(no subject)
Мераб Мамардашвили. Лекции по античной философии.
…Тогда лишь становится понятно, для чего нам нужна история философии. Она нужна нам, хотя это может показаться парадоксальным, как раз потому, что никакой истории философии нет.
За пребыванием и длением человека во времени, тем более во времени истории, стоит постоянно возобновляющаяся работа или усилие со стороны человека. Поэтому можно сказать так: человек есть в той мере, в какой он хочет быть.
..философия - элемент созидания человеком самого себя.
..античная трагедия как литературная форма тоже возникла из мистерии. Трагедия тоже есть что-то, проделывающее с нами нечто в таком же духе, она не просто рассказывает нам о каких-то событиях, не претендуя на то, чтобы воспроизвести какое-то реальное событие, как оно случилось. нет, с ее помощью ставится и разыгрывается нечто такое, что впервые рождает в человеческих существах (проходящих через участие в трагедии, через восприятие ее) - человека, которого без нее не было бы. То есть, как я их называю, своего рода приставки к нам, через которые мы становимся людьми, - эти мистерии, трагедии, произведения искусства.
Есть какое-то бытие, через форму нас в себя вовлекающее; умное бытие. Но дело в том, что это «умное бытие» не есть абстракция, не есть идеальное представление о каком-то пути (представление, которое лежит у нас в голове). Это особая и практическая реальность - реальность ритуала, реальность мистерии, какие-то конкретные, но умные вещи, или бытие (более умное, чем мы), которое нас к себе приобщает, потому что оно нам адресовано. Оно ритуально воздействует на меня, и я должен как бы перескочить посредством участия, скажем, в ритуальном плаче из своей обыденной жизни в какую-то другую. Я называю ее то «жизнью», то «умом», то «бытием»….
…миф, как и религия, рождаются не из непонимания человеком мира (проблема мифа не есть проблема представления или понимания мира), и не из-за того, что человек был запуган непонятными силами природы. Да нет, перед ним не стояла проблема понимания. Стояла другая проблема - перевода в избыточную жизнь или бытие.
В символе смерти зашифровано и упаковано в предельном своем виде свойство времени. Что это значит? Это значит, что человек, желающий мыслить, попадает обязательно в неразрешимую ситуацию, принимая во внимание, что наше движение во времени (всякое движение осуществляется во времени) - дискретно, мы никогда впереди себя не можем иметь нечто, что с необходимостью вытекало бы из предыдущего: нельзя, например, иметь мысль хотением мысли, волноваться желанием волноваться, вдохновляться желанием вдохновляться. Оказывается тот факт, что мы вдохновимся не вытекает из того, что было перед этим. Так вот, на эту фундаментальную дискретность и на свойство этой дискретности и указывает смерть. Смерть в предельном своем виде как раз выражает дискретность, поскольку, зная, что мы умрем, мы не знаем, когда это случится. И более того, смерть завершает нашу жизнь; только в смерти она завершена и выявлен ее полный смысл.
В основе всех великих философий и религий лежит одна единственная мысль: реально есть, существует какая-то другая жизнь более реальная, чем наша обыденная. Есть что-то другое, что тоже живет, но живет иначе, более осмысленно - это более высокая жизнь, и можно прилагать к ней слова: священная, святая, в ином времени, в ином пространстве и т.д.
Проблема истины возникает только потому, что существует возможность заблуждения. Там, где нет такой возможности, нет и проблемы истины.
Понимать можно только бытие, а небытие понимать нельзя. Более того, греки выражают это такой формулой: есть только бытие, а небытия нет, и его даже высказать невозможно.
Так как философия не дает никаких знаний, она ничего не сообщает, поэтому запомнить ничего нельзя, хотя и есть толстые книги. Философия может лишь сообщить определенный способ мысли, который постоянно должен воссоздаваться человеком на свой собственный страх и риск.
