Башня. Новый Ковчег-6. Глава 36. Ставицкий
Время, которое ещё совсем недавно летело с космической скоростью, вдруг остановилось. Минуты застыли, стрелки часов приклеились к циферблату, и как Сергей не подгонял их, как не торопил, не желали двигаться с места. Время, уснувшее, обездвиженное, из друга прекратилось во врага и сейчас работало против Сергея.
Он в который раз взглянул на часы. Перевёл глаза на электронное табло над дверями, потом на один из мониторов, что стоял ближе остальных.
Половина третьего.
Казалось, теперь всегда будет половина третьего…
У дверей натужно закашлялся один из военных охраны. Сухой неприятный кашель словно зазубренным скребком прошёлся по и без того натянутым нервам. Сергей вздрогнул, ненавидяще уставился на охранника, невысокого краснолицего мужчину. Тот попытался сдержаться, но не смог и опять зашёлся в булькающем, лающем кашле.
- Астма у него, - пояснил второй охранник, тот самый молодой парень, который с весёлой готовностью выполнял все приказы. На его обычно нагловатом лице промелькнуло что-то вроде сочувствия.
Ставицкий отвернулся.
Сейчас всё раздражало его. И сгорбившаяся, ко всему безучастная фигура Васильева. И кашляющий в кулак охранник-астматик. И второй, разбитной, красивый, с тонкой ниточкой едва проклюнувшихся усов над влажным, алым ртом.
Он опять упёрся взглядом в монитор, в статичную картинку часов в углу. Мысленно взмолился, прося время ускорить свой бег. Тщетно. Оно никогда не умело играть по правилам. Оно всегда жило само по себе. Предавало. Ускользало. Текло, как вода…
Да, время похоже на воду. И не просто на воду. Оно похоже на реку. На одну их тех, канувших в небытие рек, шумных и полноводных, что когда-то несли свои волны по широким равнинам давно уже несуществующей страны. Волга, Енисей, Ангара, Дон… в школе их заставляли заучивать наизусть эти ничего уже не значащие названия. А они послушно скрипели ручками, записывая слова учителя, водили пластмассовой указкой по карте, зевая, смотрели видеоролики, в которых блестящая, почти неподвижная гладь воды вдруг сменялась грохочущими горными каскадами, неслась, заявляя на весь мир о своей мощи и своей силе, и всё для того, чтобы на следующем кадре опять превратиться в сонное тёмно-синее зеркало, в котором отражалось такое же ленивое застывшее небо.
Серёжа никогда не любил эти уроки. Не понимал, что толку тосковать по тому, что исчезло давно и что никогда не вернётся.
- …однажды океан уйдёт, и люди снова спустятся на землю. Зашумят леса, русла рек наполнятся водой, что-то изменится, но что-то вернётся к нам в той полузабытой первозданной красоте, что когда-то трогала сердца писателей и поэтов…
Тридцать ручек царапали тонкий пластик, покорно, в такт словам учителя, и Серёжа вместе со всеми выводил в тетради непонятные, почти стёртые названия. Волга, Енисей, Ангара, Дон…
- …вы должны знать, ведь, возможно, уже вы сами или ваши дети увидят всю красоту воочию…
Как звали этого смешного, восторженного учителя? Михаил Александрович? Николай Иванович? Или как-то ещё? Имя не удержалось в памяти Сергея. Он помнил только широкое лицо с большим бугристым носом, невыразительное, плебейское, вялый рот с вечно опущенными уголками, высокие залысины… абсолютно непримечательный человек, рассказывающий неинтересные сказки.
В такое могли верить только такие, как Пашка Савельев, не знающие ни истинного величия, ни настоящей красоты.
- …смотри, Серёжа, видишь, вот тут на карте тонкую голубую извилину? Я забыл, как называлась эта река, а это река. Она берёт своё начало на юге, вот тут, в горах. Там большое озеро. Серёжа, ты хотел бы когда-нибудь увидеть горное озеро? Одно, должно быть, круглое, как тарелка…
Пашка стоит на коленях и водит пальцем по старой бумажной карте.
Пашка - плебей. Да, прадедушка? Серёжа задирает голову высоко-высоко, погружается в глубокие тёмно-синие, почти чёрные глаза.
Да, прадедушка? Ведь правда, прадедушка?
Нет ответа.
Человек на портрете молчит.
