В ночь с понедельника на среду
- Всё бессмысленно, - говорит Нёхиси. И, подумав, веско добавляет: - Всё зря.
По идее, на этом месте мне следовало бы прийти в ужас. И не только мне, а вообще всему живому вокруг. Но в ужас приходят только новорожденный сквозняк, залетевший к нам через открытое окно, и сопровождающая его стайка зеленокрылых златоглазок. Теперь сквозняк пытается покинуть этот страшный дом через печную трубу, отчаянно подвывая, бьётся лбом об задвинутую заслонку, а златоглазки бестолково мечутся под потолком в поисках выхода. Окно, через которое все они сюда вломились, по-прежнему нараспашку, но этого не замечает никто: паника лишает разума даже тех, у кого его отродясь не было.
- Всё тщетно, - говорит Нёхиси.
Интересно, сколько ещё синонимов слова «напрасно» он сможет вспомнить прежде, чем ему надоест находиться в плохом настроении? Обычно Нёхиси редко выдерживает дольше минуты. Но сейчас на дворе июнь, а в июне его хандра может затянуться надолго. Например на целых полчаса. Потому что в июне короткие ночи. Нёхиси не хватает темноты, как большинству людей не хватает зимой солнечного света. Когда дни слишком длинны, а ночи, напротив, чересчур коротки, у Нёхиси портится настроение и тяжелеет характер. Не катастрофически, но ощутимо.
Впрочем, с этим вполне можно жить. Он, собственно, и живёт. И я тоже живу. И город до сих пор не рухнул. И даже гроз в июне вовсе не так много, как могло бы быть, Нёхиси всё-таки очень сдержанный и ответственный. Вот и сейчас - мог бы устроить такую бурю, что во всём городе, включая Новую Вильню, не осталось бы ни единой уцелевшей телеантенны, а вместо этого просто сидит в кресле и ворчит. Одно удовольствие иметь с ним дело.
- Я ничего не успеваю, - говорит Нёхиси.
Видимо синонимы «напрасно» у него уже закончились. Как-то слишком быстро. Я бы на его месте ещё непременно сказал: «всуе» и «втуне». Хорошие слова, смешные. А после них можно добавить: «вотще». И только потом переходить к более содержательной части выступления.
- Чего именно ты не успеваешь? - спрашиваю я. - И, если на то пошло, почему до сих пор не припахал меня? Вдвоём, глядишь, успели бы.
Нёхиси молчит. Смотрит в окно, за которым - июньская ночь, самая короткая в году и такая светлая, что редкие фонари кажутся неуместными на фоне проплывающих по бирюзовому небу бледно-сиреневых облаков.
- Я не успеваю внести даже самые неотложные изменения, - наконец говорит он. - А те, которые всё-таки вношу, не успевают толком овеществиться. Остаются невнятными призраками несбывшейся надежды на самих себя. Хотим мы того или нет, а некоторые вещи могут происходить только ночью, когда истончаются границы между реальностями, и невозможное, загустев от добавленной в него тьмы, соглашается принять форму сбывшегося - на краткий миг, или на годы, это уж как пойдёт. Лето - хорошее время для беззаботной жизни, но плохое для магии, хоть сколько-нибудь отличной от радостной стрекозиной пляски сорвавшегося с цепи бытия. Летом я всегда чувствую себя немощным и никчемным. Я не любитель опускать руки, ты знаешь. И прекрасно понимаю, что скоро всё снова станет как надо, главное перетерпеть этот невыносимый июнь. Но иногда становится совсем тяжело. Вот, например, прямо сейчас. Прости, что порчу тебе вечер.
Надо же, извиняется. Совсем дело плохо. Обычно он - ну, не то чтобы полагает своим священным правом портить мои вечера, просто не считает себя потенциально способным их испортить. Нёхиси твёрдо уверен, что его присутствие само по себе такое благо, что совершенно не важно, как он себя при этом ведёт.
Так оно, кстати, и есть.
- В голову не приходило, что всё настолько серьёзно, - говорю я. - Думал, ты предпочитаешь зиму лету просто так, из эстетических соображений. Или даже не предпочитаешь, а просто делаешь вид, чтобы меня подразнить.
