Свет во тьме. 120 лет со дня рождения русского писателя Олега Волкова
120 лет назад 21 января родился Олег Васильевич Волков (8 (21) января 1900, Санкт-Петербург - 10 февраля 1996, Москва) - русский прозаик, публицист, мемуарист, один из основоположников экологического движения. Человек с невероятной судьбой. Он прожил 96 лет, из них 28 провел в тюрьмах, лагерях, ссылках ГУЛАГа, о чем написал книгу «Погружение во тьму». По мощи документального свидетельства эта автобиографическая проза стоит в одном ряду с «Архипелагом ГУЛАГом» Солженицына и «Колымскими рассказами» Шаламова.
Публиковался под псевдонимом Осугин, который в ряде источников (в том числе у В. Казака) назван в качестве настоящей фамилии.
Писатель был свидетелем погружения России во тьму. Но тьма не объяла его. Ибо свет во тьме светит. И творчество его - восхождение к свету.
Олег Васильевич Волков (1900-1996) родился в Санкт-Петербурге в дворянской семье. Отец был директором правления Русско-Балтийского завода. Мать происходила из рода Лазаревых (была внучкой знаменитого адмирала Лазарева). В 1917 году закончил Тенишевское училище, где его одноклассником был будущий писатель Владимир Набоков. Октябрьский переворот не дал сбыться планам Олега Волкова: окончить отделение восточных языков Петербургского университета и стать дипломатом.
В 1917 году поступил в Тверское кавалерийское юнкерское училище, но после октябрьского переворота юнкеров распустили по домам из-за угрозы поголовного расстрела. Зимой 1918-го в Торжке был сформирован добровольческий конный отряд; в его составе юнкер Волков ушел на Гражданскую войну. Летом, вырвавшись из окружения, отряд устремился к Екатеринбургу, в надежде спасти царскую семью. Но Ипатьевский дом добровольцы застали уже опустевшим, с пятнами крови на стенах «расстрельной» комнаты.
В дальнейшем Волков пытался пробраться к Врангелю, но в Крым попал, когда эвакуация вооруженных сил юга России уже завершилась.
Путь в университет юноше был закрыт из-за происхождения. Прекрасно владея несколькими иностранными языками, Волков работал переводчиком в миссии Нансена, а после ее отъезда - в греческом посольстве.
Его арестовали в начале 1928-го. О белогвардейском прошлом Волкова «органы» ничего не знали ни тогда, ни после, что видно из его следственных дел, ныне опубликованных. (Из них же видно, как неизменно стойко и благородно держался он на допросах, стараясь не повредить другим). И никаких обвинений ему первоначально не предъявлялось: просто молодого человека хотели завербовать в осведомители, от чего он категорически отказался. Следователь пообещал, что Волкова сгноят в лагерях.
«…Случалось потом, в особо тяжкие дни, вспоминать эту пытку духа на Лубянке в феврале уже далекого двадцать восьмого года. Перебирая на все лады ее обстоятельства, в минуты малодушия я жалел, что в тот роковой час не представилось другого выхода. <…> Впрочем, я всегда безобманно чувствовал: повторись всё - и я снова упрусь, уже ясно представляя, на что себя обрекаю…».
Когда в годы перестройки книга Волкова была издана в СССР, один из рецензентов заметил: «”снова упрусь” - вот итог, превращающий “Погружение во тьму” в “Восхождение к свету”».
После отказа стать осведомителем приговорен к 3 годам лагеря по обвинению в контрреволюционной агитации и направлен в Соловецкий лагерь особого назначения. Далее последует еще четыре ареста...
Начало первого срока будущий писатель отбывал на Соловках. Этот лагерный год был довольно легким по сравнению с тем, что ему предстояло пережить в дальнейшем: на Соловках еще царили относительно «патриархальные» нравы. В чем состояла «патриархальность», можно понять лишь в контексте всей книги, да и лагерных мемуаров в целом…
Внезапно лагерный срок Волкову заменили высылкой в Тульскую область: сказалось заступничество «всероссийского старосты» Калинина, которому близкие Волкова когда-то оказали важную услугу. Эта замена спасла будущему писателю жизнь: через несколько месяцев на Соловках начались массовые расстрелы. В одну ночь было убито свыше шестисот человек. После второго ареста, вновь попав на Соловки в 1931 году, Волков не встретил здесь никого из прежних друзей.
Потом была ссылка в Архангельск, где Волков общался со святителем Лукой (Войно-Ясенецким); уже в ссылке - новый арест и лагерь в Коми АССР. Освободившись незадолго до начала войны, Волков поступил в геологическую экспедицию, что дало ему почти год передышки от жизни за колючей проволокой: затерянную в тайге экспедицию органы нашли только летом 1942-го, чтобы объявить Волкову об аресте и новом сроке. Пообещала ведь ему когда-то советская власть: не хочешь быть стукачом - сгноим в лагерях, и обещание выполняла с большевистским дубинноголовым энтузиазмом. И своего почти добилась: через два года он умирал от тяжелейшей дистрофии, пеллагры, цинги. Лечить никто не собирался - много их тут было таких. Но случайно (случайно ли?) о нем узнал начальник санчасти, бывший зэк, с которым Волков когда-то вместе сидел. Этот человек сделал всё, что мог в тех условиях: Волкова взяли в лазарет, подлечили ровно настолько, чтобы он передвигал ноги (при лучшем состоянии комиссия не подписала бы акт об инвалидности), и отправили умирать в ссылку.