Он и сейчас молчал. Его великий прадед. Привёл сюда, за собой привёл, заставил довериться, подчиниться ему и теперь молчал, и это молчанье было хуже всего.
Сергей бросил нервный взгляд на кресло рядом с Васильевым - Алексей Андреев, едва они все вошли в щитовую, занял именно его, удобно расположился и тут же с нескрываемым интересом уставился в бегущие строчки монитора. Худое холодное лицо оживилось, пальцы принялись выстукивать по гладкому пластику стола какую-то жизнеутверждающую мелодию. Прощание славянки. Сергей узнал этот марш, ещё бы не узнать - сколько раз тётя Лена его играла.
Он помнил, как она, красивая и тоненькая, садилась за фортепиано, бережно поднимала крышку, опускала руки на клавиши, слегка пробегала по ним пальцами, поднимая переливчатую, сотканную из звуков, волну. А потом, не дожидаясь, когда оборвётся последняя нота распевки, вверх взлетала бодрая музыка. В такие минуты в квартире Ставицких менялся даже сам воздух, он становился ломким, прозрачным, наполнялся до краёв ликующими и звучными аккордами. С губ тёти Лены не сходила улыбка, да и у бабушки на лице появлялось незнакомое выражение, пропадало отстранённое высокомерие, которое Серёжа привык видеть, резкие черты смягчались, уходила ледяная синева из глаз. Маленькому Серёже не нравилась эта мелодия, она была слишком громкой, слишком всеобъемлющей, хотелось заткнуть уши и убежать к себе в детскую, и он бы так и делал, если б не Пашка. Брат почти никогда не уходил из гостиной, когда его мать садилась за фортепиано, и уж тем более, когда она играла «Прощание славянки». При первых же звуках марша Пашка бледнел, вжимался спиной в стену, на круглом лице отчётливо проступали редкие, светлые веснушки. Он, кажется, даже беззвучно шевелил губами в такт музыке. И потом, уже в детской, вдруг забывшись посередине игры и задумавшись о чём-то своем, выстукивал марш пальцами.
Как прадед сейчас.
Как прадед!
Эта мысль холодной сталью разрезала сознание Сергея. Неожиданная параллель, проведённая между двумя людьми - одного из которых Сергей боготворил, а другого яростно ненавидел, - заставила его замереть. И тут же следом пришло понимание: это конец! Он, Сергей Ставицкий (Ставицкий, не Андреев - в эту минуту Сергей не мог присвоить себе великую фамилию) проиграл. Пустил всё под откос. Оказался недостоин возложенной на него миссии.
Вся картина его бесславного поражения встала перед глазами.
Где-то внизу, глубоко под землёй, гудели непонятные Сергею машины. Гудели дружным слаженным хором, дирижёром которого был Савельев.
А наверху, под стеклянным куполом, громко хлопали двери кабинетов. И в просторном конференц-зале мягким кошачьим шагом ходил из угла в угол Литвинов, улыбался и не пытался скрыть победной улыбки. Смотрел наглыми зелёными глазами, как рассаживаются в кресла те, кто там сидеть не должен: некрасивая Малькова с короткой, мужской стрижкой, дёрганный Соловейчик с влажными коровьими глазами, невозмутимый Величко…, вся плебейская когорта, кухаркины дети, возомнившие себя королями…
А он проиграл.
Взлетел высоко и упал, распластавшись на мокрых бетонных плитах, маленький и одинокий. Бесконечно одинокий в чужом и злом мире.
- С дороги, очкарик!
Чьи-то сильные руки резко толкают в спину. Серёжа падает. Локти больно врезаются в пол. Сползают с носа тяжёлые очки. Школьный рюкзак, с громких хлопком шлёпнувшись об пол, валится на бок, раззявив чёрное нутро. Веером разлетаются учебники и тетради. Листок с контрольной работой, которую Серёжа не успел сдать и которую нёс учителю, плавно опускается кому-то под ноги.
- Осторожно… пожалуйста, - Серёжа слепо щурится, пытается вернуть на место упавшие очки. - Там работа, моя контрольная работа…
- Ой, Серёжа, извини. Я не заметил, - нога опускается на листок, оставляя на нём грязный след.
Серёжа сквозь туман слёз смотрит на удаляющую спину Борьки Литвинова.
