Случай приказал долго жить
Эко что со мной приключилось, значится. После сего действа я поистине задумался о жизни, весь вечер не давал своим смачным устам давиться в форме улыбки, ибо страх и теплая кучка переработанной пищи оставались на месте и никуда не исчезали. Аллаху слава, что трагедия обошла меня стороной, право, стороной всего в секунду.
Вчера, седьмого июня две тысячи пятнадцого года от рождения Христа-спасителя, в Петербурге и окрестностях бушевал ураган жесточайшей, разрушительной мощи. Деревья падали ниц, прикрывая своим видом убогий асфальт, который положили накануне, в состоянии рассыпания нахер. Стекла в домах дребезжали, детей уносило вдаль будто рука каспера-педофила претворяла мечты в жисть. А мне, чертополоху, приспичило побегать, дабы испытать бесконечный торкающий адреналин. Вот тянет меня то в глухую ночь, то в мороз, то в ливень делать несуразные вещи. Так и сейчас не обошлось без эксцессов.
Напялил я свои стократ переклеенные кеды на босу ногу, футболку и шорты тоже не забыл, и выбежал супротив сносящего все вокруг ветра. Честно сказать, редкие прохожие лицезрели на меня с толикой непонимания, свойственной тем самым гражданам-аутистам, коим все выходящее за рамки их жизнеустоя кажется... неправильным, что ли. Мгновенно вешают на тебя ярлык иностранного агента, супостата, с кем дружить и общаться воспрещается.
Пробежав со скоростью безногого ополченца небольшую улочку, перед моим взором открылась площадка с мягким ворсистым покрытием, так любимая мною на протяжении уже скольких лет. Футболеров нет, гимнастами и прочими соплежуями горизонт не завален, посему со спокойной душой мое телесо начало пробежку по кругу, словно хомячок. Деревья, могучие и высокие, с пышнющими кронами, то и дело наводили панику на меня. Там лист, здесь ветка, какая-то паутина, почки, короста, береста, папирус, чем только не было завалено поле, по кромке которого я бежал свой отменный долгий бег. И тут...
В ближайшем углу, где в ряд около забора росла плеяда самых старых и лоснистых деревьев, произошло страшное, неимоверное, мозгодробительное действо. Изрядно подуставши, с ветреным гулом в ушах, я завернул через этот угол и вдруг, откуда ни возьмись, моих волосенок коснулись немногочисленные листочки, мимолетом пролетев позади. Обернулся я, а там, в 2-3х шагах от меня валяется огромный сук толщиной с мою кисть и длиной все с того же меня. И летел, мразь, оторвавшись то ли от липы, то ли ясеня, поперек меня, а не вдоль. То есть, опоздай я на 1-2 секунды, моя голова была бы в лучшем случае помята до кровищи этой херовиной, а в худшем, и, собственно говоря, реальном жизненном виде, кочан мой просто был бы насквозь проломлен.
И никого на поле, только слабое вечернее солнце, надрывающиеся сети позади футбольных ворот, словно парусины на корабле капитана Флинта, и я, Малфой, упокоенный в ураган, как показатель срывной и неугомонной душонки. Задумался о смысле жизни, прочитал всего Паоло Коэльо Вечером я выпил много, впервые за 2 месяца. Иначе было никак.
Вчера, седьмого июня две тысячи пятнадцого года от рождения Христа-спасителя, в Петербурге и окрестностях бушевал ураган жесточайшей, разрушительной мощи. Деревья падали ниц, прикрывая своим видом убогий асфальт, который положили накануне, в состоянии рассыпания нахер. Стекла в домах дребезжали, детей уносило вдаль будто рука каспера-педофила претворяла мечты в жисть. А мне, чертополоху, приспичило побегать, дабы испытать бесконечный торкающий адреналин. Вот тянет меня то в глухую ночь, то в мороз, то в ливень делать несуразные вещи. Так и сейчас не обошлось без эксцессов.
Напялил я свои стократ переклеенные кеды на босу ногу, футболку и шорты тоже не забыл, и выбежал супротив сносящего все вокруг ветра. Честно сказать, редкие прохожие лицезрели на меня с толикой непонимания, свойственной тем самым гражданам-аутистам, коим все выходящее за рамки их жизнеустоя кажется... неправильным, что ли. Мгновенно вешают на тебя ярлык иностранного агента, супостата, с кем дружить и общаться воспрещается.
Пробежав со скоростью безногого ополченца небольшую улочку, перед моим взором открылась площадка с мягким ворсистым покрытием, так любимая мною на протяжении уже скольких лет. Футболеров нет, гимнастами и прочими соплежуями горизонт не завален, посему со спокойной душой мое телесо начало пробежку по кругу, словно хомячок. Деревья, могучие и высокие, с пышнющими кронами, то и дело наводили панику на меня. Там лист, здесь ветка, какая-то паутина, почки, короста, береста, папирус, чем только не было завалено поле, по кромке которого я бежал свой отменный долгий бег. И тут...
В ближайшем углу, где в ряд около забора росла плеяда самых старых и лоснистых деревьев, произошло страшное, неимоверное, мозгодробительное действо. Изрядно подуставши, с ветреным гулом в ушах, я завернул через этот угол и вдруг, откуда ни возьмись, моих волосенок коснулись немногочисленные листочки, мимолетом пролетев позади. Обернулся я, а там, в 2-3х шагах от меня валяется огромный сук толщиной с мою кисть и длиной все с того же меня. И летел, мразь, оторвавшись то ли от липы, то ли ясеня, поперек меня, а не вдоль. То есть, опоздай я на 1-2 секунды, моя голова была бы в лучшем случае помята до кровищи этой херовиной, а в худшем, и, собственно говоря, реальном жизненном виде, кочан мой просто был бы насквозь проломлен.
И никого на поле, только слабое вечернее солнце, надрывающиеся сети позади футбольных ворот, словно парусины на корабле капитана Флинта, и я, Малфой, упокоенный в ураган, как показатель срывной и неугомонной душонки. Задумался о смысле жизни, прочитал всего Паоло Коэльо Вечером я выпил много, впервые за 2 месяца. Иначе было никак.