"Уюта - нет, покоя - нет"...
"О болезнях говорить нестерпимо скучно, но сейчас больше не о чем говорить. Это состояние мне знакомо, когда ни души, ни тела нет и вы больны, как не были никогда еще: жар не прекращается, все ноет, трудно дышать. В чем дело, неизвестно, и вы принимаете водевильное количество лекарств, которые не помогают…"
Так писал Александр Блок в одном из своих писем. Как это созвучно с нашим временем. Но надеюсь, что душа у нас с вами всё же есть, но разговор пойдёт немного о ином.
Героем данного поста, как вы уже поняли, будет Александр Блок - поэт Серебряного века, символист и декадент. Я не являюсь его поклонницей, но пройти мимо этого яркого, противоречивого человека не могу. Уж очень неординарная личность. Блок, тонко чувствовавший своё время, давал точные ему оценки, которые звучат не только современно, но и злободневно.
Человеческая культура становится все более железной, все более машинной; все более походит она на гигантскую лабораторию, в которой готовится месть стихии: растет наука, чтобы поработить землю; растет искусство - крылатая мечта - таинственный аэроплан, чтобы улететь от земли; растет промышленность, чтобы люди могли расстаться с землею.
Всякий деятель культуры - демон, проклинающий землю, измышляющий крылья, чтобы улететь от нее. Люди культуры, сторонники прогресса, отборные интеллигенты - с пеной у рта строят машины, двигают вперед науку, в тайной злобе, стараясь забыть и не слушать гул стихий земных и подземных, пробуждающийся то там, то здесь. И только иногда, просыпаясь, озираясь кругом себя, - они видят ту же землю, - проклятую, до времени спокойную, - и смотрят на нее как на какое-то театральное представление, как на нелепую, но увлекательную сказку. Сегодня высверлены аккуратные трещины между человеком и природой и потому во всех нас заложено чувство болезни, тревоги, катастрофы, разрыва.
Удивительно, но Блок себя чувствовал вполне уютно в мрачном 1917-ом:
...мне было уютно в этой мрачной и одинокой бездне, имя которой - Петербург 17-го года. Я думал: куда ты несешься, жизнь? От дня и от белой ночи возбуждение было, как от вина.
Поэт наивно верил, что новое будет лучше старого, но скоро понял, что это новое таит в себе другую опасность...
...быть вне политики - это гуманизм наизнанку. Это значит - бояться политики, прятаться от неё, замыкаться в эстетизм и индивидуализм, предоставлять государству расправляться с людьми, как ему угодно, своими устаревшими средствами.
Человеческая совесть побуждает человека искать лучшего и помогает ему порой отказываться от старого, уютного, милого, но умирающего и разлагающегося - в пользу нового, сначала неуютного и немилого, но обещающего свежую жизнь. Я могу шептать, а иногда - кричать: оставьте в покое, не моё дело, как за революцией наступает реакция, как люди, не умеющие жить, утратившие вкус жизни, сначала уступают, потом пугаются, потом начинают пугать и запугивают людей, ещё не потерявших вкуса, ещё не «живших» «цивилизацией», которым страшно хочется пожить, как богатые… Да, мои нервы притупились от виденного и слышанного тогда. Опущусь - и сейчас же поднимается этот сидящий во мне Распутин. Все, все они - живые и убитые дети моего века сидят во мне. Сколько, сколько их!
Не в этом ли причина его унылости в творчестве, да и в жизни тоже. Одна из причин.
Со мною бывает часто физическое томление. Вероятно, то же у беременных женщин: проклятие за ношение плода; мне проклятие за перерождение. Нельзя даром призывать Диониса - в этом все призывание Вакха, по словам самого Вячеслава Иванова. Если не преображусь, умру так, в томлении… Искусство должно спешить туда, где скрыт какой-нибудь порок. Тот, кто осознает, что боль, страдания и беспокойство - часть жизни, становится настоящим человеком.
Как-то сыроватой ночью на Мойке против Новой Голландии я вытянул за руку молодого матроса, который повис на парапете, собираясь топиться. Он охал, потерял фуражку, проклинал какую-то «стерву». Во всяком случае, это мне чуть-чуть помогло. А вообще лучшая пора жизни - ночью перед сном, когда всё тихо, - читать в постели - тогда иногда чувствуешь, что можно бы стать порядочным человеком.
Блока можно сколько угодно осуждать/критиковать за его пассивное состояние, унылые стихи... Но он жил, не оглядываясь на своих критиков, а точней, смотрящих на них свысока.
Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика. Они спихивают министров... Это от них - так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки. Им - игрушки, а нам - слёзки. Вернисажи, бродячие собаки, премьеры - ими существуют. Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жёны, хорошенькие кокоточки - им нет числа. Если бы я был чертом, я бы устроил весёлую литературную кадриль, чтобы закружилась вся эта «литературная среда» в кровосмесительном плясе и вся бы провалилась прямо ко мне на кулички.
