Ведьма и сердце

[silver_mew]

Никто не упрекнул бы принца Грегора, сына короля, наследника трона, в трусости. Когда ему было семнадцать, его прозвали Грегором Отважным, и за истекшие с тех пор четыре года он лишь упрочил свою репутацию. Вовсе не трусость была причиной тому, что у него дрожали руки и кружилась голова, когда принц поднимался по винтовой лестнице в угловую башню замка, полновластным правителем которого должен был стать совсем скоро. Возможно, то был голос разума.
В угловой башне северной стены королевского замка жила женщина по имени Кэтлин, и она была ведьмой. В её башне было две двери, одна вела внутрь стен, другая - наружу, но лишь глупец предположил бы, что кто-то может воспользоваться таким положением дел, чтобы пробраться в замок (или выбраться из замка) с недобрыми намерениями. Ведь для этого ему пришлось бы пройти мимо комнат Кэтлин и мимо самой Кэтлин.
В стенах башни были пробиты узкие окна, но принц Грегор выбрал для встречи с ведьмой безлунную пасмурную ночь, и потому шёл наверх в темноте, освещая себе путь единственной свечой, от которой по стенам плясали тени.
Ведьма Кэтлин встретила его в дверях. Прочих посетителей она обычно принимала, сидя в резном кресле, покрытом серым волчьим мехом, словно повелительница на троне. Но сейчас перед ней был принц, её будущий король. Как ни мало значат для ведьм короли, что-то они всё же значат. Поэтому Кэтлин проводила Грегора в комнату, где стояли два совершенно одинаковых стула, разделённые хрупким столиком тёмного дерева, крышка которого была сплошь покрыта узорами и рунами. Один из стульев Кэтлин предложила принцу, на другой села сама и молча посмотрела на гостя, ожидая, пока он заговорит.
- Мой отец, - сказал Грегор, - тяжело болен.
Кэтлин не отвечала. Длинными сухими пальцами с узкими бледными ногтями она обводила вырезанные на столешнице руны. Принцу показалось, что под её руками узоры на дереве становились чуть ярче, но, может быть, то была просто иллюзия.
- Он стар, - ответила ведьма. - Его время на исходе. Так и должно быть.
- Может быть, ты дашь мне средство, чтобы… - начал было Грегор.
Но Кэтлин остановила его, покачав головой:
- Ты явился ко мне не за этим.
Принц промолчал. Ведьма говорила правду, они оба это знали, хотя даже себе наследник трона до сих пор не решился признаться, для чего он пришёл сегодня в северную угловую башню.
- Через три месяца, не больше, - наконец сказала Кэтлин, - ты наденешь корону. Народ на площади выстроится в очередь к бочкам с вином, которые выкатят из погребов замка, чтобы каждый, кто пожелает, мог бесплатно выпить за упокой старого короля и пожелать долгих лет новому.
Принц Грегор молчал, глядя в тёмные глаза женщины, в глубине которых, казалось ему, извивались те же узоры и руны, по которым сейчас бегали её пальцы, и те же руны проступали в сетке морщин, покрывавших её бледное лицо.
- Перед смертью, - продолжала Кэтлин, - отец возьмёт с тебя обещание жениться на той, кого он укажет, и назвать первенца его именем. Тебе известно, что я говорю правду, для этого не нужно колдовать или заглядывать в будущее. Достаточно знать твоего отца.
- Я знаю, - подтвердил Грегор.
- Ты не пойдёшь против воли умирающего короля, - сказала ведьма.
Принц не сразу понял, что это был вопрос. Кэтлин задала его не голосом, но лишь глазами и руками, которые внезапно замерли над столом, прекратив своё плавное движение.
- Да, - сказал он, и почувствовал себя так, словно с очередным согласием поднялся ещё на одну ступеньку, ведущую в башню, где хранились его собственные мысли и заветные стремления. - Я не пойду против воли отца.
- Значит, у тебя осталось совсем немного времени для того, чтобы отец согласился с тем именем, которое тебе так нужно, не правда ли?
- Да, - сказал Грегор. Ещё одна ступенька.
- Назови же его мне, - попросила ведьма тихим, мягким голосом.
Закрыв глаза, принц Грегор исполнил её просьбу.
- Элизабет, - сказал он, и со звуками этого имени дверь в тайную комнату на вершине башни внутри его сердца распахнулась.
Элизабет.