Извини, Серёжа, я не заметил. Громкий смех больно бьёт по вискам. Извини. Извини, Серёжа…
Глаза непроизвольно заволокло слезами. Нахлынуло щемящее чувство одиночества, сердце - его сердце, которое никогда не болело, - сейчас смертельно сжалось. Сергей смотрел на точёный профиль прадеда, на едва заметную горбинку, на лёгкие ниточки седины в густых чёрных волосах.
Прадед не поворачивал к нему головы. Для него Сергея больше не существовало. Гении не снисходят до неудачников. Гении через них перешагивают и идут дальше.
- Прадедушка, - беззвучно прошептал Сергей. - Прости, я… я…
Ему вдруг показалось, что Алексей Андреев слегка пошевелился, оторвал взгляд от мелькающего каскада цифр. Надежда, которая, казалось, уже совсем умерла, неярко вспыхнула - так вспыхивает тлеющий уголек в расшевеленных останках костра.
- Прадедушка, - Сергей заговорил, тихо и робко, пытаясь справиться с волнением и дрожью. - Прадедушка. Сейчас сюда придёт Павел. Осталось полчаса до конца ультиматума. Он придёт, он не может не прийти, а если не придёт, то тогда…
Тогда…
Алексей Андреев наконец повернулся к нему. Ожёг холодным взглядом. Длинные пальцы сжались в крепкий кулак.
И что тогда?
По спине мокрой струйкой пробежал озноб, защекотал между лопатками. За крепкими стенами щитовой взвизгнул ветер, ударил кулаком в дверь, пытаясь открыть её, хлынуть внутрь вместе с царящей снаружи темнотой.
- Так что тогда, Серёжа? - прадед наконец разжал крепко сдвинутые губы. Впервые за всё это время обратился к нему. - Тогда ты сделаешь то, что должен сделать? Ты сделаешь это, Серёжа?
Сергей попытался утвердительно кивнуть. Пообещать. Но не смог. От него требовали невозможного…
А ведь ещё какой-то час назад всё было легко и предельно ясно.
Как только Васильев, едва придя в себя, рассказал о возможности отключения АЭС от общей энергосистемы, упомянув, что отсюда можно отключить не только АЭС, но и производственные цеха, и жилые этажи, и сверкающий роскошью Надоблачный уровень - вообще всё, всю Башню, - Сергей понял, что надо делать.
Башню опутали путы предательства. Гниль, въевшаяся в бетонные перекрытия, разлагала её изнутри, и люди, сами того не осознавая, уже доживали свои последние часы.
Так однажды уже было, сто лет назад. Тогда мир тоже погружался в хаос, погружался постепенно. Человечество, погрязнув в разврате и похоти, забыло о правильном ходе истории, обо всём забыло. И финал был неизбежен.
Для всех.
Если бы не Башня, взметнувшаяся ввысь. Ставшая триумфом инженерной мысли великого гения - Алексея Андреева.
Она стала сосудом для лучших. Не просто убежищем, а идеальным местом, где всё было продумано до мелочей, начиная с теплиц и загонов для животных и заканчивая надоблачным ярусом. Электростанции, производственные цеха, больницы, школы - над всем царил единый высший порядок. И такое идеальное место требовало идеальных людей.
Их искали по всей стране, на той самой одной шестой части суши, что ещё не ушла под воду, которую ещё не поглотил Океан, наступающий в те дни почти повсюду. Каждый кандидат проходил тщательный отбор и, пройдя, занимал строго определённую ячейку в логично выстроенной иерархии. Золотой Век, некогда царивший на земле, вернулся с первыми криками захлёбывающихся в воде людей. Потоп смыл недостойных, оставив только лучших - тех, кому суждено было построить совершенное общество.
Первые трещинки появились с восстанием Ровшица. Несокрушимая громада закачалась, но не упала - выстояла, и спустя семьдесят лет потомок великого Андреева, Сергей Андреев, взял реванш.
И у него бы всё получилось, Сергей был в этом абсолютно уверен, реформы со временем принесли бы свои плоды, безупречная иерархия была бы восстановлена, но он не учёл одного: гниль проникла слишком далеко. Зараза пустила метастазы, и они липкой паутиной опутали весь организм. И этот организм хоть ещё и жил, но уже отчаянно смердел, покрываясь трупными пятнами…
Сергей метался. Он ещё пытался всё спасти, но увы. Всё было напрасно.