Понятие совести описывает те моральные акты явления, которые для своего существования и свершения не имеют причин вне себя. Они беспричинны. Совесть - причина самой себя.
Для того, чтобы выиграть войну, нужно сначала поставить себя в ситуацию, из которой другого выхода, кроме победы, нет.
До смерти - мы не знаем, а умирая - не владеем тем, что смерть за нас узнала.
Что является самым близким нам и самым понятным в традиционной русской культуре? Мы всегда моральны - завтра и всегда моральны - все вместе. А сегодня можно и необходимо обманывать, говорить неправду, уступать. Почему необходимо? - Потому что все разумные люди так думают и так считают. Но завтра - я же знаю, что я хороший и добронамеренный - сделаем добро - все вместе.
Ведь искусство, во-первых, не есть область, вынесенная за рамки жизни (будучи вынесенным, оно является занятием профессионалов, называющихся художниками, которые, по законам разделения труда, выделены из жизни; рядом идет жизнь, а они занимаются тем, что украшают ее, создают для нас предметы художественного или эстетического потребления и наслаждения, или предметы интеллектуального потребления и наслаждения), и, во-вторых, произведения искусства, также как и произведения мысли, - суть органы жизни, то есть такие конструкции, которые не просто изображают что-то в мире, а являются способами конструирования, порождающими в нас определенные состояния и качества, которых в нас не было бы, если бы к нам не были приставлены эти артефакты, если бы мы с ними не составляли одно структурное целое. Произведения искусства производят в нас жизнь в том виде, в каком наша жизнь, во-первых, - человеческая, и, во-вторых, имеет отношение к бытию.
Мы ведь явно воспринимаем Хлебникова как поэта для поэтов - вся его поэтическая работа была не в сфере производства поэм и стихов, а в сфере производства средств производства поэзии: он экспериментировал над возможностями средств поэтического выражения. На этом уровне происходила его работа, она была связана с парадоксальным перемешиванием пластов языка, сталкиванием одного пласта с другим, чтобы само столкновение выявило бы и высвободило ушедшие в глубину возможности, смыслы и поэтические качества словесных масс. Словесные массы приходят в движение, которое нарушает привычные семантические ходы, привычные образные и ритмические связки и т.д. В этом смысле он поэт для поэтов.
В эстетике ХХ века возникло понимание, что роман, как он строится, например, у Фолкнера, у Джойса, у Марселя Пруста, - не есть изображение какого-то мира вне романа и его воспроизведение (хотя сам материал романа не может быть другим, он обязательно является изображением). Роман сам является миром, внутри которого создаются определенные эффекты, порождаемые романом. В том числе (Пруст это хорошо чувствовал) самим романом порождается его носитель, или писатель. Роман «В поисках утраченного времени» кончается тем появлением персонажа, который может написать этот роман - уже написанный. Утраченное время обретено и теперь можно рассказывать. А все уже рассказано.
Глупость - это то, что думается само собой, а ум - это то, что думается специально и с усилием и предполагает машину рождения, а машина рождения должна быть построена.
…Правда, хитрые греки устами Платона добавят к этому маленькую привязочку: самое страшное, что может произойти с человеком, который сотворил зло, - наказанным не быть. Страшнее не бывает.
Человек, который убивает другого человека, конечно, разрушает условия существования собственного ума, потому что в содержании определения того, что такое ум, входит его множественное или диалогическое существование.
А вот красоту греки считали видимым явлением истины в чистом виде. Чистое явление - это красота.
…что могла бы сказать блоха, скачущая по телу слона, о пространственных размерах мира, если допустить, что она умирала бы за то время, что необходимо ей для передвижения от кончика хвоста к его заднице.
А что такое «одушевленность»? Прежде всего - способность рождать другое. Мертвое отличается от живого тем, что из мертвого ничего не рождается.
…Но «завтра» не будет! И если ты живешь с сознанием. Что его нет, что все «сейчас», - тогда сохраняешь себя. Вот что такое «воля к силе». А если этого нет, то и жить не стоит.