- Ну, одно другому не мешает, - рассудительно замечает Нёхиси. - Дразнить тебя - это святое. Просто для этого необязательно что-нибудь придумывать. Иногда можно и правду сказать.
Похоже, ему уже полегчало. Так часто бывает, стоит пожаловаться вслух, и драма съёживается до размера обычной житейской неприятности. А житейская неприятность с перепугу может и вовсе превратиться в забавный анекдот. Такова мистическая сила нытья.
Но всё равно это не дело - чтобы Нёхиси чувствовал себя немощным и никчемным. Этак мы долго не протянем. И не только мы с ним, а вообще все. Потому что когда кто-нибудь всемогущий всерьёз верит, будто чего-то не может, Вселенная принимает форму вопросительного знака. И начинает озадаченно моргать.
Однозначного ответа на вопрос, возможна ли разумная жизнь в озадаченно моргающей Вселенной, у меня пока нет.
Впрочем, на самом деле, плевать я хотел на Вселенную. Настроение Нёхиси важно само по себе. Поэтому я говорю:
- Слушай, хватит маяться. Если тебе нужна длинная ночь, надо немедленно её устроить. Растянуть уже наступившую хотя бы до среды, отменив утро вторника. Заранее не сомневаюсь, вторник нас простит, мы обаятельные.
- Как ты себе это представляешь? - хмурится Нёхиси.
- Технически?
- Технически - как раз понятно, - отмахивается он. - Но слушай, это же вопиющее нарушение основополагающих законов природы! Я на такое пойти не могу. Просто не имею права. Будь я чиновником, сказал бы сейчас, что давал подписку. Я не чиновник, но... считай, что-то вроде того.
- Конечно, ты не можешь. Зато могу я.
Нёхиси смотрит на меня, как громом поражённый. На самом деле, приятно, что я всё ещё способен его удивить.
- Я же, в отличие от тебя, не всемогущий, - говорю я. - Так, кое-чтомогущий, по мелочам. И сейчас нам это на руку, поскольку освобождает меня от обязательства строго соблюдать законы природы. Включая основополагающие. Какой с меня, балбеса бессмысленного, спрос.
Лицо Нёхиси делается заинтересованным. Крайне заинтересованным, я бы сказал.
- Именно поэтому ты поручил мне вдохновенно вносить хаос в городскую жизнь, - напоминаю я. - Если вдруг перестараюсь, перегну палку, ты тут не при чём, а с меня взятки гладки. В самом худшем случае, начальник Граничной полиции поймает за ухо и заставит весь вечер пить с ним пиво. У него это называется «компенсация морального ущерба», потому что пиво я люблю даже меньше, чем он бардак в делах. Но эту пытку я как-нибудь переживу. Я вообще великий герой, если ты до сих пор не заметил.
- Я заметил, - утешает меня Нёхиси. - Такое поди не заметь. Но слушай, а что нам делать с людьми?
- С какими такими людьми? - демонстративно удивляюсь я. - Откуда вдруг взялись люди?
- Они, видишь ли, тут живут, - ласково говорит Нёхиси. - В этом городе и вообще на всей планете. Так получилось. Не смотри зверем, это была не моя идея.
И на этом месте мы наконец начинаем смеяться. То есть, называя вещи своими именами, ржать, как кони всадников Апокалипсиса, щедро накормленные вымоченным в водке овсом и только что сбросившие своих седоков с натруженных мифом спин.
Отличная всё-таки идея пришла мне в голову. Ещё ничего делать не начали, а уже такой результат.
- На самом деле, наши горожане просто всё проспят, - отсмеявшись, говорю я. - Люди, если ты вдруг забыл, такие удивительные существа, которые предпочитают крепко спать по ночам. Никогда не понимал этой их причуды, но теперь нам она только на руку. Проспят, как миленькие, верь мне! А потом будут недоумевать, куда день подевался. Вроде, думали, что вторник, а на самом деле, уже среда. Но это нормально, все время от времени путаются в днях недели, причём совершенно самостоятельно, в смысле, без нашей помощи. Тем более, сейчас праздники. Летнее солнцестояние, народ ещё с субботы гудит. А уж спьяну день потерять - вообще обычное дело. Никто даже не удивится.
