Джем-сейшн на границе
- А ты замечала, - говорит Маша, - что у тебя обязательно в рассказах есть какой-нибудь Миша? Если нужен герой заднего плана, который не проявляется в действии, а только, скажем так, держит задний угол картины, то это обязательно Миша?
Я смеюсь. И ведь действительно. Забавно, что мой Мишка выполняет в племени совсем другую роль. Он генератор идей, шило в попе, движок. Он и Мишкой-то оказался неосознанно, в полной прострации я была, родив эту увесистую парочку, во мне была вся дающая жизнь вселенная, и человеческая логика была в тот момент от меня бесконечно далека. И вот оказывается, что почему-то я убеждена, что, если должен быть кто-то, тихонько спасающий мир на заднем плане, это должен быть обязательно Михаил. Ага, сейчас, скажите это Мишке, так он и пошёл на задний план.
- Помнишь, у тебя картинки были про архангелов? - напоминаю, - цветными карандашами по чёрной бумажке. Вот там архангел Михаил был, что надо. Такой надёжный серьёзный работяга, если что, подставит крыло.
- Так ты из-за этого, что ли? - удивляется Машка, - надо же. Они, кстати, так у меня и потерялись. Чувак, который их у меня для выставки брал, спятил, и всё потерял.
- Безумие в наших краях - это да, проблема, - соглашаюсь. - Два заказа не взяла, про абьюз и про покемонов. Тошнит чего-то. Вообще-то, сейчас лето беспокойного солнца, как в 94 году. Тогда я очень удачно сбежала. Может, повторим?
- И теперь же у нас есть другое солнце! - радуется Маша, - вот только у Богдана концерт, а через неделю следующий.
- Ничего, нам и недели хватит. Да я бы и на ночь согласилась, - и чувствую, что хорошо бы это была прямо вот эта ночь. Богдана, конечно, вряд ли заставишь вести таратайку после концерта, а ведь здорово было бы... Ладно, так и быть, не эта, пусть будет следующая. В конце концов, купить еды, взять кота, проверить, ездит ли вообще эта таратайка. Да и бандиты мои где-то шляются, надеюсь, не сейшенят.
- Эх, - вздыхает Маша, - чувствую я, что давно мы форточку не открывали. Как там Богдан говорил - встать в проходе с бубном в качестве вентилятора, а то и Марика вызывать с саксофоном, чтобы гнать оттуда сюда воздух, потому что своего тут уже не осталось.
Я смотрю на ветви вяза во дворе. Ветви стоят, как приколоченные, весь ветер, похоже, выдулся в выходные, и отдыхает теперь в своих каких-нибудь нетях. Значит, Марик вполне возможен.
Но до следующего вечера, когда мы упаковали вещи, нет нам никакого Марика - и Богдан привязывает к верхнему багажнику самый свой большой девятигранный бубен, и мы грузим в багажник рюкзаки, и запрессовываем на заднее сиденье всех тощих, а я сажусь вперёд, и мы выезжаем из города в сумерках, и благодарим удачу за то, что на дворе глухой будень, и не так уж много народу осаждает северный выезд из города. По левому борту торчит недостроенный пень пятигранной башни, а мы едем прочь, прочь, по нижней дороге, по берегу, пока не сворачиваем к посёлку, пересекаем посёлок, выезжаем к знакомым камышам, и ничего здесь после зимы не изменилось, тропинка, уходящая в камыши, тёмные кусты.
Мы взваливаем на себя рюкзаки, приближаемся к камышам, и на этот раз на мне хорошая обувь, крепкие ботинки работы Бори Корейца, неубиваемые и почти непромокаемые, но я всё равно отстаю и оглядываюсь. Почему-то мне кажется, что кого-то не хватает. Вот Богдан впереди с огромным бубном и огромным же рюкзаком. Вот Маша с бирюзовыми на этот раз волосами. Вот мои прекрасные дети, рюкзаки у них как раз не очень большие, потому что палатка наша, на троих, у меня. Вот Алёнка, заплетённая в две косы, задумчивая, как всегда. И я. И я застреваю на границе камышей, оглядываюсь - и вижу белый микроавтобус. Вот кого я жду.
Мы останавливаемся и ждём. Марик, большой, рыжебородый, в чёрной футболке и белых штанах, выхватывает из автобуса рюкзак и кофр с саксофоном и почти бежит, догоняя нас.
