Про все тексты тринадцатых Пятнашек)
В общем, мне придётся это сделать, потому что Чингизид в этот раз не пишет обзор текстов - и потому, что я никогда не могу заставить себя писать комментарии к рассказам, а это нехорошо.
(И, кажется, расставление ссылок займёт больше времени, чем написание текста, неудобная какая штука))
Сначала, например, о четырёх рассказах chingizid
Четыре рассказа, это обалдеть можно вообще)
Повадки духов нижнего мира - наверное, самый волшебный рассказ Марты в этих пятнашках, то есть самый эмпирически достоверный: когда чудеса происходят - они происходят именно так: о них принимают решение, решённое исполняют, сначала несмотря на кажущуюся абсурдность или нелепость действия, а потом - несмотря на очевидную его убедительность, которая может быть даже опасна.
Дело о пирожках с капустой - рассказ, не зависящий от собственного сюжета: будь дело только в нём, ничего не вышло бы. Сюжету положена загадка, и читатель разгадывает её задолго до конца текста, и оказывается, что она - не главное: рассказ не о перемещении в прошлое, а о том, как человек чувствует себя, оказавшись там, где его быть не должно.
Он подкрался, густой и безмолвный - самая атмосферная история: должно быть, такие пишут ради того, чтобы немного пожить в них. Или даже чтобы воспроизводить потом в реальности: у меня, по крайней мере, есть такой соблазн; у других читателей наверняка тоже.
Ведьма, жаба, принцесса - история замечательная настолько, как будто я уже читала её когда-то. На самом деле, конечно, нет: так, спустя много лет, вспоминается собственное детское восприятие мира: как сказка, происходившая с кем-то другим, а тобой только прочитанная. Очень точная штука, и для взрослого смешная, и для маленького страшная.
kostik
Off the beaten track - здесь всем понятно, что история страшная и безжалостная, и безжалостность эта так бессмысленна, что хочется совершить какое-то странное действие, у себя в голове повернуть какой-нибудь выключатель, вспомнить что-то забытое, найти какую-то закономерность в расположении абзацев, высмотреть где-нибудь в тексте зашифрованный код - короче, самостоятельно произвести хоть какой-нибудь смысл, всё это оправдывающий. Так, между прочим, вполне себе сходят с ума. (Кстати, я давно не могу отделаться от смешного подозрения - такое бывает, даже когда знаешь, как человека зовут и как он выглядит,- что под маской kostik прячется какой-то суровый нобелевский чувак. Очень уж грамотно всё рассчитано и очень серьёзно, то есть совсем неигровые штуки - в наших условиях как бы игры))
benadamina
Дом вчерашней воды - очень большая история, умещённая в очень маленький текст. Я писала рецензию, поэтому повторяться не буду.
рассказ svinxa про Аню и Гая, наверное, зафиксировал и закрепил сквозную тему этих пятнашек: когда мы дети, мы - иные. То есть дети вообще - очень необъяснимые люди, и наше взрослое отношение к ним - по сути ксенофилия или ксенофобия. И очень удивительно и достоверно, когда у выдуманного мальчика оказывается не только имя, но и фамилия. И когда всё завершается неопределённо: мне, по крайней мере, не удалось определиться с тем, куда просыпается Аня.
Ветер, пустой изнутри - очень короткий рассказ и очень взаправдашний: там в комментариях есть идея об энциклопедии иерусалимских ветров - подобные энциклопедии так и пишутся, наверное. А ещё теми же самыми словами ровно год назад мне по телефону описывал этот ветер друг, по делам приехавший в Иерусалим, так что ветер точно взаправдашний.
ananas_raz
Тюльпанная грусть - история нежная, честная и необычная; я всё думаю, как у автора хватило времени всё это придумать - и ангела увядания на плече Матильды, и книжные послания, и стол под эвкалиптом. И какой чудесный дядя-редактор, и как он, в общем, прав по поводу этого нескончаемого «я» - мне случалось произносить точь-в-точь такие монологи, как ни смешно. Такой рассказ-окошко в чужую жизнь, который очень хорошо запоминается, а чем больше таких окошек, тем лучше.
vinah
Значения случайных чисел 1, 2.