- Трезвых тоже предостаточно, - вздыхает Нёхиси. - Всё-таки напиваться в праздник - не строгое требование закона, за неисполнение которого могут оштрафовать. И далеко не каждый вовремя ляжет в постель. Глупо надеяться, будто все всё проспят.
- Ну а кто не проспит, тому, считай, крупно повезло. Я бы и сам не прочь оказаться на их месте - если бы не был на своём.
В глазах Нёхиси наконец появляется вдохновенный блеск, предвестник всякой счастливой катастрофы. Как же я его ждал.
- Твоя правда, - кивает он. - Ну и какого чёрта мы всё ещё тут сидим?
Мы сидим на крыше и смотрим на небо. Я - потому что моя работа уже сделана, можно и отдохнуть. А Нёхиси - с недоверчивым любопытством. Не то чтобы он меня недооценивал. Просто до сих пор я на его памяти ничего такого не вытворял. Не превращал день в ночь, землю в небо, даже зиму в лето - ни разу, хотя руки, конечно, чесались; каштаны, пару раз зацветавшие посреди января, не в счёт, с ними у нас был отдельный договор, остальной окружающий мир даже не вздрогнул, только удивился - потом уже, задним числом.
Но на самом деле, превратить день в ночь только кажется сложной задачей. Когда постоянно подстрекаешь реальность нарушать собственные правила игры, в конце концов она входит во вкус и начинает вопросительно оглядываться на тебя: что ещё придумал? Выкладывай, не стесняйся. И тут главное - действительно не стесняться. Ну и не забывать об интересах реальности. Игра должна ей нравиться, по крайней мере, не меньше, чем тебе самому.
Но это у меня как раз неплохо получается. Играть со мной интересно, это кто угодно подтвердит.
Примерно в половине пятого утра, окончательно убедившись, что в изрядно потемневшем от моих уговоров небе нет даже намёка на предрассветные сумерки, которым по расписанию давным-давно пора наступить, Нёхиси наконец говорит:
- Ну ты даёшь! Я тебе совершенно точно не помогал.
- Главное, что не мешал. Всё остальное преодолимо. Пошли? У тебя, как я понимаю, куча дел. А времени - всего до утра. Среды, конечно, но двадцать четыре часа - это совсем не вечность.
- Если бы тебя не было, тебя следовало бы выдумать, - улыбается Нёхиси.
«Именно так ты когда-то и поступил», - думаю я. Но вслух я этого, конечно, ни за что не скажу. Короткая память в его случае - скорее достоинство.
- Сначала река, - говорит Нёхиси. - Это меня больше всего мучило - что я аж до самой осени ничего не смогу сделать с рекой. А нам с ней как раз приспичило, невмоготу терпеть!
Мы могли бы сразу оказаться на берегу. Раз - и там, чего тянуть. Но мы слезаем с крыши и честно идём пешком. Во-первых, маленькая быстрая речка Вильняле тут совсем близко, буквально в двух шагах. А во-вторых, лично мне просто очень приятно идти босыми человеческими ногами по твёрдой тёплой земле, местами заасфальтированной, а местами - заросшей высокой, колючей, всё ещё влажной от вечерней росы травой. Я-то, в отличие от Нёхиси, очень люблю лето. Оно полно ярких чувственных наслаждений - ходить, осязать, дышать, греться на солнце, сползать туманом с холмов, пить кофе со льдом, укрывшись в тени под тентом, менять ежедневно кожу, гонять облака, как породистых голубей, засыпать на рассвете, зарывшись в мягкий песок, под тёплой толщей воды. А я на них падок. Для меня эти бесхитростные летние радости - полновесный антоним небытия.
Хотя есть, конечно, и другие антонимы, я не спорю.
- А почему вдруг река? - спрашиваю я на ходу. - Что не так с нашей рекой?
- Да всё так. Просто течёт пока не во всех мыслимых направлениях. И это, конечно, не дело.
- Как это - не во всех? Сколько себя помню, наша Вильняле течёт во все стороны сразу: вперёд, назад, от устья к истоку, от берега к берегу, вверх, к небесам, и вниз, к самому центру земли, тысячу лет назад, наперекор ходу времени и долгие годы спустя, в полном согласии с ним - куда же ещё?