- Уф... Подъезжаю к дому - и вижу вашу колымагу. Ну, я и за вами.
- Вот и молодец. Ну, пошли.
- Э, э, погодите, а что...
- Ну типа пикник, - объясняет Мишка. Вынырнул из камышей, облапил родителя, через минуту и Макс присоединился, так что еще десять минут мы никуда не идём, обнимаем Марика. А потом всё таки идём, потому что с той стороны дует нежный бирюзовый ветер, и устоять просто невозможно.
- Погодите, - говорит Марик, - какое-то у меня странное чувство.
Мы выбрались на высокий берег болота и сидим на поляне вокруг своего старого кострища, которое как-то и не выглядит старым. Над нами сумеречное небо, Маша сказала бы: сверху индиго, потом изумрудный, потом оливковый и золотисто желтый. В общем-то, и в наших краях бывает такое небо, но я-то помню, что днём здесь небо бирюзовое, более зелёное, чем у нас, менее зелёное, чем листва.
- Как-то тут всё не так, - говорит Марик.
- Конечно, не так. Такое уж это место, - хором объясняют близнецы. Марк пожимает плечами и достаёт саксофон. Я улыбаюсь. Как же я всё-таки люблю всех этих людей. Богданов бубен уже тихонько гудит под его пальцами, дети катают шар, Маша достала блок-флейту - нет бы поставить лагерь, развести там костёр, какие глупости, мы-то знаем, что важно. А Марк вообще в любой непонятной ситуации играет, а сейчас-то ситуация для него непонятнее некуда, это мы вломились в этот мир, как к себе домой и приняли его как данность, а его даже не предупредили.
Первый же осторожный звук сакса прокатывается по холмам, и дальше Марик играет словно шепотом. По-моем, он играет всё то самое, что стоит сказать, входя в новый мир, хотя, что я могу об этом знать, я-то не мир. Мне просто хорошо. А когда Марк и Богдан заканчивают импровизацию, оказывается, что костёр уже горит: его тихонько развела тихая Алёнка, пока все развлекались. Вот кто у нас надежда племени. И кота сидит, успокаивает.
Это уже потом близнецы отправляются вниз за водой - не туда, откуда мы пришли, а туда, где виднеется в сумерках край камышей, и действительно находят там воду, Богдан сооружает индейскую треногу с крюком, мы распаковываем палатки, варим макароны, обживаемся. Не только Марику слегка не по себе, мне тоже. Потому что здешние тишина и спокойствие обрушились на наши задёрганные цивилизацией головы. Как будто ты превратился в песок, по которому течёт медленная прохладная спокойная река. Но тем и хороша постановка лагеря, что можно заниматься делом - собирать дрова, засыпать макароны, вскрывать банки с тушенкой, есть, сходить к реке помыть миски, погреть у костра спальник, расстелить его в палатке - простая немудрёная работа всегда спасает от непонятных ситуаций.
А утром всё по-другому. На бирюзовое небо восходит оранжевое солнце, и ты просыпаешься в новом мире как законная его часть. Да еще и утыкаясь носом в тёплое плечо отца своих детей, что вообще бывает так редко, что не будем об этом.
И мы варим кофе, и всем хорошо; а вокруг расстилается море черники, и земляники, и грибов - кажется, это подосиновики и белые, редкие в нашем краю, и их так много, что мы решаем собрать их ближе к обеду, а до обеда пускай растут.
Вообще-то здешний лес очень похож на наш, карельский. Сосны, ёлки, черника. Но мы всё равно не рискуем отходить далеко от нашей поляны, чтобы не потерять её вовсе. Но всё-таки отходим достаточно, чтобы обследовать этот самый холм, на вершине которого расположились. Он оказывается довольно отдельным и овальным, окруженным поросшими мелколесьем распадками. Оглядевшись, и дети решают, что далеко ходить не стоит, потому что можно насовсем потеряться. Очень похоже, что в этих краях вовсе нет дорог и линий электропередач. И воздух такой сладкий, что хочется найти источник мёда - но мы находим только заросли ежевики, колючей и сладкой.
На обед у нас жарёнка с грибами, ежевично-черничный компот, земляника в сгущёнке и привезённая Мариком для взрослых граппа. После обеда мы сидим на склоне холма совершенно счастливые, музыка стекает с холма в заросли ежевики, и всё так хорошо, что не бывает.