И только оказавшись на Южной станции, Сергей понял, что надо делать.
Под нож.
Заражённую скотину отправляют под нож.
Всех. Без сожалений и без сантиментов.
Однажды человечество уже получило отсрочку от смерти на целых сто лет. И теперь пришла пора вернуть долг Океану. Нажать на рычаг…
- Боюсь, Серёжа, тебе это не по силам.
Алексей Андреев расслабил сжатые в кулак пальцы. Отвернулся и снова затарабанил ненавистный марш, мгновенно забыл о правнуке.
Сергею хотелось сказать, что это не так, что он сделает, он всё обязательно сделает. И неважно на самом деле, придёт Павел на станцию или нет - Океан получит своё. Всё это хотел сказать Сергей. Прокричать, перекрывая и монотонное гудение приборов, и глухой плач шторма, и надсадный кашель охранника. Но слова не шли. Прадед был прав: он, Серёжа, не сможет. Никогда не сможет. Ведь ему придётся погрузить во тьму не только весь мир, но и себя - себя тоже! Лучшего, единственно правильного человека на земле - и во тьму! Туда, где уже больше не будет никого и ничего.
А к этому Серёжа был абсолютно не готов.
- Сергей Анатольевич, господин Верховный правитель… Тут… да что это такое? Ерунда какая-то, быть этого не может…
Слова Васильева не сразу долетели до сознания. Сергей был занят собой, своими мыслями и своими переживаниями, и потому не сразу обратил внимания на внезапно изменившееся лицо начальника Южной станции. И лишь когда тот позвал его несколько раз по имени, Сергей наконец очнулся, вскинул на Васильева мутные от слёз глаза.
Виталий Сергеевич, бледный и растерянный, не сводил взгляда с центрального монитора. Его руки лихорадочно метались по пульту. Он что-то переключал, нажимал на кнопки, двигал рычажки и тумблеры, но чем больше он совершал действий, тем сильнее серело его лицо. Алексей Андреев тоже подался вперёд. На жёстком лице появилось незнакомое Сергею встревоженное выражение.
Что-то явно происходило, но что - Сергей не понимал.
- Виталий Сергеевич, что у вас?
Васильев не ответил. По его лицу катились крупные градины пота, но он не вытирал их - его руки были заняты, пальцы двигались с бешеной скоростью. По монитору по-прежнему ползли цифры, но одно из полей отчаянно мигало красным, и показатели в нём менялись как в калейдоскопе.
- Чёрт, скорость… скорость падает. Этого не может быть, ведь давление, о чёрт, да чтоб его… - глухо бормотал Васильев, перещёлкивая какие-то переключатели. - Скорость турбины…, да быть такого не может, ну нет…
- Давай ещё раз, Серёжа. Как найти скорость? Формула, ты помнишь формулу?
Учебник по физике в руках бабушки. Ещё минуту назад он лежал раскрытый перед Серёжей, и формула скорости, простая - наверно, простая - настойчиво лезла в глаза. Серёжа её помнил, хорошо помнил, он целый час бездумно повторял: если модуль скорости не изменяется во времени, то такое движение называют равномерным. При равномерном движении скорость можно вычислить по формуле…
- …скорость можно вычислить по формуле, - шепчет Серёжа. - По формуле… по формуле…
- Да. По формуле. По какой? Что на что надо разделить?
- Время, - неуверенно бубнит Серёжа. - Время на путь длины… длину пути…
Бабушка с силой захлопывает учебник. Серёжа втягивает голову в плечи и беззвучно плачет…
Он ненавидел физику. Ничего не понимал в ней, не хотел понимать, да и не мог. Как не старался - не мог. С математикой ещё всё было более-менее сносно, но вот физика… здесь Серёжа чувствовал себя полным идиотом. Не помогала ни зубрёжка, ни долгие и мучительные высиживания над домашним заданием. И именно это и злило бабушку больше всего.
- Серёжа, - медленно говорила она. Плохо сдерживаемое разочарование сквозило в каждом её жесте и каждом слове. - Твой прадед считал энергетический сектор и сектор систем жизнеобеспечения самыми важными секторами. Он был прекрасным инженером и лично принимал участие в разработке Башни. Мы планировали, что ты дальше пойдёшь именно в этом направлении. Будешь представлять интересы семьи в секторе систем жизнеобеспечения. Старайся!