…Тогда лишь становится понятно, для чего нам нужна история философии. Она нужна нам, хотя это может показаться парадоксальным, как раз потому, что никакой истории философии нет.
За пребыванием и длением человека во времени, тем более во времени истории, стоит постоянно возобновляющаяся работа или усилие со стороны человека. Поэтому можно сказать так: человек есть в той мере, в какой он хочет быть.
..философия - элемент созидания человеком самого себя.
..античная трагедия как литературная форма тоже возникла из мистерии. Трагедия тоже есть что-то, проделывающее с нами нечто в таком же духе, она не просто рассказывает нам о каких-то событиях, не претендуя на то, чтобы воспроизвести какое-то реальное событие, как оно случилось. нет, с ее помощью ставится и разыгрывается нечто такое, что впервые рождает в человеческих существах (проходящих через участие в трагедии, через восприятие ее) - человека, которого без нее не было бы. То есть, как я их называю, своего рода приставки к нам, через которые мы становимся людьми, - эти мистерии, трагедии, произведения искусства.
Есть какое-то бытие, через форму нас в себя вовлекающее; умное бытие. Но дело в том, что это «умное бытие» не есть абстракция, не есть идеальное представление о каком-то пути (представление, которое лежит у нас в голове). Это особая и практическая реальность - реальность ритуала, реальность мистерии, какие-то конкретные, но умные вещи, или бытие (более умное, чем мы), которое нас к себе приобщает, потому что оно нам адресовано. Оно ритуально воздействует на меня, и я должен как бы перескочить посредством участия, скажем, в ритуальном плаче из своей обыденной жизни в какую-то другую. Я называю ее то «жизнью», то «умом», то «бытием»….
…миф, как и религия, рождаются не из непонимания человеком мира (проблема мифа не есть проблема представления или понимания мира), и не из-за того, что человек был запуган непонятными силами природы. Да нет, перед ним не стояла проблема понимания. Стояла другая проблема - перевода в избыточную жизнь или бытие.
В символе смерти зашифровано и упаковано в предельном своем виде свойство времени. Что это значит? Это значит, что человек, желающий мыслить, попадает обязательно в неразрешимую ситуацию, принимая во внимание, что наше движение во времени (всякое движение осуществляется во времени) - дискретно, мы никогда впереди себя не можем иметь нечто, что с необходимостью вытекало бы из предыдущего: нельзя, например, иметь мысль хотением мысли, волноваться желанием волноваться, вдохновляться желанием вдохновляться. Оказывается тот факт, что мы вдохновимся не вытекает из того, что было перед этим. Так вот, на эту фундаментальную дискретность и на свойство этой дискретности и указывает смерть. Смерть в предельном своем виде как раз выражает дискретность, поскольку, зная, что мы умрем, мы не знаем, когда это случится. И более того, смерть завершает нашу жизнь; только в смерти она завершена и выявлен ее полный смысл.
В основе всех великих философий и религий лежит одна единственная мысль: реально есть, существует какая-то другая жизнь более реальная, чем наша обыденная. Есть что-то другое, что тоже живет, но живет иначе, более осмысленно - это более высокая жизнь, и можно прилагать к ней слова: священная, святая, в ином времени, в ином пространстве и т.д.
Проблема истины возникает только потому, что существует возможность заблуждения. Там, где нет такой возможности, нет и проблемы истины.
Понимать можно только бытие, а небытие понимать нельзя. Более того, греки выражают это такой формулой: есть только бытие, а небытия нет, и его даже высказать невозможно.
Так как философия не дает никаких знаний, она ничего не сообщает, поэтому запомнить ничего нельзя, хотя и есть толстые книги. Философия может лишь сообщить определенный способ мысли, который постоянно должен воссоздаваться человеком на свой собственный страх и риск.
Понятие совести описывает те моральные акты явления, которые для своего существования и свершения не имеют причин вне себя. Они беспричинны. Совесть - причина самой себя.