Тут, в общем, и повторяться не надо - все читали и все знают: это рассказ убийственной силы. (У меня к тому же приступ зависти, потому что очень отчётливо осознание: если собрать в пучок десять таких как я - одна Замировская всё равно не получится). В другом случае можно было бы написать, что вот такие пятнашки можно помнить годами и десятилетиями, потому что был вот такой рассказ - но тут рассказ как-то очень уж больше игры и как-то совсем над. Убийственно, да.
kasya
Мормышка - и в третий раз за одни пятнашки появляются девочка и её вымышленный друг. Мы, кажется, привыкли ходить в детство за историями, как в параллельный мир, это очень правильно. Отличного равновесия рассказ, в котором одинаково достоверны быт и вымысел, между прочим. А ещё мне очень нравится отношение автора к героине - она девочка, она маленькая, она лапочка - но уважения в этом отношении не меньше, чем умиления: так и надо вообще-то)
garrido_a
Жертвоприношение. Редкая вещь: абсолютная и настоятельная диктатура автора. Не «Я-я-я», на которое несколько рассказов назад ругался редактор Нир Порталь, а «я хочу поговорить об этом - и хоть трава не расти». Редкая - потому, что такие тексты обычно не бывают хорошими: когда весь материал для них не берётся извне, а вытягивается из себя, буквально по ниточке, когда у автора довольно сложное положение - он именно что сам собою принудительно расположен на чём-то среднем между кушеткой психоаналитика и прозекторским столом. Бывают исключения - вот как этот текст - когда у автора внутри есть так много, что извлечённого из себя материала без посторонних примесей вполне хватает. Жертвоприношение здесь - не только название и описание сюжета, но и метод написания, вот что.
И продолжение, совершенно другой рассказ - Пепел и вода. Мне, честно говоря, становится безумно любопытен именно автор, потому что он, кажется - готовый персонаж, про него можно книжку написать: «Человек, который был Орфеем и Эвридикой».
silver_mew
Дорогая бабушка. Здесь, опять же, повторяться не буду, потому что писала рецензию.
kattrend
Жир, войлок и музыка. Текст-мастерская. Вот правда, мастерская: такое обособленное пространство, в котором показывают, как надо жить, чтобы была именно жизнь, а не ерунда какая-нибудь. Предмет - условен, его функция - внезапна, человек - ветер, музыка - имеет значение, бубен - надо сделать самому. И очень живые все: сначала думаешь: какие они там молодцы - и только потом понимаешь, что это автор молодец.
stoshagownozad
На развалинах неба. Если брать рассказ в контексте пятнашек, то это гениальный финал. Это оправдание и база любого усилия и стремления: сохранить и вернуть жизнь, продолжить её. Меня уже второй рассказ в этот раз разворачивает в сторону Брэдбери: была уже бабушка, теперь - «Зелёное утро», о марсианском Джонни Яблочное Зёрнышко.
Война здесь - очень внешнее, очень постороннее, очень враг: война - не жизнь. Она выглядывает из людей, но не живёт в них, потому что жить не умеет. Вообще очень важно продолжать говорить именно так - когда принято запутывать контексты и смыслы, развлекаться многослойными иносказаниями - говорить о любви, печали и надежде прямо, называя их по именам.
(И, кажется, расставление ссылок займёт больше времени, чем написание текста, неудобная какая штука))
Сначала, например, о четырёх рассказах chingizid
Четыре рассказа, это обалдеть можно вообще)
Повадки духов нижнего мира - наверное, самый волшебный рассказ Марты в этих пятнашках, то есть самый эмпирически достоверный: когда чудеса происходят - они происходят именно так: о них принимают решение, решённое исполняют, сначала несмотря на кажущуюся абсурдность или нелепость действия, а потом - несмотря на очевидную его убедительность, которая может быть даже опасна.
Дело о пирожках с капустой - рассказ, не зависящий от собственного сюжета: будь дело только в нём, ничего не вышло бы. Сюжету положена загадка, и читатель разгадывает её задолго до конца текста, и оказывается, что она - не главное: рассказ не о перемещении в прошлое, а о том, как человек чувствует себя, оказавшись там, где его быть не должно.
Он подкрался, густой и безмолвный - самая атмосферная история: должно быть, такие пишут ради того, чтобы немного пожить в них. Или даже чтобы воспроизводить потом в реальности: у меня, по крайней мере, есть такой соблазн; у других читателей наверняка тоже.
Ведьма, жаба, принцесса - история замечательная настолько, как будто я уже читала её когда-то. На самом деле, конечно, нет: так, спустя много лет, вспоминается собственное детское восприятие мира: как сказка, происходившая с кем-то другим, а тобой только прочитанная. Очень точная штука, и для взрослого смешная, и для маленького страшная.
kostik
Off the beaten track - здесь всем понятно, что история страшная и безжалостная, и безжалостность эта так бессмысленна, что хочется совершить какое-то странное действие, у себя в голове повернуть какой-нибудь выключатель, вспомнить что-то забытое, найти какую-то закономерность в расположении абзацев, высмотреть где-нибудь в тексте зашифрованный код - короче, самостоятельно произвести хоть какой-нибудь смысл, всё это оправдывающий. Так, между прочим, вполне себе сходят с ума. (Кстати, я давно не могу отделаться от смешного подозрения - такое бывает, даже когда знаешь, как человека зовут и как он выглядит,- что под маской kostik прячется какой-то суровый нобелевский чувак. Очень уж грамотно всё рассчитано и очень серьёзно, то есть совсем неигровые штуки - в наших условиях как бы игры))
benadamina
Дом вчерашней воды - очень большая история, умещённая в очень маленький текст. Я писала рецензию, поэтому повторяться не буду.
