Вишневый сад. Театр «Сфера»
Если бы я захотела одной фразой рассказать, о чем этот спектакль, я бы сказала: "агония одного детства, одного затянувшегося детства"
Раневская-Филатова приезжает вся такая свежая, наивная, открытая, непосредственная, естественная. В общем такая, какой свойственно быть ребенку.
"Мама, ты помнишь, что это за комната?". Филатова смотрит ясно широко по детски раскрытыми глазами, встряхивает головой с кудряшками и звонко отчеканивает: "детская!". После чего она стремительно побежала, так обегают "свои" владения дети, когда их привозят после долгой зимы на дачу, радостно и оптимистично! У детей всегда все хорошо, впереди столько открытий. Потом она выходит и начинает блистать... Она довольна и естественна...
То запоет "я ехала домой", чисто и непосредственно... Так поют дети, им неведомы неловкость и сомнения... Им хорошо, они поют. «Казалось мне, что все с таким участьем, с такою ласкою глядели на меня»… Это так свойственно Раневской считать, что все сюда пришли полюбоваться на нее. «Вот сейчас выпью кофей»… В этой концепции так естественно смотрится, как она пьет кофе, а остальные наблюдают за ней и ждут указания на выход…
И также непосредственно Раневская не замечает Лопахина, она его просто не видит, как он не старается на себя обратить внимание. И когда он говорит про то, что вишневый сад будет продан… У Раневской такое изумленное лицо, будто она впервые это слышит, она серьезно не понимает ни того, что ей говорит Лопахин, ни всей серьезности происходящего. И снова Раневская, также как дети легко забываются и отмахиваются от неинтересных личностей и событий, легкомысленно отмахнулась и от всех идей Лопахина, и от него самого...
Впервые Раневская «встряхивается» от своего затянувшегося детства, когда к ней подходит сзади Петя Трофимов и тихо ее окликает... Нам повезло, оба раза мы сидели таким образом, что нам было видно лицо Филатовой-Раневской, когда та обернулась на его оклик. В глазах было столько ужаса, столько боли... Наверное, именно в этот момент ее детство и начало агонировать... Сложно сказать, испугалась ли она неожиданного оклика, узнала ли сразу Петю, нахлынули ли воспоминания ... Но тревога посетила ее… И далее, мы видим Раневскую в стремительном запоздалом и несколько наивном взрослении. Она отчитывает сначала Гаева - «зачем так много есть, так много пить, так много говорить», потом Лопахина - «Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного», потом «сватает» Варю, делает она это все очень важно и неумело, как делают подростки, которые вдруг себя почувствовали взрослыми.
Но она все еще «девочка», не желающая взрослеть, и над продажей вишневого сада она плачет искренне навзрыд, как плачут дети, потеряв окончательно любимую игрушку. В тот момент детям кажется, что жизнь с этой потерей утрачивает смысл, им недостаточно еще опыта смириться и признать тот факт, что жизнь будет продолжаться, но уже без любимой игрушки. И когда Аня успокаивает Раневкую: «мама мы насадим новый сад», то слова ее звучат без малейшего намека из учебников нашего школьного прошлого, там нет ничего, что говорится о «новой жизни». Аня просто успокаивает свою мать, как успокаивают ребенка, обещая ему все, что только он не пожелает.
В четвертом действии невозможно не заметить, насколько Раневская изменилась. Она наконец повзрослела? Уже нет шаловливых кучеряшек, взгляд потухший, она сосредоточена, единственным отголоском «ее детства» является ее нежелание замечать Лопахина, но теперь она это делает умышленно. И в этом все равно столько еще детства.
В сцене отъезда Раневская с Гаевым так похожи, так похожи на двух растерявшихся детей. Они, наконец, осознали, что детство вот так внезапно завершилось…
Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась.
Дремота сладкая моих коснулась глаз.
О, если б никогда я вновь не просыпалась…
Раневская-Филатова приезжает вся такая свежая, наивная, открытая, непосредственная, естественная. В общем такая, какой свойственно быть ребенку.
"Мама, ты помнишь, что это за комната?". Филатова смотрит ясно широко по детски раскрытыми глазами, встряхивает головой с кудряшками и звонко отчеканивает: "детская!". После чего она стремительно побежала, так обегают "свои" владения дети, когда их привозят после долгой зимы на дачу, радостно и оптимистично! У детей всегда все хорошо, впереди столько открытий. Потом она выходит и начинает блистать... Она довольна и естественна...
То запоет "я ехала домой", чисто и непосредственно... Так поют дети, им неведомы неловкость и сомнения... Им хорошо, они поют. «Казалось мне, что все с таким участьем, с такою ласкою глядели на меня»… Это так свойственно Раневской считать, что все сюда пришли полюбоваться на нее. «Вот сейчас выпью кофей»… В этой концепции так естественно смотрится, как она пьет кофе, а остальные наблюдают за ней и ждут указания на выход…
И также непосредственно Раневская не замечает Лопахина, она его просто не видит, как он не старается на себя обратить внимание. И когда он говорит про то, что вишневый сад будет продан… У Раневской такое изумленное лицо, будто она впервые это слышит, она серьезно не понимает ни того, что ей говорит Лопахин, ни всей серьезности происходящего. И снова Раневская, также как дети легко забываются и отмахиваются от неинтересных личностей и событий, легкомысленно отмахнулась и от всех идей Лопахина, и от него самого...
Впервые Раневская «встряхивается» от своего затянувшегося детства, когда к ней подходит сзади Петя Трофимов и тихо ее окликает... Нам повезло, оба раза мы сидели таким образом, что нам было видно лицо Филатовой-Раневской, когда та обернулась на его оклик. В глазах было столько ужаса, столько боли... Наверное, именно в этот момент ее детство и начало агонировать... Сложно сказать, испугалась ли она неожиданного оклика, узнала ли сразу Петю, нахлынули ли воспоминания ... Но тревога посетила ее… И далее, мы видим Раневскую в стремительном запоздалом и несколько наивном взрослении. Она отчитывает сначала Гаева - «зачем так много есть, так много пить, так много говорить», потом Лопахина - «Вам не пьесы смотреть, а смотреть бы почаще на самих себя. Как вы все серо живете, как много говорите ненужного», потом «сватает» Варю, делает она это все очень важно и неумело, как делают подростки, которые вдруг себя почувствовали взрослыми.
Но она все еще «девочка», не желающая взрослеть, и над продажей вишневого сада она плачет искренне навзрыд, как плачут дети, потеряв окончательно любимую игрушку. В тот момент детям кажется, что жизнь с этой потерей утрачивает смысл, им недостаточно еще опыта смириться и признать тот факт, что жизнь будет продолжаться, но уже без любимой игрушки. И когда Аня успокаивает Раневкую: «мама мы насадим новый сад», то слова ее звучат без малейшего намека из учебников нашего школьного прошлого, там нет ничего, что говорится о «новой жизни». Аня просто успокаивает свою мать, как успокаивают ребенка, обещая ему все, что только он не пожелает.
В четвертом действии невозможно не заметить, насколько Раневская изменилась. Она наконец повзрослела? Уже нет шаловливых кучеряшек, взгляд потухший, она сосредоточена, единственным отголоском «ее детства» является ее нежелание замечать Лопахина, но теперь она это делает умышленно. И в этом все равно столько еще детства.
В сцене отъезда Раневская с Гаевым так похожи, так похожи на двух растерявшихся детей. Они, наконец, осознали, что детство вот так внезапно завершилось…
Тревожно мысль моя и путалась, и рвалась.
Дремота сладкая моих коснулась глаз.
О, если б никогда я вновь не просыпалась…