***
В тот год, когда они встретились, Элизабет было двенадцать, а принцу Грегору четырнадцать. Их знакомство не ознаменовалось ничем особенным, потому что Элизабет не была принцессой. Она даже не принадлежала к благородной семье. Отцом Элизабет был замковый управляющий. Ожидалось, что для юного принца и его друзей она будет никем, тенью среди теней, ещё одной парой услужливых рук среди прочих.
Отец Грегора, король Ленард, который тогда ещё был здоров и полон сил, не мог представить себе иного отношения своего сына и наследника к незнатным детям. В народе короля Ленарда называли Ленардом Справедливым, но ещё раньше, когда он был молод, ему дали прозвище Ленард Гордый. Король не видел в этом имени ничего дурного или оскорбительного для себя - ничего, кроме признания его достоинств. Его жена, королева Аннабель, мать Грегора, была цветком самой чистой голубой крови - увы, слишком быстро увядшим. Возможно, король уделил воспитанию гордости сына недостаточно времени, полагая, что эта черта его характера разовьётся сама собой, надёжно переданная по наследству. Так или иначе, этого не произошло. Увидев во дворце девочку по имени Элизабет, принц Грегор не счёл эту девочку недостойной его благородного внимания лишь потому, что её отец не был достаточно знатным.
Элизабет была красива, уже тогда. Она была умна, и отец дал ей хорошее воспитание. Элизабет никогда не обратилась бы к принцу и его друзьям первой, но не стала отказываться, когда знатные дети позвали её присоединиться к ним в играх. Отец Элизабет (его имя было Бернард, хотя, по правде говоря, никто из детей, окружавших принца, и уж тем более сам принц, этого не знали, говоря о нём между собой как о «старшем управляющем») после некоторых колебаний, позволил дочери играть с отпрысками благородных семей, поскольку эти отпрыски чётко и ясно дали понять, что таково их желание.
Все они знали, что белые цветы в саду зовутся анемонами, но, не будь Элизабет, кто бы показал знатным девочкам, дочерям баронов и королевских рыцарей, как плести из них венки? Они могли перечислить всех животных на гербах главных знатных семейств, но Элизабет знала об этих животных совсем другие истории, сказочные истории о сражениях, героях и прекрасных девах, которые были куда интереснее тех, что им приходилась читать в геральдических книгах. С позволения отца, она научилась танцевать, и танцевала легко и изящно, как принцесса. У Элизабет, конечно же, не было дорогих украшений, но её медово-золотым волосам достаточно было венка из анемонов. Никто не смог бы сказать, когда из детской дружбы родилось иное, более сильное чувство, и меньше прочих - сама Элизабет или принц Грегор.
Только двое самых близких друзей принца, Томас и Гейл (оставалось ещё несколько лет до того дня, как их станут называть лорд Томас и лорд Гейл) знали о его любви к Элизабет. Это тоже было игрой для них: хранить тайну, соблюдать осторожность.
Они встречались тайком, в глухих уголках сада, в мало кому известных комнатах замка. Они были молоды, полны безрассудства, с каждым днём всё сильнее влюблены друг в друга, и некому было их остановить.

