28 марта 2009
28 марта Гуси-гуси представили в Москве "Доминиканскую кантату".
Жизнеописание святого Доминика - 13 песен, перемежающихся историческими справками.
Алан Кристиан, Тикки Шельен и Алина Зайцева.
Они у меня взяли душу, пронесли ее всем вершинам и вернули счастливую, ликующую, встрепанную и как будто умытую.
Мне было прекрасно, потому что я не знала историю жизни монаха Доминика, и каждое меджупеснье слушалось как - что же, что же дальше?
Это такое ощущение праздника, когда вдруг в маленький городочек приезжают ваганты и трубадуры, и восхищенная детвора слушает сказ, затаив дыхание.
Ваганты и трубадуры сами любят Доминика, они рассказывают о нем ласково и с любовью, и весь их вид говорит, ничего, дружок, все закончится хорошо-прехорошо.
Но все равно - волнительно.
Волнительно, когда одинокая фигурка, вдохновленная обращать еретиков в церковь, бродит где-то бесприютно по Италии, проповедуя Слово Божье. И как-то его встретят и будет ли кров, и еда и добрые ли люди попадутся ему на пути сегодня?
Так тяжко и больно за него, когда мир погружается во тьму, и сломленный венчик цветка, смешавшись с серым пеплом, уносится ветром далеко-далеко вместе с горем и плачем, и звоном колоколов.
Страшно, когда едва минует его гибель от наемников, грустно, когда не отпускают героя братья миссионером в сарацинские страны, печально,когда несут его больного умирать в Болонь - успеют ли, донесут?
А самое последнее,когда ты пережил все, посмотрел и полюбил до конца, отчаянное напоследок - вскрытие могилы через 12 лет по приказу папы - толки, сплетни, шепот - свят - не свят
И ты сжимаешься в нехорошем предчувствии - о, ваганты и трубадуры, им ли не знать, шутам божьим сколько горя и несправедливости на свете, и... вскрыта могила, посрамлены неверующие - аромат цветов источают мощи святого Доминика.
Вот и закончилось все дружок, закончилось хорошо-прехорошо.
А потом долго-долго бисировали.
И было так невыразимо спокойно и благодарно.
Я шла домой и несла в себе -
Положи меня, как печать, на сердце своё,
Чтобы слушать трепет его и ночи, и дни.
Сквозь февральский холод, мартовский лед, зазеркальное забытьё
Ты плывешь свечою в ладонях - Господи, не оброни.
Там, где трое сядут за трапезу и станут пить в твою честь,
Там прокатится струнами арфы золотое имя твоё,
Тебя называют святою землей, святая она и есть,
Она избавляет от всех скорбей, она горит и поёт.
Просите мира Иерусалиму,
Просите мира Иерусалиму,
святым мостовым его, стенам и башням,
чтобы война не коснулась его, просите мира Иерусалиму.
Что такое наши князья - и что могут они?
И кого ты братом считал - да был ли он тебе брат?
Там, за краешком неба на календаре, живут весенние дни,
И однажды растает снег - и они прилетят.
Будет Пасха, и виноградник в зеленом дыму,
Над иссохшей старой лозой закурится живая листва,
С Галаадских невиданных гор хлынут овцы в долину, где лилии снега белей,
И, возможно, тогда исцелится моя голова.
Просите мира Иерусалиму!
Положу тебя, как печаль, на сердце мое.
Только имя твое прошепчи - задрожит, любовью замрет.
Бог сказал о тебе: Иерусалиму равных нет на земле,
Все народы придут поклониться ему и сольются в единый народ.
А здесь освящают вино и свечи, и который вечер зима,
Осыпается с крыши серебряный иней и кружится под фонарём.
Не грусти, мое сердце, все образуется, ты же мне говорила сама:
Пока стоит наш Ерусалим, мы будем молиться о нём.
Тикки Шельен
Жизнеописание святого Доминика - 13 песен, перемежающихся историческими справками.
Алан Кристиан, Тикки Шельен и Алина Зайцева.
Они у меня взяли душу, пронесли ее всем вершинам и вернули счастливую, ликующую, встрепанную и как будто умытую.
Мне было прекрасно, потому что я не знала историю жизни монаха Доминика, и каждое меджупеснье слушалось как - что же, что же дальше?
Это такое ощущение праздника, когда вдруг в маленький городочек приезжают ваганты и трубадуры, и восхищенная детвора слушает сказ, затаив дыхание.
Ваганты и трубадуры сами любят Доминика, они рассказывают о нем ласково и с любовью, и весь их вид говорит, ничего, дружок, все закончится хорошо-прехорошо.
Но все равно - волнительно.
Волнительно, когда одинокая фигурка, вдохновленная обращать еретиков в церковь, бродит где-то бесприютно по Италии, проповедуя Слово Божье. И как-то его встретят и будет ли кров, и еда и добрые ли люди попадутся ему на пути сегодня?
Так тяжко и больно за него, когда мир погружается во тьму, и сломленный венчик цветка, смешавшись с серым пеплом, уносится ветром далеко-далеко вместе с горем и плачем, и звоном колоколов.
Страшно, когда едва минует его гибель от наемников, грустно, когда не отпускают героя братья миссионером в сарацинские страны, печально,когда несут его больного умирать в Болонь - успеют ли, донесут?
А самое последнее,когда ты пережил все, посмотрел и полюбил до конца, отчаянное напоследок - вскрытие могилы через 12 лет по приказу папы - толки, сплетни, шепот - свят - не свят
И ты сжимаешься в нехорошем предчувствии - о, ваганты и трубадуры, им ли не знать, шутам божьим сколько горя и несправедливости на свете, и... вскрыта могила, посрамлены неверующие - аромат цветов источают мощи святого Доминика.
Вот и закончилось все дружок, закончилось хорошо-прехорошо.
А потом долго-долго бисировали.
И было так невыразимо спокойно и благодарно.
Я шла домой и несла в себе -
Положи меня, как печать, на сердце своё,
Чтобы слушать трепет его и ночи, и дни.
Сквозь февральский холод, мартовский лед, зазеркальное забытьё
Ты плывешь свечою в ладонях - Господи, не оброни.
Там, где трое сядут за трапезу и станут пить в твою честь,
Там прокатится струнами арфы золотое имя твоё,
Тебя называют святою землей, святая она и есть,
Она избавляет от всех скорбей, она горит и поёт.
Просите мира Иерусалиму,
Просите мира Иерусалиму,
святым мостовым его, стенам и башням,
чтобы война не коснулась его, просите мира Иерусалиму.
Что такое наши князья - и что могут они?
И кого ты братом считал - да был ли он тебе брат?
Там, за краешком неба на календаре, живут весенние дни,
И однажды растает снег - и они прилетят.
Будет Пасха, и виноградник в зеленом дыму,
Над иссохшей старой лозой закурится живая листва,
С Галаадских невиданных гор хлынут овцы в долину, где лилии снега белей,
И, возможно, тогда исцелится моя голова.
Просите мира Иерусалиму!
Положу тебя, как печаль, на сердце мое.
Только имя твое прошепчи - задрожит, любовью замрет.
Бог сказал о тебе: Иерусалиму равных нет на земле,
Все народы придут поклониться ему и сольются в единый народ.
А здесь освящают вино и свечи, и который вечер зима,
Осыпается с крыши серебряный иней и кружится под фонарём.
Не грусти, мое сердце, все образуется, ты же мне говорила сама:
Пока стоит наш Ерусалим, мы будем молиться о нём.
Тикки Шельен