Для того, чтобы выиграть войну, нужно сначала поставить себя в ситуацию, из которой другого выхода, кроме победы, нет.
До смерти - мы не знаем, а умирая - не владеем тем, что смерть за нас узнала.
Что является самым близким нам и самым понятным в традиционной русской культуре? Мы всегда моральны - завтра и всегда моральны - все вместе. А сегодня можно и необходимо обманывать, говорить неправду, уступать. Почему необходимо? - Потому что все разумные люди так думают и так считают. Но завтра - я же знаю, что я хороший и добронамеренный - сделаем добро - все вместе.
Ведь искусство, во-первых, не есть область, вынесенная за рамки жизни (будучи вынесенным, оно является занятием профессионалов, называющихся художниками, которые, по законам разделения труда, выделены из жизни; рядом идет жизнь, а они занимаются тем, что украшают ее, создают для нас предметы художественного или эстетического потребления и наслаждения, или предметы интеллектуального потребления и наслаждения), и, во-вторых, произведения искусства, также как и произведения мысли, - суть органы жизни, то есть такие конструкции, которые не просто изображают что-то в мире, а являются способами конструирования, порождающими в нас определенные состояния и качества, которых в нас не было бы, если бы к нам не были приставлены эти артефакты, если бы мы с ними не составляли одно структурное целое. Произведения искусства производят в нас жизнь в том виде, в каком наша жизнь, во-первых, - человеческая, и, во-вторых, имеет отношение к бытию.
Мы ведь явно воспринимаем Хлебникова как поэта для поэтов - вся его поэтическая работа была не в сфере производства поэм и стихов, а в сфере производства средств производства поэзии: он экспериментировал над возможностями средств поэтического выражения. На этом уровне происходила его работа, она была связана с парадоксальным перемешиванием пластов языка, сталкиванием одного пласта с другим, чтобы само столкновение выявило бы и высвободило ушедшие в глубину возможности, смыслы и поэтические качества словесных масс. Словесные массы приходят в движение, которое нарушает привычные семантические ходы, привычные образные и ритмические связки и т.д. В этом смысле он поэт для поэтов.
В эстетике ХХ века возникло понимание, что роман, как он строится, например, у Фолкнера, у Джойса, у Марселя Пруста, - не есть изображение какого-то мира вне романа и его воспроизведение (хотя сам материал романа не может быть другим, он обязательно является изображением). Роман сам является миром, внутри которого создаются определенные эффекты, порождаемые романом. В том числе (Пруст это хорошо чувствовал) самим романом порождается его носитель, или писатель. Роман «В поисках утраченного времени» кончается тем появлением персонажа, который может написать этот роман - уже написанный. Утраченное время обретено и теперь можно рассказывать. А все уже рассказано.
Глупость - это то, что думается само собой, а ум - это то, что думается специально и с усилием и предполагает машину рождения, а машина рождения должна быть построена.
…Правда, хитрые греки устами Платона добавят к этому маленькую привязочку: самое страшное, что может произойти с человеком, который сотворил зло, - наказанным не быть. Страшнее не бывает.
Человек, который убивает другого человека, конечно, разрушает условия существования собственного ума, потому что в содержании определения того, что такое ум, входит его множественное или диалогическое существование.
А вот красоту греки считали видимым явлением истины в чистом виде. Чистое явление - это красота.
…что могла бы сказать блоха, скачущая по телу слона, о пространственных размерах мира, если допустить, что она умирала бы за то время, что необходимо ей для передвижения от кончика хвоста к его заднице.
А что такое «одушевленность»? Прежде всего - способность рождать другое. Мертвое отличается от живого тем, что из мертвого ничего не рождается.
…Но «завтра» не будет! И если ты живешь с сознанием. Что его нет, что все «сейчас», - тогда сохраняешь себя. Вот что такое «воля к силе». А если этого нет, то и жить не стоит.