- В никуда, - говорит Нёхиси. - Река обязательно должна течь в никуда. В полное отсутствие самой себя и всего остального. Ясно, что это - в идеале, а на практике мало кто из рек так умеет. И силой их не повернёшь. То есть, можно, конечно, да принуждение никому не на пользу, самым важным вещам следует учиться по собственному желанию. Нерис, например, пока и слушать не хочет, посылает меня подальше с этими глупостями, зато наша Вильняле совершенно не против попробовать, заранее подпрыгивает от любопытства. Известное дело - чем уже и быстрее река, тем легче её нрав. Всё, что от меня теперь требуется - это помочь ей начать. Показать направление, дать первый импульс, быть рядом, когда она повернёт. Но среди бела дня такие вещи не делаются. Для того, чтобы впервые устремиться в никуда, нужна очень долгая ночь.
- Надо же - в никуда! Вообразить не могу.
- Если не можешь, плюнь. Тебе как раз совершенно не обязательно. Всё-таки ты не река.
- Иногда я об этом жалел. Больше, пожалуй, не стану. Но слушай, зачем?..
- Зачем рекам течь в никуда? Дурацкий вопрос, дружище.
- Догадываюсь. Но всегда лучше спрашивать, чем молча не понимать.
- Ты прав. Ладно, слушай. Во-первых, для самой реки это очень полезный опыт. Пока не станешь хотя бы отчасти Стиксом, главного о себе не узнаешь. А во-вторых, жизнь на берегу реки, научившейся течь в никуда, прирастает силой и смыслом - просто равновесия ради. А лишняя сила и дополнительный смысл никогда не повредят. Следует пользоваться всякой возможностью нахапать побольше, я так считаю.
- Вот это, я понимаю, аргумент. Какой же ты всё-таки жадный!
Нёхиси показывает мне кулак.
- Ладно, ладно, просто очень хозяйственный.
- Мне положено, - ухмыляется Нёхиси. - В конце концов, я здесь - что-то вроде завхоза. Такой, понимаешь, надёжный, рачительный, умеренно выпивающий кладовщик... Не ходи со мной дальше, ладно? Я только что вспомнил, ты не раз говорил, будто когда-то был человеком. Не то чтобы я тебе верил, но лучше не рисковать. Есть вещи, которые людям, пусть даже тысячу раз бывшим, видеть нельзя.
- Сигареты только оставь, - говорю я, взобравшись на иву, чрезвычайно удачно выросшую вдалеке от воды, у самой дороги. - И флягу с этим твоим суровым грушевым коньяком, никому не оставляющим выбора пить его или нет. Думаю, роль неумеренно пьющего друга умеренно выпивающего кладовщика окажется мне по плечу.
- И к лицу, - добавляет Нёхиси.
И, оставив мне флягу, уходит к реке.
Мне и правда лучше пока не знать, что они там вытворяют. Я - конструкция ненадёжная, может быть как раз потому, что появился на свет короткой летней ночью, и с тех пор в моём организме всегда острая нехватка сгущающей кровь и тень темноты.
С другой стороны, мне ли о том горевать - вот прямо сейчас, пока зелёный лиственный дым дурманит мне разум, в горле клокочет ароматный жидкий огонь, а вдалеке, на другом краю Вселенной, всего в полусотне шагов от меня, над тёмной притихшей рекой стелется туман, гулкий, как эхо всех непроизносимых заклинаний разом.
Твоё здоровье, туман!
- Всё выдул, - изумляется Нёхиси, внезапно появляясь рядом и отнимая у меня флягу. - Я-то был уверен, что мои запасы неиссякаемы.
- Ну так тебя не было, по самым скромным подсчётам, вечность, - говорю я. - Как раз подходящий срок, чтобы выпить целую бездну и даже успеть протрезветь. И заодно придумать, где пополнить твои запасы. Ясно, что у Тони нынче ночью аншлаг, заранее волосы дыбом при мысли о том, что за толпа там толчётся у стойки, но нам он нальёт без очереди. Потому что мы... скажем так, обаятельные. Будем считать, что дело именно в этом. Пошли?
- Эй, притормози, - смеётся Нёхиси. - У меня ещё куча работы. И у тебя, получается, тоже. Теперь не отвертишься, сам вызвался помогать.
Господи, да я только за.
окончание тут.