Элизабет, пожалуй, лучше Грегора понимала, насколько глубока та пропасть, по краю которой они ходят. В конце концов, у неё был отец, который тщательно (увы, недостаточно тщательно) следил за тем, чтобы его дочь соблюдала этикет и вела себя соответственно своему рангу. Невозможность её союза с принцем была для Элизабет очевидной, в отличие от Грегора. Принц обещал Элизабет, что попросит её руки, и, конечно же, отец согласится. Оба их отца согласятся. Ведь если управляющему Бернарду (теперь он знал его имя) присвоить титул, различие между ними исчезнет. А лучшей королевы ему не найти, даже если обыскать весь мир!
Иногда Элизабет даже верила своему принцу - порой и в невозможные вещи можно поверить, если желать их всем сердцем. Увы, но от этого они не становятся возможными. Тем больнее, в конце концов, терять надежду.
В какой-то степени, им повезло. Грегора и Элизабет могли застать слуги (тогда по замку расползлись бы слухи, навсегда погубив доброе имя Элизабет), мог увидеть кто-то из знати (тогда разразился бы скандал).
Вместо этого влюблённых обнаружил Бернард. Он не увидел ничего свыше объятий и почти невинных поцелуев, ничего большего между Грегором и Элизабет никогда и не происходило, слишком они были молоды, слишком возвышенной была - или казалась им - их любовь.
Но увиденного было вполне достаточно для того, чтобы разбить сердце Бернарда и навсегда погубить дело, которому он служил всю свою жизнь. Возможно, он потерял бы и голову, если бы, справившись с первой внезапной болью от увиденного (и заперев Элизабет в её комнате), не отправился немедленно к королю и не рассказал ему всё.

То, как повёл себя в столь непростой ситуации Ленард Справедливый, некогда прозывавшийся Гордым, доказывало, что он не зря получил оба своих имени. Король не стал лишать Бернарда ни имущества, ни статуса. Однако он немедленно отправил его в отставку, с распоряжением поселиться как можно дальше от столицы королевства. Разумеется, его дочь Элизабет должна была сопровождать отца в этой ссылке (ни разу, впрочем, не названной ссылкой при свидетелях).
Разговор между королём Ленардом и его сыном Грегором происходил за закрытыми дверями, никто не знал, как протекала эта беседа. Слуги заметили, что оба они после были бледны и казались чем-то опечалены, однако в разговорах между собой не выказывали гнева или обиды.
Три месяца спустя началась внезапная для многих (почти для всех, по правде говоря) война на западе королевства. Командовать войсками на эту войну отправился молодой наследник престола. Некоторые опасались, что король Ленард слишком рано доверил столь важный пост семнадцатилетнему принцу, но вскоре выяснилось, что они ошибались.
Именно там принц Грегор заслужил прозвище Отважный, и многие рыцари совершили многие подвиги и покрыли себя славой - в том числе, два близких друга и соратника принца, столь же молодые и почти столь же храбрые, как сам принц, лорд Томас и лорд Гейл.

***
Они вернулись спустя полгода. Блестяще мало для войны, едва ли не полжизни для семнадцатилетних юношей. Вполне достаточно для того, чтобы охладить горячую голову от любви. Принц Грегор, бросавшийся из одной авантюры в другую лишь для того, чтобы изгнать из своих мыслей волну медовых волос и глубокие, как море, глаза Элизабет, её белую кожу, губы, её запах, слаще анемонов - принц Грегор обрёл подобие покоя. Его душа всё ещё болела, но уже не разрывалась на части. Вокруг образа Элизабет, навсегда поселившегося в самой сокровенной её глубине, мало-помалу вырастала башня, в стены которой один за другим ложились камни: долг, честь, слава, почтение к отцу.
Его не страшил открытый мятеж против короля. Его страшило, что этим мятежом он разобьёт королю сердце. Принц предпочёл разбить своё собственное. Грегор лишь надеялся, что Элизабет страдает меньше, чем он сам. Думать о том, что её боль сравнима с его, или даже сильнее, было невыносимо.
После нескольких недель мучительных раздумий, принц принял решение. Он напишет Элизабет письмо и дождётся ответа. Если она попросит его, если она только попросит, он сделает всё для того, чтобы исполнить любое её желание. Всё для того, чтобы они были вместе.

Много времени спустя Грегор порой находил в себе силы признать, что это письмо было ошибкой. Оно было проявлением слабости. Он не должен был ждать просьбы Элизабет, в глубине души он догадывался, что она никогда и ни о чём его не попросит. Этим письмом он не предлагал Элизабет своей любви, но лишь возлагал на неё тяжесть горького решения.
А ещё Грегор с болью спрашивал себя, что случилось бы, если бы из двух людей, которым он мог доверить столь важное и деликатное поручение, он выбрал бы Томаса, а не Гейла.

