(no subject)
Я миллион лет не писала в ЖЖ, и за это время успела изрядно измениться и даже обрасти новыми взаимными френдессами. И подумала - а может, начать, писать-то? Все-таки тут есть своя аудитория, а я по жизни в подвале что-то сижу и почти никак себя не проявляю. Кому не понравится, в конце концов, можно и отписаться, и можно сделать группы по интересам и прочее.
А пока - свеженький вчера дописавшийся рассказ. Кому интересно - я дописываю их раз в пятилетку, и каждый раз надеюсь, что это станет случаться чаще. Вот и сейчас надеюсь. И рассказ про творчество. И женщин. И тест Бехдель проходит 8)
Как и все рассказы, основан на реальных событиях.
Как и все рассказы, является художественным вымыслом.
«Никогда не пиши, если можешь не написать», - так твердил мне отец с самого детства. Бард-шестидесятник, с вечной трубкой и хорошей библиотекой, свое творчество он считал ничем иным, как способом скоротать свободное время или развлечь друзей.
«У автора должны быть настоящие замыслы, глубокие идеи», - объяснял он мне. «Нельзя просто так сесть и фантазировать, о чем тебе вздумается».
«Какая невероятная чушь», - парировала его старшая сестра, моя тетушка Франческа, и глядела на меня беспокойно. «Откуда ты узнаешь, каковы твои замыслы, если хотя бы не попробуешь перенести их из своей головы в более надежное место?»
Тетушка в семье была паршивой овцой, белой вороной и всеми другими видами животных, которые обозначают отступление от воли коллектива. Тетушка в свои 25 осмелилась на неслыханную дерзость - она стала петь песни. Свои собственные. В настоящей музыкальной группе. За пределами кухни.
Сколько себя помню, отца это приводило в ярость, а меня в восторг. Настоящая знаменитая певица - моя тетя! Когда мне было 16, ее впервые показали по телевизору.
Зато отец твердил, что Франческа плохая жена и мать, а также лентяйка и бездельница.
Франческа считала отца завидующим козлом. Словом, они не стеснялись в выражениях.
Но в какой-то момент я стала замечать странное. С возрастом отец стал сдавать, у него начались перепады давления, выросло пивное брюшко, по лестнице он поднимался с полчаса и всегда проклинал старый лифт в нашем сталинском доме, когда его отключали на профилактику. Он бросил курить, стал бегать по утрам, сел на диету, но ничего не помогало. В свои 45 он неминуемо превращался в старика. Тем удивительней было видеть Франческу - а ведь они погодки! - у нее всегда был цветущий вид, несмотря на семью, частые поездки, неизменнные сигареты и алкоголь.
Сегодня мне невероятно повезло - тетушка захотела уделить мне пару часов, а с тех пор, как она стала известной, работы было много, так что даже пара часов для любимой племянницы были неслыханной роскошью.
Мы встретились в ее старой квартире на Гороховой улице, такой же старой, как имевшиеся там канделябры и пианино.
- Ты умираешь, - заявила мне тетушка, едва дав раздеться.
- Спасибо, ты умеешь утешить, - саркастически заметила я, влезая в теплые тапочки. Внутренне я содрогнулась.
- А то у тебя в последнее время нет апатии и постоянного бессилия, и по утрам у тебя не болит все тело так сильно, как будто накануне ты встретила в подворотне какого-нибудь Тайсона, - тетушкин голос был слышен из кухни за звоном чашек.
- Ну, есть и болит, - нехотя призналась я.
- И что? Это авитаминоз...И сидячий образ жизни... Отец говорит, что нужно бегать по утрам, вот я и стану...
- Твой отец - идиот, и всегда им был, - теперь мы с тетушкой встретились взглядами, и под ее ясными глазами мне почему-то сделалось неуютно.
- Ты умираешь и окончательно умрешь, если не станешь писать.
- Чего? - тетушка, конечно, славилась странными идеями, но эта идея, похоже, должна была взять кубок на чемпионате странных идей. Если такие вообще кто-нибудь где-нибудь проводил.
Франческа сердито посмотрела на меня, а затем молча отправилась в свою комнату.