Стоило мне подумать "не бывает", как всё приходит в движение. Как будто идиллический лес оказался акриловой декорацией на поворотном круге сцены, соседний холм сдвигается с места и уезжает вправо, ежевика исчезает из виду и на её место приезжает поросшая мхом скала, потом уезжает дальше, ложбину перед нами рассекает ручей, едущий как поезд - и проезжающий мимо, как поезд. "Черт, я что, слишком громко думаю?" - думаю я, но это не помогает, еще минут лес едет мимо нас, хлопая листьями, каркая воронами.
- Ну нет, мы же знали, что это другой какой-то мир, - медленно говорит Богдан, - но до сих пор он прилично себя вёл.
- Мы же не знаем, что для него прилично, - возражает Маша, - может, так и надо.
- А ведь это ветер, чуваки, - радостно сообщает Марик.
- В смысле?
- Помните, когда в городе несколько ветров собралось? Ну вот так я себя тогда и чувствовал. Немножко в толпе. Это только кажется, что тут земля спятила и едет. Это просто тут такой ветер.
- И что, тебе полегчало? - ехидно спрашиваю я. К моему удивлению, Марик радостно соглашается: да, полегчало.
И - всё остановилось. Теперь перед нами был поросший картошкой пригорок, на вершине которого стояла бревенчатая изба, окруженная избушками поменьше. "Банька", - подумала я невпопад. Ну, конечно, самое важное здесь - это банька.
- Местные жители! - хрипло шепчет Мишка.
Из избы и впрямь выходит объёмистый мужик и направляется к нам.
- А потом пришёл лесник и прогнал всех из леса, - мрачно цитирует Богдан, вставая с бубном навстречу местному жителю.
Мужик оглядывает всех нас, широко улыбается и разводит руки:
- Ну, здорово, новые люди в лесу! Только пришли, что ли?
- Вчера, - говорю я, - а что, нельзя?
- Скажешь тоже, нельзя. Моно и нуно! Ну, пошли, что ли, чайком угощу.
- Хозяин, а усадьба-то твоя, пока мы чай пьём, не уедет от нашего холма? У нас от него проход домой, - обеспокоенно спрашивает Богдан, - у нас там машины стоят.
- Ну, давай верёвочкой привяжу, - смеётся мужик. И впрямь вытаскивает из кармана моток тонкого цветного шнура, привязывает его к растущей на краю холма сосне и идёт к дому, разматывая шнур.
Говорит он, кстати говоря, как форменный питерец. А одет, как настоящий хиппи. Джинсы и вязаный крючком свитер. И длинный хвост перевязан шерстяной верёвочкой. И при этом настолько естественно и по-домашнему тут выглядит, что я бы и засомневалась, что мы всё-таки в другом мире, если бы не видела проезжающий мимо ручей.
А мужик привязывает шнур к торчащему из бревенчатой стены крюку и сообщает:
- Ну вот, теперь не уедет. Вернётесь, как миленькие.
В доме нас встречает маленькая белая коза и рыжая кошка. Кот Артемий, сидевший у Алёнки на шее, оживляется, спрыгивает и идёт знакомиться. Пожалуй, и нам стоит сделать то же самое.
- Меня Майк зовут, - говорит хозяин, снимая с плиты чёрный здоровенный чайник, - ну или Миша, как больше нравится.
Маша нервно хихикает. Я пожимаю плечами. По идее, между жизнью и текстом должна быть какая-то разница. Или не должна.
- Спасительный персонаж второго плана, - показывает на него Маша.
- Почему второго?
- Да Лиза у нас писатель, - объясняет Маша, - у неё всегда есть персонаж второго плана, который приходит на помощь. То вписку предоставит, то с самолёта встретит. То на него просто сошлются. И его всегда зовут Миша.
- Да у меня и сын Миша, - отмахиваюсь я, - вот этот. А этот Макс. - Бандиты картинно кланяются и перекатывают из рук в руки шар. - Не бери в голову.
Богдан и Марк, все еще с инструментами в руках, тоже называют себя. Вся картина выглядит, как представление "визит бродячих менестрелей в замок", но становится гораздо осмысленнее, когда мы все наконец рассаживаемся вокруг тесового стола, и Майк начинает вытаскивать, кроме глиняного заварочного чайника, еду: домашний хлеб, мёд в глиняном горшке, еще несколько горшочков с чем-то сладким, и с чем-то маринованным, и ещё, и ещё...
