Из газетного очерка о нэповской Москве, октябрь 1922 года
Москвич Н.П. Окунев, на тот момент служащий государственного треста "Северолес", не поленился переписать в свой дневник понравившийся ему очерк из газеты от 25 октября большого объема (запись 29 октября). Насколько я понимаю, на покупке газет он экономил, брал их на службе, почему такой писаниной и занимался, а не вырезал просто текст из газеты. Тут начальная часть этого текста с добавлением некоторых рассуждений автора дневника о своей собственной жизни во время нэпа.
Упомянутый автором очерка ресторан на крыше дома Нирнзее в Б. Гнездниковском переулке, открытка
"Москва залита электричеством, снуют трамваи, автомобили, витрины магазинов полны самыми разнообразными товарами, - заграничные и наши ткани, шелка, хрусталь, старина, драгоценные безделушки, гастрономия, в бывшем магазине Елисеева на Тверской и дичь, и рыба, и фрукты, и галантные приказчики, к каждому слову прибавляющие 'с', - все на старых местах; Как прежде, лакеи в перелицованных фраках делают 'стойку', а хорошие господа покрикивают 'Че-оэк!'.
В бесчисленных кафе, ресторанах, миниатюрах, на бульварах гремят оркестры, у дверей кондитерских поет нищета в образе пожилой охрипшей певицы или семьи слепых артистов. Звонко выкрикивают названия новорожденных 'cатириконов', утренних и вечерних газет мальчишки-газетчики, соперничая с продавцами 'Иры' и ириса. У театров барышники. На Трубной, на старом месте, лихачи; у цирков, у 'гранд-электро' на Арбатской площади - длиннейшие хвосты. Летние сады и оперетка делают полные сборы; бега, тотализатор, рулетка, ночные чайные и подпольные кабачки...
Рекламное объявление из справочной книги "Вся Москва" на 1922 год
Вот шумная Тверская, небоскреб со светящимся по вечерам на крыше 'маяком', крыша-ресторан и эстрада 'эксплуатируются' в пользу дома (НЭП); круглый купол с красным флажком - бывшее здание судебных установлений, ныне верховное управление республики ВЦИК; кремлевские башни с двуглавыми орлами, оловянные сердца которых, вероятно, расплылись от негодования и злобы, наблюдая новую жизнь и новых хозяев в устланных красным сукном и коврами палатах дворцов, с позолоченной парчовой мебелью и портретами мировых вождей пролетарской революции на местах икон и портретов бывших царей... "
А вот что он пишет сам:
"Жизнь по-прежнему тесна, грязна, страшна, черства и тосклива, но есть и простор, и лоск, и сытость, и разгулье, только все в каких-то нездоровых, неестественных формах. Вот хоть бы я: стал покуривать папиросы по 50.000 р. за шт., угощать на своих именинах десяток родных и друзей на сумму, может быть, миллионов 200, сооружать в своей квартире кирпичную печку за 300 млн. (положим, на 'общий' заработок, т.е. мой и сына), ходить в электрический театр за 3 млн., в Малый театр за 5 или 6 млн., баловаться яблочками по 100-150 тыс. за шт., давать нищим по 100 тыс., покупать белый хлеб по 1,100.000 р. за ф., шоколад по 15 млн. р. ф., платить за бритье по 1,5 млн., проезжать на трамвае по путешествию в субботние и воскресные дни по миллиону рублей (теперь одна станция 300.000), и т.д. Но, как и прежде, зябнем, ютимся с сыном в одной небольшой комнате, ходим без калош (они, кажется, теперь 25 млн. пара), в рваных засаленных пальто или шубах, и мяса или рыбы 'не вкушаем' иногда по месяцу".
Страстная площадь, открытка 1926 года
Упомянутый автором очерка ресторан на крыше дома Нирнзее в Б. Гнездниковском переулке, открытка
"Москва залита электричеством, снуют трамваи, автомобили, витрины магазинов полны самыми разнообразными товарами, - заграничные и наши ткани, шелка, хрусталь, старина, драгоценные безделушки, гастрономия, в бывшем магазине Елисеева на Тверской и дичь, и рыба, и фрукты, и галантные приказчики, к каждому слову прибавляющие 'с', - все на старых местах; Как прежде, лакеи в перелицованных фраках делают 'стойку', а хорошие господа покрикивают 'Че-оэк!'.
В бесчисленных кафе, ресторанах, миниатюрах, на бульварах гремят оркестры, у дверей кондитерских поет нищета в образе пожилой охрипшей певицы или семьи слепых артистов. Звонко выкрикивают названия новорожденных 'cатириконов', утренних и вечерних газет мальчишки-газетчики, соперничая с продавцами 'Иры' и ириса. У театров барышники. На Трубной, на старом месте, лихачи; у цирков, у 'гранд-электро' на Арбатской площади - длиннейшие хвосты. Летние сады и оперетка делают полные сборы; бега, тотализатор, рулетка, ночные чайные и подпольные кабачки...
Рекламное объявление из справочной книги "Вся Москва" на 1922 год
Вот шумная Тверская, небоскреб со светящимся по вечерам на крыше 'маяком', крыша-ресторан и эстрада 'эксплуатируются' в пользу дома (НЭП); круглый купол с красным флажком - бывшее здание судебных установлений, ныне верховное управление республики ВЦИК; кремлевские башни с двуглавыми орлами, оловянные сердца которых, вероятно, расплылись от негодования и злобы, наблюдая новую жизнь и новых хозяев в устланных красным сукном и коврами палатах дворцов, с позолоченной парчовой мебелью и портретами мировых вождей пролетарской революции на местах икон и портретов бывших царей... "
А вот что он пишет сам:
"Жизнь по-прежнему тесна, грязна, страшна, черства и тосклива, но есть и простор, и лоск, и сытость, и разгулье, только все в каких-то нездоровых, неестественных формах. Вот хоть бы я: стал покуривать папиросы по 50.000 р. за шт., угощать на своих именинах десяток родных и друзей на сумму, может быть, миллионов 200, сооружать в своей квартире кирпичную печку за 300 млн. (положим, на 'общий' заработок, т.е. мой и сына), ходить в электрический театр за 3 млн., в Малый театр за 5 или 6 млн., баловаться яблочками по 100-150 тыс. за шт., давать нищим по 100 тыс., покупать белый хлеб по 1,100.000 р. за ф., шоколад по 15 млн. р. ф., платить за бритье по 1,5 млн., проезжать на трамвае по путешествию в субботние и воскресные дни по миллиону рублей (теперь одна станция 300.000), и т.д. Но, как и прежде, зябнем, ютимся с сыном в одной небольшой комнате, ходим без калош (они, кажется, теперь 25 млн. пара), в рваных засаленных пальто или шубах, и мяса или рыбы 'не вкушаем' иногда по месяцу".
Страстная площадь, открытка 1926 года