***
- Она благодарна за то, что вы вспомнили о ней, и выражает уверенность в том, что вы станете прекрасным королём, сир, - сказал ему Гейл, вернувшись.
Ему было горько слышать эти слова, но вместе с горечью он почувствовал и облегчение. Из них двоих Элизабет всегда была разумнее, она приняла мудрое решение.
Если бы он знал тогда. Если бы он только знал.
Некоторое время спустя Гейл уехал из столицы - семейные обстоятельства потребовали его личного присутствия в родовом поместье. Грегор едва ли обратил внимание на его отъезд. Он с головой погрузился в политику и государственные дела: отец всё больше полагался на него, постепенно уходя в сторону.
Даже когда до Грегора дошли слухи о помолвке Гейла, он ничего не заподозрил, всего лишь удивившись, отчего старый друг сам не написал ему письма с радостной вестью. Как же он был слеп.

Он увидел их вместе почти два года спустя, лорда Гейла и его жену. К тому времени уже больше года, как жену.
- Леди Элизабет, - произнёс он и улыбнулся ей. В конце концов, он был наследным принцем и с детства овладел искусством улыбаться, что бы там ни чувствовало его сердце. О, его бедное сердце.
Элизабет стала ещё красивее, и теперь на её шее и в волосах сияли камни, достойные её красоты. Она смотрела на него, и Грегор не мог понять выражения её зелёных глаз, хотя раньше по лёгкой тени на лбу и движению бровей легко угадывал каждую её мысль.
Зато мысли Гейла все читались на его лице, как в открытой книге: стыд, неловкость, и вместе с тем вызов. Ты отказался от неё, говорил его взгляд. Ты сам отказался, и я получил право забрать её себе.
- Сир, - сказала Элизабет.
Его бедное сердце.

Грегор надеялся, что со временем ему станет легче. Напрасно. Пока Элизабет была далеко, принц мог успокоить себя, но только не теперь, когда он то и дело видел её в королевском замке - такую прекрасную, такую счастливую. Такую далёкую. Принадлежащую другому. Принц даже не мог возненавидеть её за то, что она согласилась выйти замуж за Гейла: ведь он не мог жениться на ней сам, что же ей оставалась делать?
Вся ненависть Грегора досталась его старому другу Гейлу. Верному соратнику, доблестному рыцарю, лорду Гейлу. Предателю и подлецу, воткнувшему нож в сердце своего принца. И продолжавшему поворачивать его в открытой ране каждый день, каждую ночь.
Он заслуживал смерти. Если бы Грегор только мог, то, не задумываясь, убил бы Гейла - но он не мог. Элизабет бы поняла. Элизабет ужаснулась бы, и эта мысль останавливала принца Грегора в сжигавшей его ненависти к человеку, укравшему у него любовь.
Горькая ирония заключалась в том, что смерть Гейла позволила бы не просто отомстить и уничтожить предателя. Если бы Гейл сейчас умер, Грегор смог бы жениться на его вдове, леди Элизабет. Дочь слуги нельзя сделать королевой, но вдову знатного лорда - можно. Взяв Элизабет в жёны, Гейл поставил её вровень с собой, всего на одну ступеньку ниже Грегора. Такой брак дозволен и вполне обычен для наследника престола.
Если бы только Элизабет стала вдовой.
Если бы Гейл умер.