- Ма, может, я сбегаю в лагерь и тоже чего-нибудь принесу? - шепотом спрашивает Макс, - сгущёнки там или печенек? А то мы же сейчас объедим чувака.
Я даю добро, и Макс уносится вдоль по цветному шнуру. И возвращается с грудой городской еды.
И мы пьём ароматный лесной чай и ведём ни к чему не обязывающую беседу, и по всему выходит, что хозяин наш бывает в городе довольно часто, то есть, рассказывать ему новости разной степени очумелости - ни к чему, сам знает. Тем более, что у него есть жена Ташка, которая как раз живёт в городе, а сюда только наведывается иногда. Перебрались в этот мир в хипповой юности, полюбили его, остались.
- Так это и впрямь другой мир? - задаю я дурацкий вопрос, - и ты в нём лесник?
- Я не лесник, - улыбается Майк, - я пограничник. И вы теперь тоже.
Мы все смотрим на него, как эта его коза.
- Это же вы давеча сюда заглядывали? - спрашивает он.
- Да вроде прошлым летом еще, - пожимает плечами Богдан.
- Ну, это по вашему времени, - отмахивается Майк, - неважно вообще. Вы же это были, верно? А потом там у себя всю дорогу думали, как было бы здорово еще сюда сходить. То-то, я смотрю, нам как-то легче стало.
- Легче что? - тупо уточняю я.
- Да всё легче! - смеётся хозяин, - когда миры соприкасаются, всё вообще легче. Пчёлы не болеют, картошка растёт, настроение хорошее и у нас, и у вас.
- А что нужно, чтобы всё хорошо? - спрашивает Богдан.
- Да вот ходить туда, сюда. Ништяки таскать. Думать об этом проходе хорошо, что вы там всю дорогу и делали. А я думал, вот, заходили какие-то люди, зашли бы еще. Ну, вот и...
- Что-то с нашей стороны ни фига не налаживается, - вздыхаю я, - сплошной мрачняк и безумие. Мы и сюда-то выбрались пару дней передохнуть.
- Ну, чаще выбирайтесь тогда, - предлагает Майк, - может, количеством возьмём. Вот и я как раз в город собираюсь за табачком. Кстати, покурим? В доме не курю, кошка не любит.
Мы сидим и курим, бандиты обследуют хозяйство и восклицают невнятно, находя что-то интересное, Алёнка прижимается к Машке, Марк не курит, а облизывает трость своего сакса. А потом вставляет её на место и начинает извлекать разрозненные нежные ноты.
- Погоди-ка, - оживляется хозяин, исчезает в избе и возвращается с помятой жёлтой трубой. Марк смотрит на него с интересом, ноты его приобретают связность, Майк прижимает трубу к губам и извлекает неожиданно мягкий звук. Так они и ведут диалог, и мы смотрим на них, раскрыв рот. Они потрясающе смотрятся вместе: оба большие, пузатые, бородатые, рыжий с саксофоном, брюнет с трубой, Майк и Марк.
- Не думал, что доведётся так классно в лесу поиграть, - говорит Майк, доведя тему до тоники. - Круто играешь!
- И ты, - кивает Марк, - даже жалко, что такая труба в лесу пропадает.
- Слушайте! - говорит вдруг Алёнка, и мы все смотрим на неё, как всегда бывает, когда заговаривает молчаливый человек, - помните, Богдан говорил про встать в проходе с музыкой? Так, может, вам попробовать? Вот же какая музыка... такая прекрасная, - заканчивает она шепотом.
Машка радостно вопит "ты гений!" и обнимает дочь, и двое наших музыкантов согласно кивают, и Богдан поднимает бубен, и я понимаю, что всё получится.
И мы долго-долго идём по верёвочке, потом через холм, который мы привыкли считать своим, к камышам. "Не скучновато тебе здесь?" - спрашивает вполголоса Марк. "Да я еще в детстве хотел из города уехать, - отвечает Майк, - а так еще лучше вышло, сменил дом, одежду, дело жизни и планету. Да вообще офигенно." И тут мы вдруг приходим, и Марик идёт дальше, к дальнему краю камышей, Майк остаётся у начала прохода, Богдан встаёт со своим огромным бубном посередине, по щиколотку в воде, и начинается музыка. А мы стоим вокруг, ну, какие вам еще нужны флэшмобы, если существует такая прекрасная вещь, как джем-сейшен. В камышах, на границе миров.