«Ну вот. Я ее обидела и теперь вынуждена буду в наказание допивать чай в одиночестве», - грустно подумала я и попыталась скрасить упавшее настроение куском бисквита.
Тем не менее через пару минут тетушка вернулась, держа в руках старую черно-белую фотографию. С нее на меня смотрела незнакомая пожилая женщина. Прабабушка? Я ее не знала.
- Это я, - вдруг заявила Франческа. - Тридцать лет назад. Мне здесь двадцать четыре.
«Е-мое... Приехали, конечная», - подумала я, уже сожалея, что вообще оказалась здесь. Тетя свихнулась, это понятно, как все в нашей семье и предсказывали. И несмотря на сумасшествие, ей удается оставаться успешной певицей. Удивительная женщина.
- Да ты не рожу корчи, а посмотри на дату и посвящение.
Дрожащей рукой я перевернула фотографию. «Франческа, Новосибирск, 1985».
- Что ты делала в Новосибирске? - тупо задала я самый первый пришедший в голову вопрос.
- По распределению поехала. Глупая была. Даже гитару с собой не взяла.
- Да какие двадцать четыре? Это ошибка, может? Ты меня разыгрываешь и сама приписала эту подпись за полчаса до моего прихода.
- Ну да, больше мне делать было нечего. А репетировать за меня кто будет? Пушкин?
Упоминание Пушкина, которого тетушка терпеть не могла, показывало ее крайнее раздражение.
- Пусти, я налью себе коньяку.
Через минуту по кухне разливался запах кофе. Коньяк она вылила в чашку.
- Когда я училась в университете, я думала так же, как и ты. Какая глупость, эти песни. Я даже текстов нормальных писать не умею. Писала на то, что подворачивалось под руку - стихи моих друзей или признанных классиков... В общем, композитор из меня, как из дубины пылесос, думала я, поигрывала себе тихонько, а после выпускного вообще забросила эти бредни. И гитару вместе с ними. Уезжая по распределению, я думала, что вот-вот начнется настоящая жизнь. И настоящая работа - серьезный инженер-химик, мне же всегда нравились пробирки и эксперименты. Ну поработала годик, а потом заболела. Серьезно заболела. В 80-х такое не лечили. Даже диагноз нормально ставить не брались. Говорили, рак груди, жизни давали примерно пару месяцев. Может, полгода. Знаешь, такие вещи не описать словами... - она отпила из чашки глоток.
- Я плакала по ночам, думая о том, что не успею повидаться с родителями, о том, что еще молодая, что так несправедлива жизнь, что у нас с Юркой из лаборатории только стали налаживаться отношения, и он смотрел на меня так восторженно-восторженно... О диагнозе я ему не говорила. Зачем его зря пугать. Но он понял, что со мной что-то не то творится. Выспрашивал, обнимал, держал за руку. И однажды я сорвалась и сказала ему все. Он сидел хмурый, с минуту. А потом попросил - спой...
Я думала, чокнулся, но мне уже все равно было. Спела, одну из своих старых песен, а капелла. И нам обоим стало легче - мне и ему. Уснули. А наутро он принес мне гитару, которую попросил у приятеля. И я решила записать - что успею - на старый кассетник. Хоть что-то останется после меня, всем и ...ему. Писали две недели. Я пела каждый день, как остервенелая. Как будто от этого зависела моя жизнь. А через месяц прошла медосмотр. Анализы были чисты как стекло. Никакой опухоли. Никакого рака. Нигде.
Я молча обдумывала услышанное. Чай давно остыл, и он меня почти не волновал.
- Если не веришь, у меня осталась та карточка из поликлиники. Я привезла ее с собой специально, чтобы помнить.
- Ты думаешь, что тебя спасла музыка?
- Я не думаю, я знаю. Я сделала то, что должна была сделать, и именно поэтому я выжила. И отец твой... ему плохо, у него сдает сердце, потому что он бросил петь. И ты... у тебя клиническая депрессия, похоже. Слава Богу, не рак. Но писать тебе нужно. Я … очень за тебя боюсь.
Похоже, я все еще смотрела на нее странно, потому что она неожиданно обняла меня.
- Не веришь мне - просто попробуй. Попробуй. Сколько у тебя незаконченных рассказов?
- Штук шесть...
