фрагмент
Что мы знаем об этой книге?
Что у меня, конечно, есть чёткий и внятный план повествования. Что было, что будет, чем успокоится сердце, кто, с кем, где, когда*.
Но по моему прекрасному плану эту книгу писать невозможно. Не позволяет она. Потому что, следуя плану, мне пришлось бы ради связности и какой-никакой динамики отклоняться от правды, благо языки ТХ-19 позволяют сколько угодно врать. Собственно, даже не то чтобы именно врать, а просто менять местами события, вставлять разговоры, которых не было, потому что в диалогах удобнее сложное объяснять, дополнять невозможные факты правдоподобным вымыслом, который помог бы читателям эти факты понять и принять. Упрощать совсем уж невыносимые смыслы, подчёркивать малозначительные детали, что-то приукрашивать, о чём-то молчать - так делают все писатели, это вообще нормально, когда пишешь (пусть даже очень странный) роман. Но последняя часть истории про Ловцов книг из Лейна не согласна быть просто странным романом. Эта книга уверена, что она и есть настоящая жизнь. И, подобно реальности Сообщества Девяноста Иллюзий, позволяет автору вносить в текст только те изменения настоящего хода событий, которые он способен своей силой слова и волей овеществить.
(Мне говорили, многие Ловцы книг из Лейна втайне мечтают однажды написать настоящий роман. Ими движут вполне нам понятные амбиции и азарт, желание совершить невозможное и всех удивить. Да просто попробовать, как это. Узнать, что чувствует человек, когда ему удаётся то, чего не было, сочинить. Но до сих пор ни одна из попыток не увенчалась успехом. Никому не удалось даже толком начать. Потому что ум уроженца Сообщества Девяноста Иллюзий не приучен выдумывать, фантазировать, врать. Язык языком, но от привычки так легко не избавиться. Врать на чужом языке безопасно, но подсознание паникует и тормозит. И сейчас я хорошо понимаю, как это - когда о том, чего нет и не было, мучительно, просто физически невозможно писать. Хотя я точно не Ловец книг из Лейна, заблудившийся в ТХ-19. Не с моим счастьем! А то бы меня Лестер Хана давным-давно домой увела.)
Что мы знаем об этой книге?
Что, к примеру, по замыслу автора, Мартин, один из «исландской» компании, которого Мирка (Миша, Анн Хари) на общем портрете рыжей прозрачной тенью изобразил, должен был в самом начале войны приехать в Вильнюс из Киева, где жил последние несколько лет, потому что его друзья попросили отвезти детей в безопасное место. Например, у них тётка в Вильнюсе. Или двоюродный дед.
Но на самом деле, Мартин тогда отвёз дочку и двух племянников друга не в Вильнюс, а в Краков, к дальней родне. И вернулся обратно в Киев, потому что уехать оттуда много желающих, но транспорта не хватает для всех. А у Мартина, по удачному стечению обстоятельств, латвийский паспорт, позволяющий свободно выезжать из страны, и старый Ниссан Кашкаи, верный друг, практически внедорожник, где угодно проедет, если его хорошо попросить. И на дизель, слава богу, хватает, успел заработать на несколько лет вперёд. В общем, можно больше не думать, что теперь делать, а просто делать, и всё.
Мартин доедет (уже доехал!) до Вильнюса только в самом конце двадцать третьего года. В первый же вечер он забрёл на улицу 16-го Февраля, увидел подсвеченную рождественской гирляндой вывеску «Tvirtovė», и его натурально магнитом потянуло (и притянуло) туда. То есть, с Мартином всё нормально, он вернулся и многое вспомнил, встретив старых друзей, но в книгу это не вставишь, в двадцать втором его ещё не было здесь.
Что мы знаем об этой книге?
Что по плану, где-то примерно в мае двадцать второго к нам должна была вернуться Принцесса. Её одна из IT-компаний (в двадцать втором так делали многие) из Москвы за границу перевезла. Причём у Принцессы (по паспорту Кати Романовой) об этом переезде сохранилось два противоречивых воспоминания: как летела сюда с коллегами через Ташкент, и как среди ночи вышла из поезда на Вильнюсском железнодорожном вокзале, ни черта не соображая спросонок, волоча за собой гигантский, но почти пустой чемодан (хотя это технически невозможно, в Вильнюсе больше не останавливаются российские поезда).
Но Принцесса не будет красиво путаться в воспоминаниях, заодно и нас с вами сводя с ума. А если и будет, то когда-нибудь позже. Наша Принцесса (Катя Романова, тёплая жёлтая тень на картине) в Вильнюс пока не приехала. Мы не знаем, приедет ли. Только надеемся, что когда-нибудь - да.
Что мы знаем об этой книге?