-----------------------
Тема от varjanis "Сменил работу, квартиру, гардероб и планету".
Я смеюсь. И ведь действительно. Забавно, что мой Мишка выполняет в племени совсем другую роль. Он генератор идей, шило в попе, движок. Он и Мишкой-то оказался неосознанно, в полной прострации я была, родив эту увесистую парочку, во мне была вся дающая жизнь вселенная, и человеческая логика была в тот момент от меня бесконечно далека. И вот оказывается, что почему-то я убеждена, что, если должен быть кто-то, тихонько спасающий мир на заднем плане, это должен быть обязательно Михаил. Ага, сейчас, скажите это Мишке, так он и пошёл на задний план.
- Помнишь, у тебя картинки были про архангелов? - напоминаю, - цветными карандашами по чёрной бумажке. Вот там архангел Михаил был, что надо. Такой надёжный серьёзный работяга, если что, подставит крыло.
- Так ты из-за этого, что ли? - удивляется Машка, - надо же. Они, кстати, так у меня и потерялись. Чувак, который их у меня для выставки брал, спятил, и всё потерял.
- Безумие в наших краях - это да, проблема, - соглашаюсь. - Два заказа не взяла, про абьюз и про покемонов. Тошнит чего-то. Вообще-то, сейчас лето беспокойного солнца, как в 94 году. Тогда я очень удачно сбежала. Может, повторим?
- И теперь же у нас есть другое солнце! - радуется Маша, - вот только у Богдана концерт, а через неделю следующий.
- Ничего, нам и недели хватит. Да я бы и на ночь согласилась, - и чувствую, что хорошо бы это была прямо вот эта ночь. Богдана, конечно, вряд ли заставишь вести таратайку после концерта, а ведь здорово было бы... Ладно, так и быть, не эта, пусть будет следующая. В конце концов, купить еды, взять кота, проверить, ездит ли вообще эта таратайка. Да и бандиты мои где-то шляются, надеюсь, не сейшенят.
- Эх, - вздыхает Маша, - чувствую я, что давно мы форточку не открывали. Как там Богдан говорил - встать в проходе с бубном в качестве вентилятора, а то и Марика вызывать с саксофоном, чтобы гнать оттуда сюда воздух, потому что своего тут уже не осталось.
Я смотрю на ветви вяза во дворе. Ветви стоят, как приколоченные, весь ветер, похоже, выдулся в выходные, и отдыхает теперь в своих каких-нибудь нетях. Значит, Марик вполне возможен.
Но до следующего вечера, когда мы упаковали вещи, нет нам никакого Марика - и Богдан привязывает к верхнему багажнику самый свой большой девятигранный бубен, и мы грузим в багажник рюкзаки, и запрессовываем на заднее сиденье всех тощих, а я сажусь вперёд, и мы выезжаем из города в сумерках, и благодарим удачу за то, что на дворе глухой будень, и не так уж много народу осаждает северный выезд из города. По левому борту торчит недостроенный пень пятигранной башни, а мы едем прочь, прочь, по нижней дороге, по берегу, пока не сворачиваем к посёлку, пересекаем посёлок, выезжаем к знакомым камышам, и ничего здесь после зимы не изменилось, тропинка, уходящая в камыши, тёмные кусты.
Мы взваливаем на себя рюкзаки, приближаемся к камышам, и на этот раз на мне хорошая обувь, крепкие ботинки работы Бори Корейца, неубиваемые и почти непромокаемые, но я всё равно отстаю и оглядываюсь. Почему-то мне кажется, что кого-то не хватает. Вот Богдан впереди с огромным бубном и огромным же рюкзаком. Вот Маша с бирюзовыми на этот раз волосами. Вот мои прекрасные дети, рюкзаки у них как раз не очень большие, потому что палатка наша, на троих, у меня. Вот Алёнка, заплетённая в две косы, задумчивая, как всегда. И я. И я застреваю на границе камышей, оглядываюсь - и вижу белый микроавтобус. Вот кого я жду.
Мы останавливаемся и ждём. Марик, большой, рыжебородый, в чёрной футболке и белых штанах, выхватывает из автобуса рюкзак и кофр с саксофоном и почти бежит, догоняя нас.
- Уф... Подъезжаю к дому - и вижу вашу колымагу. Ну, я и за вами.
- Вот и молодец. Ну, пошли.