- Шесть штук! Безобразие! И ни один не закончен?
- Да у меня времени не хватало... и сил...
- Мозгов у тебя не хватало, так же, как и у меня в молодости. Пиши. Закончи сегодня. Хотя бы один.
- Но я даже отредактировать не успею!
- Отдашь тем, кто сумеет отредактировать. Как это там у вас сейчас называется - бета, да?
Я усмехнулась тому, что тетушка в курсе фанфикерской терминологии.
- Ну да, бета.
- Вот и отдашь. Вместе сделаете. Запомни - ты никогда не напишешь идеальный рассказ. Я - никогда не напишу идеальной песни. Но начать когда-нибудь нужно, иначе так и помрешь, без пользы.
«Без пользы»... Всякий незнакомый человек поразился бы тому, как в тетушке соседствуют горячая искренность и непроходимый цинизм. А я знала, что цинизм был только прикрытием, когда своей искренности она слишком стеснялась.
- Пришли мне рассказ на электронку завтра к вечеру. И, похоже, тебе пора.
Я еще задумчиво обворачивала шею шарфом, когда мое лицо обдало прохладным воздухом вечернего весеннего Питера. «Завтра к вечеру.... Да она издевается...»
Но я послушно взяла одну из старых идей, по дороге успела раскрутить ее до логического завершения, и, оказавшись у компьютера, записала черновик всего, что было в голове. С утра быстро отредактировала и отправила тетушке, еще до завтрака. На тот день у меня еще были планы, и работа, вдруг не успею, мало ли, что придет в голову этой сумасшедшей...
Тетушка ответила к вечеру, написав благодарность, похвалу и комментарии. И еще зачем-то потребовала выложить рассказ в блог. Как будто простого позора перед ней мне было недостаточно. А она что-то твердила про «необходимую аудиторию». Кажется, у меня не было сил возражать.
«Была-не была, в моем дневнике встречались тексты и поглупее», - подумала я, нажимая кнопку публикации.
...А через полгода, когда рассказов стало одиннадцать, а писать и заканчивать мне стало так же привычно, как варить суп, я с удивлением отметила, что жизнь перестала казаться тусклым старым чайником, выброшенным на помойку. Жизнь кипела. И не фальшивыми страстями, на которые глядеть было тошно, а настоящими историями. И ничего не болело. Разве что локоть, который я умудрилась ушибить о косяк двери. Все было хорошо.
Обратная связь - приветствуется. (Надеюсь, мои читательницы/читатели знают разницу между хамством и конструктивной критикой 8) А субъективные мнения я и сама фильтровать почти умею.)
А пока - свеженький вчера дописавшийся рассказ. Кому интересно - я дописываю их раз в пятилетку, и каждый раз надеюсь, что это станет случаться чаще. Вот и сейчас надеюсь. И рассказ про творчество. И женщин. И тест Бехдель проходит 8)
Как и все рассказы, основан на реальных событиях.
Как и все рассказы, является художественным вымыслом.
«Никогда не пиши, если можешь не написать», - так твердил мне отец с самого детства. Бард-шестидесятник, с вечной трубкой и хорошей библиотекой, свое творчество он считал ничем иным, как способом скоротать свободное время или развлечь друзей.
«У автора должны быть настоящие замыслы, глубокие идеи», - объяснял он мне. «Нельзя просто так сесть и фантазировать, о чем тебе вздумается».
«Какая невероятная чушь», - парировала его старшая сестра, моя тетушка Франческа, и глядела на меня беспокойно. «Откуда ты узнаешь, каковы твои замыслы, если хотя бы не попробуешь перенести их из своей головы в более надежное место?»
Тетушка в семье была паршивой овцой, белой вороной и всеми другими видами животных, которые обозначают отступление от воли коллектива. Тетушка в свои 25 осмелилась на неслыханную дерзость - она стала петь песни. Свои собственные. В настоящей музыкальной группе. За пределами кухни.
Сколько себя помню, отца это приводило в ярость, а меня в восторг. Настоящая знаменитая певица - моя тетя! Когда мне было 16, ее впервые показали по телевизору.
Зато отец твердил, что Франческа плохая жена и мать, а также лентяйка и бездельница.