Серёжа старался. Он до головокружения и тошноты вчитывался в учебники, запоминал, вникал, но ничего не мог с собой поделать. Формулы путались. Понятия разбегались. Скорости, вектора, физические величины…, всё это были абстрактные слова для Сергея, и чем больше он учил, тем хуже становились его знания.
Однажды он случайно услышал, как бабушка сказала отцу:
- Жаль, что твой сын оказался совершенно неспособен к изучению физики. Я говорила с кураторшей, а та, в свою очередь попыталась надавить на учителя, но его вердикт был однозначен. Увы, у Серёжи гуманитарный склад ума. Я могу, конечно, попросить, и ему подправят отметки. И рекомендацию нужную дадут, но ты сам понимаешь, сектор систем жизнеобеспечения - не то направление, где это может прокатить. Я надеялась, что Серёжа хоть в какой-то мере унаследует инженерные таланты моего отца, но приходится признать - в этом он пошёл не в нашу породу. В отличие от сына Ленуши, который как раз тут и проявляет основные способности. Поэтому, я считаю, что Серёже надо нацеливаться на финансовый сектор, с математикой у него всё же не так плохо, как с физикой…
В тот вечер Серёжа, оставшись в своей комнате, долго и горько плакал. Он не справился, не смог, разочаровал бабушку, не унаследовал инженерный талант Андреевых. А Пашка - Пашка унаследовал. Значит, он больше него, Серёжи, достоин своего великого прадеда. Это было очень обидно. Семья, бабушка возлагали на него надежды, а он…
- Объясните, Виталий Сергеевич, что случилось?
Сергей вслед за Васильевым вглядывался в мониторы и ничего не понимал. Рядом сидел прадед - для него, так же как и для Васильева, всё было предельно ясно. Он хмурил брови, и его пальцы быстро выстукивали, но не «Прощание славянки», а что-то тревожное, похожее на поднимающуюся бурю. Оба они не обращали на Сергея никакого внимания.
- Виталий Сергеевич!
Васильев обернулся.
- Сергей Анатольевич, тут…, - на красивом лице застыла паника. - Понимаете, какое дело. Турбина встала. То есть сначала раскрутилась, вышла на предельные параметры, а теперь вот… но…, - Васильев резко отёр пот с лица. - Не могла она встать. Не могла! Тогда бы всё полетело, генератор, вообще всё. А тут… Надо проверить турбину.
- Так проверяйте! - Сергей кивнул в сторону мониторов.
- Нет. Надо физически проверить.
До Сергея не доходило, что имеет в виду Васильев. Не скрывая раздражения, он смотрел на сгорбленные плечи начальника станции, на вялые руки, которые ещё совсем недавно порхали большими встревоженными птицами над панелью управления, а теперь неподвижно лежали на подлокотниках кресла - смотрел и никак не мог взять в толк, почему Васильев не проверяет. И тут до него дошло.
- Что значит физически?
- Надо спуститься к турбине. Она внизу, на плавучей платформе, которая примыкает к основной. Нужно позвонить дежурным, - Васильев непроизвольно потянулся к телефонному аппарату, но так и замер с протянутой рукой. - О, боже, никого ведь нет. О, боже.
Он несколько раз растерянно повторил «о, боже», не сводя с Сергея немигающих глаз. Сейчас они были у Васильева совершенно детскими, бледно-голубыми, как у младенца.
- Я тогда, наверно, сам, Сергей Анатольевич, - Васильев стал неловко подниматься с кресла. Левая рука соскользнула с подлокотника, и крупное красивое тело странно накренилось. - Мне самому… самому надо сходить…
- Сядьте! - взвизгнул Сергей, и Васильев, так и не поднявшись до конца, плюхнулся обратно в кресло. - Сидеть! Не вставать!
Сергей ринулся к пульту. Опёрся руками о край стойки, почти уткнулся носом в главный экран. Всматривался, пытался уловить в скоплении цифр то самое, что углядел Васильев, что было понятно прадеду.
А вдруг это всё игра? Виски заломило от напряжения. Что если никакого сбоя нет? И эти нулевые показатели, в которые только что тыкал пальцем Васильев - норма. А если Васильев всё выдумал? Нашёл повод, чтобы связаться с Савельевым? Куда он собрался бежать? Может, у него там сообщники…
Сергей уже забыл, что сам велел эвакуировать весь персонал со станции. Теперь ему казалось, что Васильев всё это время только и думал о том, как бы вырваться из щитовой. Ну, конечно, это же очевидно. Сейчас он выйдет отсюда, позвонит Савельеву…
- Вы никуда не пойдёте! Это исключено.