- Э, э, погодите, а что...
- Ну типа пикник, - объясняет Мишка. Вынырнул из камышей, облапил родителя, через минуту и Макс присоединился, так что еще десять минут мы никуда не идём, обнимаем Марика. А потом всё таки идём, потому что с той стороны дует нежный бирюзовый ветер, и устоять просто невозможно.
- Погодите, - говорит Марик, - какое-то у меня странное чувство.
Мы выбрались на высокий берег болота и сидим на поляне вокруг своего старого кострища, которое как-то и не выглядит старым. Над нами сумеречное небо, Маша сказала бы: сверху индиго, потом изумрудный, потом оливковый и золотисто желтый. В общем-то, и в наших краях бывает такое небо, но я-то помню, что днём здесь небо бирюзовое, более зелёное, чем у нас, менее зелёное, чем листва.
- Как-то тут всё не так, - говорит Марик.
- Конечно, не так. Такое уж это место, - хором объясняют близнецы. Марк пожимает плечами и достаёт саксофон. Я улыбаюсь. Как же я всё-таки люблю всех этих людей. Богданов бубен уже тихонько гудит под его пальцами, дети катают шар, Маша достала блок-флейту - нет бы поставить лагерь, развести там костёр, какие глупости, мы-то знаем, что важно. А Марк вообще в любой непонятной ситуации играет, а сейчас-то ситуация для него непонятнее некуда, это мы вломились в этот мир, как к себе домой и приняли его как данность, а его даже не предупредили.
Первый же осторожный звук сакса прокатывается по холмам, и дальше Марик играет словно шепотом. По-моем, он играет всё то самое, что стоит сказать, входя в новый мир, хотя, что я могу об этом знать, я-то не мир. Мне просто хорошо. А когда Марк и Богдан заканчивают импровизацию, оказывается, что костёр уже горит: его тихонько развела тихая Алёнка, пока все развлекались. Вот кто у нас надежда племени. И кота сидит, успокаивает.
Это уже потом близнецы отправляются вниз за водой - не туда, откуда мы пришли, а туда, где виднеется в сумерках край камышей, и действительно находят там воду, Богдан сооружает индейскую треногу с крюком, мы распаковываем палатки, варим макароны, обживаемся. Не только Марику слегка не по себе, мне тоже. Потому что здешние тишина и спокойствие обрушились на наши задёрганные цивилизацией головы. Как будто ты превратился в песок, по которому течёт медленная прохладная спокойная река. Но тем и хороша постановка лагеря, что можно заниматься делом - собирать дрова, засыпать макароны, вскрывать банки с тушенкой, есть, сходить к реке помыть миски, погреть у костра спальник, расстелить его в палатке - простая немудрёная работа всегда спасает от непонятных ситуаций.
А утром всё по-другому. На бирюзовое небо восходит оранжевое солнце, и ты просыпаешься в новом мире как законная его часть. Да еще и утыкаясь носом в тёплое плечо отца своих детей, что вообще бывает так редко, что не будем об этом.
И мы варим кофе, и всем хорошо; а вокруг расстилается море черники, и земляники, и грибов - кажется, это подосиновики и белые, редкие в нашем краю, и их так много, что мы решаем собрать их ближе к обеду, а до обеда пускай растут.
Вообще-то здешний лес очень похож на наш, карельский. Сосны, ёлки, черника. Но мы всё равно не рискуем отходить далеко от нашей поляны, чтобы не потерять её вовсе. Но всё-таки отходим достаточно, чтобы обследовать этот самый холм, на вершине которого расположились. Он оказывается довольно отдельным и овальным, окруженным поросшими мелколесьем распадками. Оглядевшись, и дети решают, что далеко ходить не стоит, потому что можно насовсем потеряться. Очень похоже, что в этих краях вовсе нет дорог и линий электропередач. И воздух такой сладкий, что хочется найти источник мёда - но мы находим только заросли ежевики, колючей и сладкой.
На обед у нас жарёнка с грибами, ежевично-черничный компот, земляника в сгущёнке и привезённая Мариком для взрослых граппа. После обеда мы сидим на склоне холма совершенно счастливые, музыка стекает с холма в заросли ежевики, и всё так хорошо, что не бывает.