***
- Элизабет, - произнёс принц Грегор, и ведьма по имени Кэтлин кивнула.
- Продолжай, - сказала она. - Чего ты хочешь попросить у меня?
- Смерти её мужа, лорда Гейла.
- Хорошо, - ответила ведьма.
- Его смерть должна выглядеть случайной. Ни мечи, ни яды не годятся. Никто не должен понять.
- Никто не поймёт, - согласилась Кэтлин. - По рукам, принц Грегор. Я сделаю то, чего ты хочешь.
- Что я буду тебе должен за это?
- Ничего.
Принц ждал. Он не был опытен в общении с ведьмами, но знал, по каким правилам заключаются подобные сделки.
- Ничего, кроме?
- Кроме дозволения убить его таким способом, какой мне будет угоден, и сделать с телом то, что мне нужно, по моему усмотрению.
- Это всё?
- Это всё.
- Я даю тебе такое разрешение.
Тогда ведьма Кэтлин улыбнулась быстрой улыбкой и встала со стула. Принц Грегор поднялся вслед за ней.
- Две недели, - сказала ведьма, распахивая перед ним дверь и подавая горящую свечу, чтобы принц не споткнулся, спускаясь по лестнице.

***
Если бы у Элизабет спросили, счастлива ли она - она не нашлась бы с ответом. Счастье и печаль сплелись в её душе теснее белых и золотых нитей в её платье. В свадебном платье, которое она наденет сегодня.
С утра её осмотрели старухи. Они были внимательны, но почтительны, и не причинили ей особых неудобств. Старухи объявили, что она здорова и не носит дитя, ну а девственности от неё, вдовы, никто не ждал.
Четыре месяца со смерти старого короля Ленарда. Год со смерти Гейла. Сегодня народ будет праздновать свадьбу короля Грегора и славить новую королеву. Славить её, Элизабет.
Ей хотелось плакать.
Она любила Грегора всей душой, тогда и сейчас. Но между «тогда» и «сейчас» был Гейл.
Гейл, который привёз ей то письмо. Он ждала, что Грегор приедет за ней - но он не приехал. Он прислал друга. Она ждала, что он позовёт её - но письмо говорило: я не могу. Мы не можем. Мне больно, прости меня, откажись от меня. Если ты не откажешься, мне будет ещё больнее, потому что мы не можем быть вместе, хотя, если ты попросишь... Она порвала письмо, не дочитав. Её отец, постаревший за тот год на десять лет, был в доме а они с Гейлом в саду, она отворачивалась, чтобы Гейл не видел её слёз, ей было стыдно плакать перед ним.
Он поклялся всегда быть рядом с ней, никогда не бросать. Не тогда - потом. Тогда он уехал, потому что явился не от своего имени, а как посланник Грегора. Видит небо, она не хотела его возвращения. Она хотела всё забыть. Но Гейл вернулся и остался, поклявшись быть рядом с ней до самой смерти и даже после, если только ему будет дозволено.
- Моё сердце всегда будет принадлежать тебе, - сказал он.
Гейл, Гейл. Он был к ней добр, он был терпелив и ни разу, ни единого разу ни словом не упрекнул за то, какой безрассудной она была, позволив себе влюбиться в принца и приняв его увлечение собой за любовь. Гейл, как же он мог, как он посмел её бросить, забыв свою клятву! Как посмел так глупо погибнуть, углубившись в одиночку в лес, преследуя этого проклятого кабана! Глупые охотники бродили где угодно, но только не в том месте, где её муж истекал кровью, лежа на земле с разорванной грудью, с дырой на месте сердца - того самого сердца, которое, по его словам, принадлежало Элизабет, и никому больше.
Возможно, если бы ей удалось заплакать, Элизабет стало бы легче, но времени до начала церемонии уже не оставалось.
Когда за Элизабет пришли, чтобы помочь ей надеть бело-золотое платье, она улыбалась, как и должна улыбаться невеста короля, идущая на собственную свадьбу.

Король Грегор взял за себя леди Элизабет, сделав её своей королевой. Толпа приветствовала их: молодые король и королева были красивой парой, и, ходили такие слухи, любили друг друга с самого детства.
Из окна северной угловой башни был виден лишь самый край площади, на которой шло празднество, и вовсе не был виден балкон, с которого махали толпе король и королева, но ту, что жила в башне, это вовсе не интересовало.