Он не умер. И хотя родственники, которых он повидал проездом в Москве, даже годы спустя с ужасом вспоминали, как он выглядел после лагеря («живой скелет!»), дистрофия постепенно отступила. В Кировабаде, куда он был сослан, вновь выручили иностранные языки - в местном вузе преподавать их было почти некому, и скоро Волков стал незаменимым специалистом. В 1951 году - пятый, последний арест. В обвинительном заключении написали попросту «СОЭ» («социально опасный элемент») - и сослали на 10 лет в глухое село Ярцево Красноярского края. Но весной 1953-го умер Сталин, началась реабилитация невинно осужденных. До Волкова очередь дошла в 1955. Его реабилитировали по всем пяти делам, и он смог, наконец, вернуться в Москву. Позади было почти тридцать лет лагерей, тюрем, ссылок.
Однажды его спросили: как выжить в лагере, что нужно делать, чтобы в нечеловеческих условиях оставаться человеком? Он ответил без пафоса: «Мыть руки и не ругаться матом». И, видимо, заметив удивление вопрошавшего (только-то?), добавил: «А вы думаете, это так просто - мыть руки, когда их никто не моет?».
Оставаться человеком помогала вера. Волков вспоминал, что по-настоящему ощутил это при отъезде с Соловков после первого срока. Его напутствовал священноисповедник епископ Глазовский Виктор (Островидов). Владыка наказал молодому человеку помнить о тех, кто на Соловках претерпевает мучения за Христа, и, если доведется, когда-нибудь рассказать о них. Сам Волков, покидая остров, чувствовал «обновляющее, очищающее душу воздействие соловецкой святыни <…>. Именно тогда я полнее всего ощутил и уразумел значение веры. За нее и пострадать можно!».
Потом, в особенно тяжкие дни, пришло ощущение «полной безнаказанности зла», был период сомнений, отчаяния, завершившийся возвращением к Богу. Писатель вспоминал, что, отправляясь в последнюю, красноярскую ссылку - уже на шестом десятке, с язвой желудка и туберкулезом гортани, - он не испытывал тревоги: «…во мне тогда стали снова оживать надежды на одолимость зла. И было ощущение, что вопреки всему обо мне печется Благая Сила» (С. 504). Кстати, туберкулез гортани, который не смогли вылечить в специализированной столичной больнице (куда Волкова поместили «по блату» - ссыльным запрещалось находиться в Москве), в северной ссылке удивительным образом прошел сам собой…
«…вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником…
То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали. Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока - пятилетний “довесок”. И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, с безобразно укороченными волосами - его стригли и брили связанным, - изредка ухитрялся выбраться за зону: кто-то добывал ему пропуск через ворота монастырской ограды. И уходил в лес.
Там, на небольшой полянке, укрытой молодыми соснами, собиралась кучка верующих. Приносились хранившиеся с великой опаской у надежных и бесстрашных людей антиминс и потребная для службы утварь. Отец Иоанн надевал епитрахиль и фелонь, мятую и вытертую, и начинал вполголоса. Возгласия и тихое пение нашего робкого хора уносились к пустому северному небу; их поглощала обступившая мшарину чаща…
Страшно было попасть в засаду, мерещились выскакивающие из-за деревьев вохровцы, - и мы стремились уйти всеми помыслами к горним заступникам. И, бывало, удавалось отрешиться от гнетущих забот. Тогда сердце полнилось благостным миром, и в каждом человеке прозревался брат во Христе. Отрадные, просветленные минуты! В любви и вере виделось оружие против раздирающей людей ненависти. И воскресали знакомые с детства рассказы о первых веках христианства.
Чудилась некая связь между этой вот горсткой затравленных, с верой и надеждой внимающих каждому слову отца Иоанна зэков - и святыми и мучениками, порожденными гонениями. Может, и две тысячи лет назад апостолы таким же слабым и простуженным голосом вселяли мужество и надежду в обреченных, напуганных ропотом толпы на скамьях цирка и ревом хищников в вивариях, каким сейчас так просто и душевно напутствует нас, подходящих к кресту, этот гонимый русский священник. Скромный, безвестный и великий…
Мы расходились по одному, чтобы не привлечь внимания…»
Книга, из которой приведена цитата, - в том же ряду, что и «Солнце мертвых» Ивана Шмелева, «Россия в концлагере» Ивана Солоневича, «Неугасимая лампада» Бориса Ширяева, «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына. «Погружение во тьму» - мемуарное свидетельство о самых страшных десятилетиях в истории нашей страны.