Что автор хотел обязательно написать, как Мирка (Миша, Анн Хари) встретил Виталика (пора бы уже вообще-то, сколько можно его по чужим описаниям рисовать). Столкнулся с ним в несбывшемся Вильнюсе, возможно, прямо в «Исландии», хотя, скорее просто на улице, это подходящий формат, чтобы сидеть на лавке, передавать друг другу бутылку с крепкой дешёвой настойкой, разговаривать и наблюдать, как наполняется жизнью, голосами, движением застывший в отсутствие времени окружающий мир. Ух они бы у меня побеседовали! Виталик бы ему наконец-то понятно, по-человечески всё объяснил. И про старуху из мексиканского бара - скажи, ловко я тебя сюда заманил! И про изначальное место, единственное, предназначенное только ему, бабка не зря говорила - место того, кто способен овеществлять своей безнадёжной любовью несбывшиеся миры, всегда где-нибудь на границе между почти и совсем невозможным, где бы ты ни родился, сколько бы там ни прожил. И ещё Виталик сказал бы: «Когда-то ты умер, чтобы родился мир, о котором ты грезил», - а Миша (Анн Хари) ответил бы: «Да, дурость страшная, но сработала. По крайней мере, я родился в Грас-Кане, он действительно есть». «Так ещё бы она не сработала, - пожал бы плечами Виталик. - Жизнь, добровольно принесённая в жертву, не хрен собачий. С этого почти все начинают, нормальный этап. А теперь у тебя задача повышенной сложности. Умирать не поможет, надо жить, чтобы мир продолжался. Сам разберёшься - уже разбираешься! - как».
Короче, нормально поговорили бы, попутно открыв читателям несколько дополнительных стрёмных тайн. Но проблема в том, что эти двое встретились не в двадцать втором году, а буквально вот только что. Прямо сейчас (то есть, в августе двадцать четвёртого) в соседнем сквере на лавке сидят.
Что мы знаем об этой книге?
Что Надя (Дилани Ана), по плану, должна была ненадолго съездить в Грас-Кан, благо теперь туда можно быстро добраться на самолёте - полдня, и ты уже там. Но важно не это, а что Дилани Ана оказалась в Грас-Кане, в своём старом доме, уснула и увидела страшный сон. Такой, что проснулась немая от ужаса, в холодном поту и долго сидела потом в темноте, схватившись за голову, очень старалась не вспоминать, но всё равно вспоминала. В этом сне ей было одиннадцать лет, её звали Ева, там медленно ехал куда-то битком набитый стонущими человеческими телами товарный вагон, там воняло потом и нечистотами, там ей хотелось пить, тошнило, болело всё тело, но больше всего голова, там седой человек, от которого пахло смертью, держал её за руку и рассказывал сказку про волшебный город Грас-Кан, где живут после смерти убитые дети. В Грас-Кане всем хорошо, там добрые взрослые, интересные книжки, весёлые игры, дома красивые как дворцы, друзья, пирожки, карусели, мороженое и ласковые коты. Ева ему, конечно, не верила. Она уже знала, что после смерти не будет вообще ни черта. А значит, - думала Ева, - боли тоже не будет. И жажды. И вони, и страха, и голода. Хорошо! Я согласна хоть прямо сейчас.
В детстве этот сон снился Дилани Ане часто, почти каждую ночь, но потом она попросилась спать на диване в кухне, и всё сразу прошло; всё-таки наша кухня волшебное место, - думала взрослая Дилани Ана, - пока я дома, буду там ночевать. Страшные сны - совершено не те эпизоды детства, куда хочется возвращаться. Лучше бы мне приснились качели и бабушкин лимонад.
Этой истории в книге тоже не будет, хотя Дилани Ана действительно летала в Грас-Кан, а там уснула на диване в гостиной, и ей приснился старый детский кошмар. Но она его сразу забыла, перевернулась на другой бок, закуталась в плед поплотнее и проспала до утра. Дилани Ана всегда забывает свои страшные сны. Она сама так в детстве решила, подслушав взрослые разговоры о том, что кошмары снятся тем людям, у которых была очень страшная и тяжёлая предыдущая жизнь. Возмутилась - ну уж нет, я так не согласна! Не надо мне такой прошлой жизни. Чур её покабудке не было! Не хочу ничего вспоминать.
Что мы знаем об этой книге?
Что писать её вовсе без плана - так себе развлечение. Примерно как составлять узоры из бабочек, уговаривая их оставаться на месте, не улетать. Но бабочки всё равно улетают, и всё, что мне остаётся - описывать их полёт. Как они поднимаются выше и выше, и предсказуемо улетают за горизонт.
____________
* Здесь отсылка к любимой игре моей юности; многие играли во что-то подобное, часто игры такого типа носят название «Чепуха». Несколько человек пишут текст по очереди, по строчке, складывая бумагу таким образом, что никто из участников не видит, что написали предыдущие игроки. Мы писали по схеме «кто - с кем - где - когда - что делали - чем это закончилось»; насколько мне известно, существуют и другие варианты. Вся эта «Чепуха» ведёт происхождение от экспериментальных игр сюрреалистов, в первую очередь, «Cadavre exquis», «Изысканный труп» (у сюрреалистов была другая последовательность слов: «какой - кто - что делает - с каким - кем/чем; название игра получила в честь удачной первой попытки - «Изысканный труп выпьет молодое вино»). По мнению сюрреалистов, в подобных играх проявляется эффект неожиданности, соединение несоединимого, когда существа и предметы выступают в самых необычных сочетаниях, создавая образы, напоминающие фантастические видения или сны. В нашем случае однако важно не это, а то, что даже для создания причудливых фантастических образов необходима заранее оговоренная участниками жёсткая схема, обязательная последовательность слов в составляемом предложении - тоже, в каком-то смысле, план.
Я думаю, этот фрагмент пока не закончен. Пользуясь случаем, расскажу ещё много чего, что в книгу никогда не войдёт. Тут Чудины темы "это моя пост-ироническая пост-ирония", "нет ну а что вы хотели", "что происходит" и (в каком-то, наверное только мне очевидном смысле) "между землёй и землёй".
("пост-ироническая пост-ирония" конечно особенно удалась!)