***
Элизабет любила Грегора всей душой, и он любил её - она знала это с самого начала. Но до сих пор что-то неизменно стояло между ними: его высокое происхождение, её замужество. Теперь, после свадьбы, казалось, больше не было ничего, и всё же Элизабет с тревогой чувствовала обратное.
Грегор приходил к ней каждую ночь, через незапертую дверь, соединяющую две королевские спальни, но что-то было не так. Слишком часто король выглядел усталым и бледным. Они наслаждались объятиями друг друга, но потом Грегор неизменно уходил к себе, не желая спать со своей королевой в одной постели. Случалось так, что мужская сила вовсе оставляла короля, и тогда королева просто держала его в своих объятиях, успокаивая, как ребёнка.
Элизабет спрашивала короля о причинах его тревоги, но не получала ответа.

Несколько месяцев спустя после свадьбы, глубокой ночью, она в первый раз услышала голос в своей спальне.
Голос прошептал её имя. Элизабет, сказал он - и больше ничего, но королева проснулась в поту, со сбившимся дыханием.
Она знала, кому принадлежит этот голос. Говоривший с нею был мёртв, он умер полтора года назад.

Когда твоя жизнь меняется, ты оставляешь прошлое позади и не оглядываешься. Так сказал ей отец, отправляясь в ссылку по её вине. Примерно то же самое говорил ей Гейл, уговаривая выйти за него замуж. Теперь она говорила это себе сама. Ей нужно оставить прошлое позади. Она королева, она жена короля Грегора. Голос Гейла, который она слышит - призрак, который ей просто чудится.

Элизабет, говорил голос. Элизабет.
Моё сердце принадлежит тебе, Элизабет.

Весной она поняла, что ждёт ребёнка. И (примерно в то же самое время) поняла, что король Грегор слышит призрачный голос её первого мужа вместе с ней, и именно поэтому старается проводить со своей королевой всё меньше и меньше времени. Поэтому всё меньше спит, изводя себя заботами.
Оставь прошлое позади и не оглядывайся - но как это сделать, если прошлое стоит за спиной и зовёт тебя голосом умершего?
Тогда королева Элизабет вспомнила о том, что в замке живёт та, что может ей помочь найти ответы на вопросы, лежащие вне пределов обычного мира. Она вспомнила о ведьме по имени Кэтлин.

***
Беременность Элизабет ещё не была заметна, но подниматься по лестнице ей уже было тяжелее, чем раньше. Королева шла, касаясь стены рукой. Ей не требовалась свеча: в стенах башни были пробиты окна, на улице стоял день, и света было достаточно. Шаги Элизабет отдавались гулким эхом.
Поднявшись к дверям в комнаты ведьмы, Элизабет отдышалась, для чего ей понадобилось некоторое время, и постучала.
Ответом была тишина. Элизабет постучала снова, и дверь открылась - от её толчка или, быть может, сама по себе. Королева вошла. В солнечном свете комната ведьмы казались пустыми и пыльными. Пахло сухой травой и звериной шкурой. Элизабет прошла в следующую комнату. Здесь тоже никого не было. На круглом одноногом столе, разрисованным незнакомыми Элизабет рунами, стоял кованый железный ящик без крышки, покрытый тонкой резьбой.
Тогда голос - в её голове или где-то рядом - снова сказал:
- Элизабет.
Голос звучал громче и отчётливей, чем раньше. Не зная, следует ли ей дождаться прихода ведьмы или уходить, королева приблизилась к ящику и заглянула в него.

Ничего из пережитого Элизабет за всю жизнь не подготовило её к тому, что она увидела.
Внутри железного ящика билось сердце. Живое человеческое сердце. Растянутое на железных крюках, оно истекало кровью в самом центре резного короба без крышки, пульсируя, словно пыталось вырваться наружу, но, лишённое тела, не могло этого сделать.
-Элизабет, - услышала она снова.
Поняла, кто с ней говорит, и лишилась чувств.

