(no subject)
Когда возвращаешься домой в новом году, квартира похожа на построждественский апокалипсис. Украшенные елочные ветки в затхлой воде, унылое зрелище. Маша любовно взяла их для меня, когда покупала елку, ей отдали целую охапку елочных лап за бесплатно, и она принесла их домой, положила в огромный рождественский пакет, и они меня ждали полнедели, а потом я их забыла забрать, и Леня вез их в город на электричке и специально встречался с Димой перед работой, чтобы передать их мне. А теперь они почти сухие и чуть сыпятся, когда их касаешься, но все равно ужасно жалко вытаскивать их вазы, укладывать в большой пакет и относить в мусорку. Вся мусорная комната в елках, иголки на дорожке между баками. Мой гиацинт расцвел прямо к Рождеству, а сейчас засохший прислоняется к оконному стеклу. Имбирные печеньки, привязанные к светильникам, больше не пахнут. Марусина бордовая скатерть с гномами и большим пятном от чая расстелена на столе, бокалы и стаканы ждут повторного мытья со специальным средством для стеклянной посуды, весь пол усыпан золотыми блестками от хлопушек, которые принес Шигин и которые несколько меня разочаровали, потому что в британских хлопушках нет конфетти. Все мои рождественские сокровища с кем-то связаны. Поэтому я так люблю их доставать, вспоминать, от кого они, водружать каждое украшение на свое место и ждать праздника - как будто мы все вместе его ждем. Шишка на синей ленточке от Мэтта, деревянный домик - от ее мамы, слишком дорогих мишку и корову Миша подарил мне в Бостоне, я сама их выбрала по его настоянию в роскошном магазине, Марусины свечка из Израиля и звезда из Латвии, колокольчики и кружки с Сантой нам подарила Люда. Все снимать, упаковывать и убирать в коробки прямо-таки грустно. Зато здорово, как долго длятся в моей голове праздничные дни. В Дублине украшены улицы, народ пьет глинтвейн на крошечной ярмарке вдоль Stephen's Green, витрины Brown Thomas хочется разглядывать часами. Потом Рождество и вечеринка с ребятами, вегетарианский и нет ужин одновременно, ностальгические клипы и довольно безудержное веселье до утра. Новый год в Москве, походы по гостям, запланированные и внезапные встречи с друзьями и бесконечные подарки, которые складываешь в комнате и опасаешься, что они просто не поместятся в багаж, и московские ярмарки, такие хорошенькие и похожие на венские, например, базары. Снег идет, прогуливающиеся зрители смотрят на меняющиеся картинки на фасаде Большого театра, катаются на коньках под запечатанной в уродливый саркофаг Спасской башней, толкаясь, разглядывают выставку костюмов в сияющем ГУМе. Москва не спит.
Мы довольно много успели с Димой выпить в новом любимом заведении, словоохотливая девушка-бармен уговорила нас на тыквенный пирог и еще по одной, и мы такие хорошие немедленно отправляемся стричь Диму в десять часов вечера куда-то на Патриаршьи, да еще чтобы непременно в модную цирюльню. По дороге попадается Chop-Chop, в котором Диму отказываются стричь, потому что он "не успеет". Дима не унывает, изрекает умопомрачительное: "Чоп-чоп идет в жоп-жоп!", и мы храбро идем в какое-то другое место. В десять часов! Стричься! Я настолько отвыкла от московских круглосуточных удобств, что мне все эти работающие и днем, и ночью парикмахерские, магазины обуви и фитнес-клубы кажутся какими-то сверхбуржуазными излишествами. На Патриарших Диму с практически незаметным вздохом усаживают в крутящееся кресло и укрывают красивой простынкой до подбородка, я наливаю себе отвратительный кофе, но мне ужасно хочется плясать, а тут одна за другой играют Beach Boys и - это просто невероятно, но Pink Rabbit, одна из двух песен, которые я люблю у The National, и я прямо не знаю, что и думать. Идем пешком до Баррикадной, наблюдаем воочию тихий центр, а папа дома потушил кролика - он все утро изучал рецепты, и еще есть винегрет и холодец.
Мы довольно много успели с Димой выпить в новом любимом заведении, словоохотливая девушка-бармен уговорила нас на тыквенный пирог и еще по одной, и мы такие хорошие немедленно отправляемся стричь Диму в десять часов вечера куда-то на Патриаршьи, да еще чтобы непременно в модную цирюльню. По дороге попадается Chop-Chop, в котором Диму отказываются стричь, потому что он "не успеет". Дима не унывает, изрекает умопомрачительное: "Чоп-чоп идет в жоп-жоп!", и мы храбро идем в какое-то другое место. В десять часов! Стричься! Я настолько отвыкла от московских круглосуточных удобств, что мне все эти работающие и днем, и ночью парикмахерские, магазины обуви и фитнес-клубы кажутся какими-то сверхбуржуазными излишествами. На Патриарших Диму с практически незаметным вздохом усаживают в крутящееся кресло и укрывают красивой простынкой до подбородка, я наливаю себе отвратительный кофе, но мне ужасно хочется плясать, а тут одна за другой играют Beach Boys и - это просто невероятно, но Pink Rabbit, одна из двух песен, которые я люблю у The National, и я прямо не знаю, что и думать. Идем пешком до Баррикадной, наблюдаем воочию тихий центр, а папа дома потушил кролика - он все утро изучал рецепты, и еще есть винегрет и холодец.