рассказ svinxa про Аню и Гая, наверное, зафиксировал и закрепил сквозную тему этих пятнашек: когда мы дети, мы - иные. То есть дети вообще - очень необъяснимые люди, и наше взрослое отношение к ним - по сути ксенофилия или ксенофобия. И очень удивительно и достоверно, когда у выдуманного мальчика оказывается не только имя, но и фамилия. И когда всё завершается неопределённо: мне, по крайней мере, не удалось определиться с тем, куда просыпается Аня.
Ветер, пустой изнутри - очень короткий рассказ и очень взаправдашний: там в комментариях есть идея об энциклопедии иерусалимских ветров - подобные энциклопедии так и пишутся, наверное. А ещё теми же самыми словами ровно год назад мне по телефону описывал этот ветер друг, по делам приехавший в Иерусалим, так что ветер точно взаправдашний.
ananas_raz
Тюльпанная грусть - история нежная, честная и необычная; я всё думаю, как у автора хватило времени всё это придумать - и ангела увядания на плече Матильды, и книжные послания, и стол под эвкалиптом. И какой чудесный дядя-редактор, и как он, в общем, прав по поводу этого нескончаемого «я» - мне случалось произносить точь-в-точь такие монологи, как ни смешно. Такой рассказ-окошко в чужую жизнь, который очень хорошо запоминается, а чем больше таких окошек, тем лучше.
vinah
Значения случайных чисел 1, 2.
Тут, в общем, и повторяться не надо - все читали и все знают: это рассказ убийственной силы. (У меня к тому же приступ зависти, потому что очень отчётливо осознание: если собрать в пучок десять таких как я - одна Замировская всё равно не получится). В другом случае можно было бы написать, что вот такие пятнашки можно помнить годами и десятилетиями, потому что был вот такой рассказ - но тут рассказ как-то очень уж больше игры и как-то совсем над. Убийственно, да.
kasya
Мормышка - и в третий раз за одни пятнашки появляются девочка и её вымышленный друг. Мы, кажется, привыкли ходить в детство за историями, как в параллельный мир, это очень правильно. Отличного равновесия рассказ, в котором одинаково достоверны быт и вымысел, между прочим. А ещё мне очень нравится отношение автора к героине - она девочка, она маленькая, она лапочка - но уважения в этом отношении не меньше, чем умиления: так и надо вообще-то)
garrido_a
Жертвоприношение. Редкая вещь: абсолютная и настоятельная диктатура автора. Не «Я-я-я», на которое несколько рассказов назад ругался редактор Нир Порталь, а «я хочу поговорить об этом - и хоть трава не расти». Редкая - потому, что такие тексты обычно не бывают хорошими: когда весь материал для них не берётся извне, а вытягивается из себя, буквально по ниточке, когда у автора довольно сложное положение - он именно что сам собою принудительно расположен на чём-то среднем между кушеткой психоаналитика и прозекторским столом. Бывают исключения - вот как этот текст - когда у автора внутри есть так много, что извлечённого из себя материала без посторонних примесей вполне хватает. Жертвоприношение здесь - не только название и описание сюжета, но и метод написания, вот что.
И продолжение, совершенно другой рассказ - Пепел и вода. Мне, честно говоря, становится безумно любопытен именно автор, потому что он, кажется - готовый персонаж, про него можно книжку написать: «Человек, который был Орфеем и Эвридикой».
silver_mew
Дорогая бабушка. Здесь, опять же, повторяться не буду, потому что писала рецензию.
kattrend
Жир, войлок и музыка. Текст-мастерская. Вот правда, мастерская: такое обособленное пространство, в котором показывают, как надо жить, чтобы была именно жизнь, а не ерунда какая-нибудь. Предмет - условен, его функция - внезапна, человек - ветер, музыка - имеет значение, бубен - надо сделать самому. И очень живые все: сначала думаешь: какие они там молодцы - и только потом понимаешь, что это автор молодец.
stoshagownozad
На развалинах неба. Если брать рассказ в контексте пятнашек, то это гениальный финал. Это оправдание и база любого усилия и стремления: сохранить и вернуть жизнь, продолжить её. Меня уже второй рассказ в этот раз разворачивает в сторону Брэдбери: была уже бабушка, теперь - «Зелёное утро», о марсианском Джонни Яблочное Зёрнышко.
Война здесь - очень внешнее, очень постороннее, очень враг: война - не жизнь. Она выглядывает из людей, но не живёт в них, потому что жить не умеет. Вообще очень важно продолжать говорить именно так - когда принято запутывать контексты и смыслы, развлекаться многослойными иносказаниями - говорить о любви, печали и надежде прямо, называя их по именам.