Господь ведь посылал ему помощь в самых безвыходных ситуациях, когда он бывал на волосок от смерти. И Олег знал, что в живых остался только потому, что Господу угодно было для чего-то продлить его дни. Преосвященный Лука однажды сказал Олегу: «Да вы не считайте себя ссыльным - считайте себя свидетелем». И сам Олег говорил: «Я живу, чтобы свидетельствовать».
Лишь в 1955 году Волков будет окончательно освобожден из ссылки и приедет в Москву. Он станет острым публицистом, горячим защитником природного и культурного наследия России. Он много переводил, публиковал рассказы, преимущественно на охотничьи темы и о природе, публицистические статьи. По рекомендации Сергея Михалкова Олег Волков стал в 1957 году членом Союза писателей СССР, написал более пятнадцати книг об истории России, ее природе. Олег Васильевич стоял у истоков экологического движения в СССР, первым начал бороться за сохранение Байкала, северных рек. Он был зачинателем «Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры», «Энциклопедии российских деревень», писал книги об архитектуре Москвы, Петербурга.
В период «оттепели» предложил «Новому миру» повесть «Под конем», тематически перекликающуюся с «Погружением во тьму». Твардовский, уже опубликовавший несколько рассказов Солженицына, обещал напечатать и повесть Волкова: «Только не сразу, а то обвинят в “направлении”». Но «оттепель» кончилась раньше, чем редактор «Нового мира» успел осуществить свои намерения.
Свою главную книгу - «Погружение во тьму» - Волков окончит в конце 70-х. За нее писатель получит Государственную премию России и Пушкинскую премию фонда А.Топфера (Германия), а также станет кавалером ордена Франции за заслуги в области литературы и искусства.
Завершенное в конце 1970-х главное произведение Волкова - «Погружение во тьму» - впервые было опубликовано во Франции в 1987 (рукопись тайно вывез Булат Окуджава). Писатель дожил и до отечественных публикаций. Впоследствии книга была издана полностью, но первое издание, вышедшее в 1990-м, изрядно пострадало от цензуры: тогдашние рамки «гласности» еще не вмещали мыслей о преемственности злодеяний Ленина-Сталина, правдивых и резких слов о том, во что обошлась России революция и всё за ней последовавшее… Разорение деревни, уничтожение крестьянства Волков считал одним из главных преступлений советского режима. Самые пронзительные страницы книги - о раскулаченных мужиках, умирающих на улицах Архангельска, о крестьянах, изгнанных из родных мест и брошенных зимой «обживать» зырянскую тайгу…
Другое чудовищное преступление - растление человеческих душ.
Завершая книгу, в 1979 году Волков писал: «Подорванное хозяйство еще может быть восстановлено разумными мерами. Неизмеримо страшнее выглядит разрушенное моральное здоровье нации, обесцененные нравственные критерии. Длившаяся десятилетиями пропаганда, направленная на искоренение принципов и норм, основанных на совести, христианских устоях, не могла не разрушить в народе самое понятие добра и зла. Проповедь примата материальных ценностей привела к отрицанию духовных и пренебрежению ими. Отсюда - неизбежное одичание, бездуховность, утверждение вседозволенности. <…> Побуждаемые - и в какой-то мере оправдываемые - низкой оплатой труда, рабочие воруют и тащат из цехов что попало (привратник за мзду отведет глаза!), торговцы обвешивают и обманывают напропалую, хозяйственники и бухгалтеры монтируют головоломные мошеннические комбинации, начальники берут взятки, безнаказанно грабят казну; ржа коррупции разъедает вузы и больницы, все ступени служебной зависимости, любые общественные организации».
В 1993 году в одной из газет появилась заметка: «Чего не смог ГУЛАГ, сделал Мострест». Работнички оного треста, проявив вполне обычное преступное советское разгильдяйство, оставили без ограждения яму двухметровой глубины; в нее и провалился Олег Васильевич, выйдя вечером погулять с собакой. Открытый перелом ноги в таком возрасте стал непоправимой бедой. Последние два с половиной года писатель уже не мог выходить из дома.
За несколько дней до кончины он по просьбе журнала «Витрина. Читающая Россия» отвечал на вопросы так называемой тургеневской анкеты. В ней предлагались различные вопросы, и нужно было дать два варианта ответов: как бы ты ответил в 18 лет и сегодня. Отвечая на вопрос: «Кто ваши любимые герои в истории и в действительности?», Олег Васильевич написал: «18 лет - Муций Сцевола и адмирал Лазарев» (Олег Васильевич был правнуком Михаила Петровича Лазарева, знаменитого исследователя Антарктиды). А в графе «Сегодня» он ответил так: «Тот безымянный батюшка, что, презрев угрозу расстрела, служил в ночном соловецком лесу».
10 февраля 1996 года, в канун праздника новомучеников и исповедников Российских, Олег Васильевич Волков скончался.
В некрологе «Журнала Московской Патриархии» отмечалось, что «он до конца своих дней сохранял аристократическую стать, безупречную русскую речь, изысканно простой писательский слог и православную веру».
