая и бодрая, как будто провела ночь не за рулем, а в собственной постели.
Я попробовал повторить свой новый титул.
У меня ничего не получилось. Так что я взял бутерброд и как следует откусил.
После завтрака Катька взялась меня тормошить, требуя показать все сразу: море, Триест, дом и сад, и не обязательно в такой последовательности. Я какое-то время отбивался, а потом мы надели кроссовки и куртки и пошли пешком - все четыре с лишним километра, через итальянскую границу. Апрель шел к концу, плодовые деревья уже почти отцвели, но в воздухе стояла плотная, осязаемая зеленая дымка, которая появляется здесь всего на день-два, после чего все деревья буквально взрываются листвой. Мы шли к морю и болтали обо всем, кроме ближайшего прошлого и ближайшего будущего: в прошлом я был еще с Таткой, здоровой и веселой Таткой, а в будущем - уже совсем без нее, причем не так без нее, как буду через десять лет, а так, как сейчас. На живую нитку.
Поэтому мы обсуждали Катькин переезд (но не мой), погоду, цены на электричество и помидоры, где вкуснее выпечка, в Словении или в Хорватии (сейчас сравним с итальянской, сказала Катька хищно), венецианские крепости и ранние христианские захоронения. Обедали мы в городе, набродились так, что ноги казались стертыми до самых колен, и в итоге чуть не вызвали такси, но взяли друг друга на слабо. А добравшись до дома, повалились со стонами и смехом, повторяя «зачем я только повелся».
- Катище, дружище, - сказал я совсем вечером, когда бутылка коньяка уменьшилась на треть, а торт - почти на три четверти. - Ты мой ангел-спаситель-помогитель. Это был шикарный день рождения. Спасибо тебе отсюда и до конца.
- Это до которого конца? - поинтересовалась Катька, щурясь на меня, как на коньяк, когда разглядывала его на свет. - Нешто, барин, ты уж помирать собрался?
- Ну, не то чтобы помирать… А, скажем, до альцгеймера. Все мое спасибо в трезвом уме и здравой памяти. - Я скопировал ее прищур. - Устроит тебя спасибо до нашего с тобой альцгеймера?
- Не будет у меня никакого Альцгеймера, - сказала Катька вдруг очень уверенно. - Я училась музыке и живу на море.
- Тогда и у меня не будет, - рассмеялся я. - Докуда ж мне тянуть мое спасибо?
- Будешь должен, - сказала Катька и подмигнула.
И вид у нее при этом был такой, будто в ее багажнике припрятан то ли готовый к захоронению труп, то ли парочка рулонов обоев.
------
больше всех сыграла тема чингизида Тогда ещё посылали телеграммы, я как-то неожиданно вышел из нее в эсэмэски и вообще в поздравления с днем рождения.
так что чингизиду писать рецензию.
а осаливаю sap, сап-са-де. он водить хотел потому что.
а вообще - все мой произвол, разумеется.
(мне почему-то очень трудно писалось, не тяжело, а именно трудно. но у меня тот самый случай, когда я отказаться писать не могу. и теперь мне охота того самого коньяку и торта со взбитыми сливками. и произволу, разумеется.)