- Но…
- Я сам! Сам, - Сергей схватился за душивший его галстук, зло уставился на Васильева. - Давайте сюда ваш плащ. Быстро.
Васильев вскочил с места, заоглядывался по сторонам, ища глазами плащ, потом, вспомнив, что плащ до сих пор на нём, принялся стаскивать его с себя, дёргая за полы нервными резкими движениями. Полиэтиленовая ткань затрещала, так и не высохшие капли воды полетели в сторону Сергея.
- Простите, Сергей Анатольевич, я не хотел, - забормотал Васильев. - Давайте я помогу… надеть плащ помогу.
Он неловко засуетился вокруг Сергея, накидывая соскальзывающий мокрый дождевик ему на плечи. Ставицкий не обращал на Васильева никакого внимания. Сейчас ему было не до трясущегося от страха начальника Южной станции. Непонятная решимость овладела им. Сергей старался не глядеть в сторону прадеда, но боковым зрением чувствовал - Алексей Андреев смотрит на него. Смотрит. Оценивает. Принимает решение.
Ничего так не хотелось в эту минуту Сергею, как доказать своему прадеду, ещё раз доказать, что он достоин. Достоин и его любви, и его внимания, и возложенной на него миссии. Он, Сергей, достоин! Не Пашка!
- …там ведь по сути ничего такого сложного нет, - слова Васильева звучали, как сквозь вату. - Надо просто посмотреть, работает турбина или нет. Она на плавучей платформе, я уже говорил. Сначала нужно спуститься на третий ярус, а потом по южной стороне по лестнице вниз - сам модуль, турбина и генератор, находится на воде. Конечно, сейчас шторм, метеосводки показывают семь баллов, но у нас всё оборудование рассчитано. Лестницу, что к модулю ведёт, мы недавно проверяли. В критических местах усилили, подварили, так что… Главное, на сам модуль спуститься, дойти до него. Турбина сверху, вы её ни с чем не спутаете, Сергей Анатольевич. Она должна крутится, она…
- Я сам знаю, что там должно быть! - Сергей гневно прервал речь Васильева. - Я прекрасно во всём разбираюсь.
В эту минуту ему казалось, что так оно и есть. Он действительно всё знает и всё понимает. Тихо зашелестели страницы старого потрёпанного учебника.
- Так что нужно сделать, Серёжа, чтобы найти скорость?
- Скорость - это расстояние, пройденное за единицу времени. Чтобы узнать скорость движения, нужно расстояние разделить на время.
- Умница, - крепкие пальцы ободряюще сжимают худенькое детское плечико. - Я всегда знала, что ты пошёл в нашу породу. Унаследовал инженерные таланты моего отца. Я всегда это знала.
Сергей рывком запахнул полы плаща.
- Вы двое - за мной, - коротко приказал охранникам. Подошёл к двери, распахнул и всё тем же сухим отрывистым тоном скомандовал но уже военным, что стояли на карауле снаружи. - Один из вас. Ты, - он ткнул скрюченным пальцем в грудь того, что был ближе. - Зайди внутрь. Будешь дежурить здесь. Твоя задача - глаз с него не спускать.
Сергей махнул рукой в сторону бледного Васильева. Тот так и не распрямился до конца после того, как помогал Сергею одеться, и теперь стоял в нелепой позе, похожий на услужливого лакея.
- Никуда не выпускать, ни за дверь, ни к телефону, следить в оба, - Сергей продолжал раздавать инструкции. - В случае неповиновения - стрелять.
Васильев дёрнулся при слове «стрелять» и ещё больше согнулся. Но Сергей на него уже не смотрел. Он повернулся к прадеду. С надеждой уставился в холодное спокойное лицо, ища так нужное ему сейчас одобрение.
- Я ведь молодец, прадедушка, да? Правда? Я? Я, а не Пашка?
- Конечно, ты. Ты - молодец, Серёжа. Ты - молодец…
*************************************
навигация по главам
Башня. Новый Ковчег-1
Башня. Новый Ковчег-2
Башня. Новый Ковчег-3
Башня. Новый Ковчег-4
Башня. Новый Ковчег-5