Стоило мне подумать "не бывает", как всё приходит в движение. Как будто идиллический лес оказался акриловой декорацией на поворотном круге сцены, соседний холм сдвигается с места и уезжает вправо, ежевика исчезает из виду и на её место приезжает поросшая мхом скала, потом уезжает дальше, ложбину перед нами рассекает ручей, едущий как поезд - и проезжающий мимо, как поезд. "Черт, я что, слишком громко думаю?" - думаю я, но это не помогает, еще минут лес едет мимо нас, хлопая листьями, каркая воронами.
- Ну нет, мы же знали, что это другой какой-то мир, - медленно говорит Богдан, - но до сих пор он прилично себя вёл.
- Мы же не знаем, что для него прилично, - возражает Маша, - может, так и надо.
- А ведь это ветер, чуваки, - радостно сообщает Марик.
- В смысле?
- Помните, когда в городе несколько ветров собралось? Ну вот так я себя тогда и чувствовал. Немножко в толпе. Это только кажется, что тут земля спятила и едет. Это просто тут такой ветер.
- И что, тебе полегчало? - ехидно спрашиваю я. К моему удивлению, Марик радостно соглашается: да, полегчало.
И - всё остановилось. Теперь перед нами был поросший картошкой пригорок, на вершине которого стояла бревенчатая изба, окруженная избушками поменьше. "Банька", - подумала я невпопад. Ну, конечно, самое важное здесь - это банька.
- Местные жители! - хрипло шепчет Мишка.
Из избы и впрямь выходит объёмистый мужик и направляется к нам.
- А потом пришёл лесник и прогнал всех из леса, - мрачно цитирует Богдан, вставая с бубном навстречу местному жителю.
Мужик оглядывает всех нас, широко улыбается и разводит руки:
- Ну, здорово, новые люди в лесу! Только пришли, что ли?
- Вчера, - говорю я, - а что, нельзя?
- Скажешь тоже, нельзя. Моно и нуно! Ну, пошли, что ли, чайком угощу.
- Хозяин, а усадьба-то твоя, пока мы чай пьём, не уедет от нашего холма? У нас от него проход домой, - обеспокоенно спрашивает Богдан, - у нас там машины стоят.
- Ну, давай верёвочкой привяжу, - смеётся мужик. И впрямь вытаскивает из кармана моток тонкого цветного шнура, привязывает его к растущей на краю холма сосне и идёт к дому, разматывая шнур.
Говорит он, кстати говоря, как форменный питерец. А одет, как настоящий хиппи. Джинсы и вязаный крючком свитер. И длинный хвост перевязан шерстяной верёвочкой. И при этом настолько естественно и по-домашнему тут выглядит, что я бы и засомневалась, что мы всё-таки в другом мире, если бы не видела проезжающий мимо ручей.
А мужик привязывает шнур к торчащему из бревенчатой стены крюку и сообщает:
- Ну вот, теперь не уедет. Вернётесь, как миленькие.
В доме нас встречает маленькая белая коза и рыжая кошка. Кот Артемий, сидевший у Алёнки на шее, оживляется, спрыгивает и идёт знакомиться. Пожалуй, и нам стоит сделать то же самое.
- Меня Майк зовут, - говорит хозяин, снимая с плиты чёрный здоровенный чайник, - ну или Миша, как больше нравится.
Маша нервно хихикает. Я пожимаю плечами. По идее, между жизнью и текстом должна быть какая-то разница. Или не должна.
- Спасительный персонаж второго плана, - показывает на него Маша.
- Почему второго?
- Да Лиза у нас писатель, - объясняет Маша, - у неё всегда есть персонаж второго плана, который приходит на помощь. То вписку предоставит, то с самолёта встретит. То на него просто сошлются. И его всегда зовут Миша.
- Да у меня и сын Миша, - отмахиваюсь я, - вот этот. А этот Макс. - Бандиты картинно кланяются и перекатывают из рук в руки шар. - Не бери в голову.
Богдан и Марк, все еще с инструментами в руках, тоже называют себя. Вся картина выглядит, как представление "визит бродячих менестрелей в замок", но становится гораздо осмысленнее, когда мы все наконец рассаживаемся вокруг тесового стола, и Майк начинает вытаскивать, кроме глиняного заварочного чайника, еду: домашний хлеб, мёд в глиняном горшке, еще несколько горшочков с чем-то сладким, и с чем-то маринованным, и ещё, и ещё...
- Ма, может, я сбегаю в лагерь и тоже чего-нибудь принесу? - шепотом спрашивает Макс, - сгущёнки там или печенек? А то мы же сейчас объедим чувака.