О Блоке можно писать много, а читать его можно только под настроение. Дозировано. Во всяком случае, у меня так. Да, стихи его унылы, а порой и просто депрессивны. Но, чёрт возьми, его стихи прекрасны!
И ты под настроение иногда берёшь его томик стихов и уходишь в ночь по улице, на которой находятся аптека и фонарь...
Иду - и всё мимолетно.
Вечереет - и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
Они глядят в подворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей…
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?
Смотрю и смотрю внимательно,
Может быть, слишком упорно еще…
И - внезапно - тенью гадательной -
Вольная дева в огненном плаще!..
В огненном! Выйди за поворот:
На глазах твоих повязка лежит еще…
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином логовище.
И ещё...
В сыром ночном тумане
Всё лес, да лес, да лес…
В глухом сыром бурьяне
Огонь блеснул - исчез…
Опять блеснул в тумане,
И показалось мне:
Изба, окно, герани
Алеют на окне…
В сыром ночном тумане
На красный блеск огня,
На алые герани
Направил я коня…
И вижу: в свете красном
Изба в бурьян вросла,
Неведомо несчастным
Быльём поросла…
И сладко в очи глянул
Неведомый огонь,
И над бурьяном прянул
Испуганный мой конь…
«О, друг, здесь цел не будешь,
Скорей отсюда прочь!
Доедешь - всё забудешь,
Забудешь - канешь в ночь!
В тумане да в бурьяне,
Гляди, - продашь Христа
За жадные герани,
За алые уста!»
И прекрасное осеннее...
Прошедших дней немеркнущим сияньем
Душа, как прежде, вся озарена.
Но осень ранняя, задумчиво грустна,
Овеяла меня тоскующим дыханьем.
Близка разлука. Ночь темна.
А все звучит вдали, как в те младые дни.
Мои грехи в твоих святых молитвах,
Офелия, о нимфа, помяни.
И полнится душа тревожно и напрасно
Воспоминаньем дальным и прекрасным.
И последнее. Блок всё же верил в свет в конце туннеля.
Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться…
Не дождался...
Пост написан по письмам и дневниковым записям Александра Блока.
#блогерскаяосень
Так писал Александр Блок в одном из своих писем. Как это созвучно с нашим временем. Но надеюсь, что душа у нас с вами всё же есть, но разговор пойдёт немного о ином.
Героем данного поста, как вы уже поняли, будет Александр Блок - поэт Серебряного века, символист и декадент. Я не являюсь его поклонницей, но пройти мимо этого яркого, противоречивого человека не могу. Уж очень неординарная личность. Блок, тонко чувствовавший своё время, давал точные ему оценки, которые звучат не только современно, но и злободневно.
Человеческая культура становится все более железной, все более машинной; все более походит она на гигантскую лабораторию, в которой готовится месть стихии: растет наука, чтобы поработить землю; растет искусство - крылатая мечта - таинственный аэроплан, чтобы улететь от земли; растет промышленность, чтобы люди могли расстаться с землею.
Всякий деятель культуры - демон, проклинающий землю, измышляющий крылья, чтобы улететь от нее. Люди культуры, сторонники прогресса, отборные интеллигенты - с пеной у рта строят машины, двигают вперед науку, в тайной злобе, стараясь забыть и не слушать гул стихий земных и подземных, пробуждающийся то там, то здесь. И только иногда, просыпаясь, озираясь кругом себя, - они видят ту же землю, - проклятую, до времени спокойную, - и смотрят на нее как на какое-то театральное представление, как на нелепую, но увлекательную сказку. Сегодня высверлены аккуратные трещины между человеком и природой и потому во всех нас заложено чувство болезни, тревоги, катастрофы, разрыва.
Удивительно, но Блок себя чувствовал вполне уютно в мрачном 1917-ом:
...мне было уютно в этой мрачной и одинокой бездне, имя которой - Петербург 17-го года. Я думал: куда ты несешься, жизнь? От дня и от белой ночи возбуждение было, как от вина.
Поэт наивно верил, что новое будет лучше старого, но скоро понял, что это новое таит в себе другую опасность...
...быть вне политики - это гуманизм наизнанку. Это значит - бояться политики, прятаться от неё, замыкаться в эстетизм и индивидуализм, предоставлять государству расправляться с людьми, как ему угодно, своими устаревшими средствами.