***
Ей не во что было завернуть то, что она вынула из железного ящика. Элизабет не хотела прикасаться ни к одной вещи в комнатах ведьмы, поэтому прятала то, что несла, в складках своего платья. Его подол насквозь пропитался кровью, пока Элизабет спустилась по лестнице к подножию угловой башни и вернулась в собственную спальню. Здесь королева убрала сердце Гейла (принадлежавшее ей, всегда принадлежавшее ей, она просто забрала своё по праву) в шкатулку из-под украшений, завернув его перед этим в шёлковый платок, и задумалась. Голос, что она слышала, не произносил ничего, кроме её имени и того, что он принадлежит ей. Был ли он способен на что-то большее? Элизабет не знала.
Зато она знала, что ведьмы не убивают людей и не вырывают их сердца, если никто не просит их об этом и не платит им. И Элизабет знала лишь одного человека, который хотел и мог попросить смерти её первого мужа у ведьмы Кэтлин.

В замковой библиотеке не было книг, которые ей требовались. Элизабет вызвала слуг и отдала кое-какие распоряжения. Довольно необычные, но Элизабет была королевой, и всё приказанное было немедленно в точности выполнено. Ещё до наступления ночи к ней привели двоих людей, вполне отвечавших её требованиям. Один из них оказался почти бесполезен, зато со вторым королева пробеседовала больше часа, и этот второй смог ответить на несколько вопросов. Элизабет щедро заплатила ему.

Ночью, пройдя сквозь дверь между спальнями, король Грегор пришёл к своей королеве. Элизабет, приветливо встретив его, всё же отказалась делить с ним ложе. Король не настаивал: в последнее время он почти совсем охладел к постельным утехам.
Проведя некоторое время с королевой, он собрался уходить и пожелал ей доброй ночи. Сняв с шеи цепочку, королева попросила короля убрать её в шкатулку с украшениями, стоявшую на столе.

Что произошло потом, не совсем понятно. После долгих споров врачи сошлись во мнении, что короля настиг внезапный удар или сердечный приступ - такое, как ни печально, случается порой даже со здоровыми молодыми мужчинами, особенно если они пренебрегают едой и сном, как делал в последнее время перед смертью король Грегор. Как бы там ни было, взяв в руки шкатулку, король вскрикнул, без чувств упал на пол и уже не поднялся.

***
После всех хлопот этой ночи, после отданных печальных, но необходимых распоряжений, королева, наконец, осталась одна в собственной спальне. У неё оставалось ещё одно дело, важнее прочих, важнее всего.
Тогда Элизабет достала из шёлкового платка сердце, всё продолжавшее биться. Долго смотрела на него, чувствуя, как текут слёзы по щекам. Потом начала делать то, что была должна, то, что подсказал ей человек, приведённый слугами, то, что было единственно правильным.
Элизабет ела сердце медленно, по кусочку, глотала, не чувствуя вкуса, почти ничего не видя из-за собственных слёз. Закончив, Элизабет бросила в огонь окровавленный шёлковый платок.

***
Исчезновение ведьмы Кэтлин одновременно со смертью короля не могло не навести на печальные подозрения, но, несмотря на все приложенные усилия, найти ведьму так и не удалось. Никто больше никогда не видел Кэтлин - чего, впрочем, и следовало ожидать, ведьмы приходят и уходят, когда им угодно, появляются ниоткуда и исчезают без следа.
По приказу королевы, северную угловую башню очистили от следов пребывания Кэтлин и замуровали дверь, которая прежде вела из замка наружу. Мудрое решение, признали все, жаль, что оно не было принято гораздо раньше.

***
Осенью королева Элизабет произвела на свет двух сыновей-близнецов, став королевой-матерью. Соблюдая обещание, которое дал её несчастный муж, король Грегор, своему отцу, мальчика, что явился в этот мир первым, Элизабет назвала Ленардом. Второму она дала имя Алан.
Если бы кто-то, близко знавшей семью первого мужа вдовствующей королевы-матери, лорда Гейла, внимательно присмотрелся к подрастающим принцам, возможно, он удивился бы, отчего в детях короля Грегора явственно проявляются черты, свойственные этому роду.
Впрочем, скорее всего, такому человеку тут же указали бы на то, что к моменту рождения близнецов лорд Гейл уже больше двух лет как лежал в могиле, а значит, любое замеченное сходство - не более, чем вымысел.

_______________________________________________________________________________________________________
тема от chingizid - Они жили долго и счастливо целый день