Я даю добро, и Макс уносится вдоль по цветному шнуру. И возвращается с грудой городской еды.
И мы пьём ароматный лесной чай и ведём ни к чему не обязывающую беседу, и по всему выходит, что хозяин наш бывает в городе довольно часто, то есть, рассказывать ему новости разной степени очумелости - ни к чему, сам знает. Тем более, что у него есть жена Ташка, которая как раз живёт в городе, а сюда только наведывается иногда. Перебрались в этот мир в хипповой юности, полюбили его, остались.
- Так это и впрямь другой мир? - задаю я дурацкий вопрос, - и ты в нём лесник?
- Я не лесник, - улыбается Майк, - я пограничник. И вы теперь тоже.
Мы все смотрим на него, как эта его коза.
- Это же вы давеча сюда заглядывали? - спрашивает он.
- Да вроде прошлым летом еще, - пожимает плечами Богдан.
- Ну, это по вашему времени, - отмахивается Майк, - неважно вообще. Вы же это были, верно? А потом там у себя всю дорогу думали, как было бы здорово еще сюда сходить. То-то, я смотрю, нам как-то легче стало.
- Легче что? - тупо уточняю я.
- Да всё легче! - смеётся хозяин, - когда миры соприкасаются, всё вообще легче. Пчёлы не болеют, картошка растёт, настроение хорошее и у нас, и у вас.
- А что нужно, чтобы всё хорошо? - спрашивает Богдан.
- Да вот ходить туда, сюда. Ништяки таскать. Думать об этом проходе хорошо, что вы там всю дорогу и делали. А я думал, вот, заходили какие-то люди, зашли бы еще. Ну, вот и...
- Что-то с нашей стороны ни фига не налаживается, - вздыхаю я, - сплошной мрачняк и безумие. Мы и сюда-то выбрались пару дней передохнуть.
- Ну, чаще выбирайтесь тогда, - предлагает Майк, - может, количеством возьмём. Вот и я как раз в город собираюсь за табачком. Кстати, покурим? В доме не курю, кошка не любит.
Мы сидим и курим, бандиты обследуют хозяйство и восклицают невнятно, находя что-то интересное, Алёнка прижимается к Машке, Марк не курит, а облизывает трость своего сакса. А потом вставляет её на место и начинает извлекать разрозненные нежные ноты.
- Погоди-ка, - оживляется хозяин, исчезает в избе и возвращается с помятой жёлтой трубой. Марк смотрит на него с интересом, ноты его приобретают связность, Майк прижимает трубу к губам и извлекает неожиданно мягкий звук. Так они и ведут диалог, и мы смотрим на них, раскрыв рот. Они потрясающе смотрятся вместе: оба большие, пузатые, бородатые, рыжий с саксофоном, брюнет с трубой, Майк и Марк.
- Не думал, что доведётся так классно в лесу поиграть, - говорит Майк, доведя тему до тоники. - Круто играешь!
- И ты, - кивает Марк, - даже жалко, что такая труба в лесу пропадает.
- Слушайте! - говорит вдруг Алёнка, и мы все смотрим на неё, как всегда бывает, когда заговаривает молчаливый человек, - помните, Богдан говорил про встать в проходе с музыкой? Так, может, вам попробовать? Вот же какая музыка... такая прекрасная, - заканчивает она шепотом.
Машка радостно вопит "ты гений!" и обнимает дочь, и двое наших музыкантов согласно кивают, и Богдан поднимает бубен, и я понимаю, что всё получится.
И мы долго-долго идём по верёвочке, потом через холм, который мы привыкли считать своим, к камышам. "Не скучновато тебе здесь?" - спрашивает вполголоса Марк. "Да я еще в детстве хотел из города уехать, - отвечает Майк, - а так еще лучше вышло, сменил дом, одежду, дело жизни и планету. Да вообще офигенно." И тут мы вдруг приходим, и Марик идёт дальше, к дальнему краю камышей, Майк остаётся у начала прохода, Богдан встаёт со своим огромным бубном посередине, по щиколотку в воде, и начинается музыка. А мы стоим вокруг, ну, какие вам еще нужны флэшмобы, если существует такая прекрасная вещь, как джем-сейшен. В камышах, на границе миров.
-----------------------
Тема от varjanis "Сменил работу, квартиру, гардероб и планету".