Человеческая совесть побуждает человека искать лучшего и помогает ему порой отказываться от старого, уютного, милого, но умирающего и разлагающегося - в пользу нового, сначала неуютного и немилого, но обещающего свежую жизнь. Я могу шептать, а иногда - кричать: оставьте в покое, не моё дело, как за революцией наступает реакция, как люди, не умеющие жить, утратившие вкус жизни, сначала уступают, потом пугаются, потом начинают пугать и запугивают людей, ещё не потерявших вкуса, ещё не «живших» «цивилизацией», которым страшно хочется пожить, как богатые… Да, мои нервы притупились от виденного и слышанного тогда. Опущусь - и сейчас же поднимается этот сидящий во мне Распутин. Все, все они - живые и убитые дети моего века сидят во мне. Сколько, сколько их!
Не в этом ли причина его унылости в творчестве, да и в жизни тоже. Одна из причин.
Со мною бывает часто физическое томление. Вероятно, то же у беременных женщин: проклятие за ношение плода; мне проклятие за перерождение. Нельзя даром призывать Диониса - в этом все призывание Вакха, по словам самого Вячеслава Иванова. Если не преображусь, умру так, в томлении… Искусство должно спешить туда, где скрыт какой-нибудь порок. Тот, кто осознает, что боль, страдания и беспокойство - часть жизни, становится настоящим человеком.
Как-то сыроватой ночью на Мойке против Новой Голландии я вытянул за руку молодого матроса, который повис на парапете, собираясь топиться. Он охал, потерял фуражку, проклинал какую-то «стерву». Во всяком случае, это мне чуть-чуть помогло. А вообще лучшая пора жизни - ночью перед сном, когда всё тихо, - читать в постели - тогда иногда чувствуешь, что можно бы стать порядочным человеком.
Блока можно сколько угодно осуждать/критиковать за его пассивное состояние, унылые стихи... Но он жил, не оглядываясь на своих критиков, а точней, смотрящих на них свысока.
Они нас похваливают и поругивают, но тем пьют нашу художническую кровь. Они жиреют, мы спиваемся. Всякая шавочка способна превратиться в дракончика. Они спихивают министров... Это от них - так воняет в литературной среде, что надо бежать вон, без оглядки. Им - игрушки, а нам - слёзки. Вернисажи, бродячие собаки, премьеры - ими существуют. Патронессы, либералки, актриски, прихлебательницы, секретарши, старые девы, мужние жёны, хорошенькие кокоточки - им нет числа. Если бы я был чертом, я бы устроил весёлую литературную кадриль, чтобы закружилась вся эта «литературная среда» в кровосмесительном плясе и вся бы провалилась прямо ко мне на кулички.
О Блоке можно писать много, а читать его можно только под настроение. Дозировано. Во всяком случае, у меня так. Да, стихи его унылы, а порой и просто депрессивны. Но, чёрт возьми, его стихи прекрасны!
И ты под настроение иногда берёшь его томик стихов и уходишь в ночь по улице, на которой находятся аптека и фонарь...
Иду - и всё мимолетно.
Вечереет - и газ зажгли.
Музыка ведет бесповоротно,
Куда глядят глаза мои.
Они глядят в подворотни,
Где шарманщик вздыхал над тенью своей…
Не встречу ли оборотня?
Не увижу ли красной подруги моей?
Смотрю и смотрю внимательно,
Может быть, слишком упорно еще…
И - внезапно - тенью гадательной -
Вольная дева в огненном плаще!..
В огненном! Выйди за поворот:
На глазах твоих повязка лежит еще…
И она тебя кольцом неразлучным сожмет
В змеином логовище.
И ещё...
В сыром ночном тумане
Всё лес, да лес, да лес…
В глухом сыром бурьяне
Огонь блеснул - исчез…
Опять блеснул в тумане,
И показалось мне:
Изба, окно, герани
Алеют на окне…
В сыром ночном тумане
На красный блеск огня,
На алые герани
Направил я коня…
И вижу: в свете красном
Изба в бурьян вросла,
Неведомо несчастным
Быльём поросла…
И сладко в очи глянул
Неведомый огонь,
И над бурьяном прянул
Испуганный мой конь…
«О, друг, здесь цел не будешь,
Скорей отсюда прочь!
Доедешь - всё забудешь,
Забудешь - канешь в ночь!
В тумане да в бурьяне,
Гляди, - продашь Христа
За жадные герани,
За алые уста!»
И прекрасное осеннее...
Прошедших дней немеркнущим сияньем
Душа, как прежде, вся озарена.
Но осень ранняя, задумчиво грустна,
Овеяла меня тоскующим дыханьем.
Близка разлука. Ночь темна.
А все звучит вдали, как в те младые дни.
Мои грехи в твоих святых молитвах,
Офелия, о нимфа, помяни.
И полнится душа тревожно и напрасно
Воспоминаньем дальным и прекрасным.
И последнее. Блок всё же верил в свет в конце туннеля.
Все будет хорошо, Россия будет великой. Но как долго ждать и как трудно дождаться…
Не дождался...
Пост написан по письмам и дневниковым записям Александра Блока.
#блогерскаяосень