Франческа считала отца завидующим козлом. Словом, они не стеснялись в выражениях.
Но в какой-то момент я стала замечать странное. С возрастом отец стал сдавать, у него начались перепады давления, выросло пивное брюшко, по лестнице он поднимался с полчаса и всегда проклинал старый лифт в нашем сталинском доме, когда его отключали на профилактику. Он бросил курить, стал бегать по утрам, сел на диету, но ничего не помогало. В свои 45 он неминуемо превращался в старика. Тем удивительней было видеть Франческу - а ведь они погодки! - у нее всегда был цветущий вид, несмотря на семью, частые поездки, неизменнные сигареты и алкоголь.
Сегодня мне невероятно повезло - тетушка захотела уделить мне пару часов, а с тех пор, как она стала известной, работы было много, так что даже пара часов для любимой племянницы были неслыханной роскошью.
Мы встретились в ее старой квартире на Гороховой улице, такой же старой, как имевшиеся там канделябры и пианино.
- Ты умираешь, - заявила мне тетушка, едва дав раздеться.
- Спасибо, ты умеешь утешить, - саркастически заметила я, влезая в теплые тапочки. Внутренне я содрогнулась.
- А то у тебя в последнее время нет апатии и постоянного бессилия, и по утрам у тебя не болит все тело так сильно, как будто накануне ты встретила в подворотне какого-нибудь Тайсона, - тетушкин голос был слышен из кухни за звоном чашек.
- Ну, есть и болит, - нехотя призналась я.
- И что? Это авитаминоз...И сидячий образ жизни... Отец говорит, что нужно бегать по утрам, вот я и стану...
- Твой отец - идиот, и всегда им был, - теперь мы с тетушкой встретились взглядами, и под ее ясными глазами мне почему-то сделалось неуютно.
- Ты умираешь и окончательно умрешь, если не станешь писать.
- Чего? - тетушка, конечно, славилась странными идеями, но эта идея, похоже, должна была взять кубок на чемпионате странных идей. Если такие вообще кто-нибудь где-нибудь проводил.
Франческа сердито посмотрела на меня, а затем молча отправилась в свою комнату.
«Ну вот. Я ее обидела и теперь вынуждена буду в наказание допивать чай в одиночестве», - грустно подумала я и попыталась скрасить упавшее настроение куском бисквита.
Тем не менее через пару минут тетушка вернулась, держа в руках старую черно-белую фотографию. С нее на меня смотрела незнакомая пожилая женщина. Прабабушка? Я ее не знала.
- Это я, - вдруг заявила Франческа. - Тридцать лет назад. Мне здесь двадцать четыре.
«Е-мое... Приехали, конечная», - подумала я, уже сожалея, что вообще оказалась здесь. Тетя свихнулась, это понятно, как все в нашей семье и предсказывали. И несмотря на сумасшествие, ей удается оставаться успешной певицей. Удивительная женщина.
- Да ты не рожу корчи, а посмотри на дату и посвящение.
Дрожащей рукой я перевернула фотографию. «Франческа, Новосибирск, 1985».
- Что ты делала в Новосибирске? - тупо задала я самый первый пришедший в голову вопрос.
- По распределению поехала. Глупая была. Даже гитару с собой не взяла.
- Да какие двадцать четыре? Это ошибка, может? Ты меня разыгрываешь и сама приписала эту подпись за полчаса до моего прихода.
- Ну да, больше мне делать было нечего. А репетировать за меня кто будет? Пушкин?
Упоминание Пушкина, которого тетушка терпеть не могла, показывало ее крайнее раздражение.
- Пусти, я налью себе коньяку.
Через минуту по кухне разливался запах кофе. Коньяк она вылила в чашку.
- Когда я училась в университете, я думала так же, как и ты. Какая глупость, эти песни. Я даже текстов нормальных писать не умею. Писала на то, что подворачивалось под руку - стихи моих друзей или признанных классиков... В общем, композитор из меня, как из дубины пылесос, думала я, поигрывала себе тихонько, а после выпускного вообще забросила эти бредни. И гитару вместе с ними. Уезжая по распределению, я думала, что вот-вот начнется настоящая жизнь. И настоящая работа - серьезный инженер-химик, мне же всегда нравились пробирки и эксперименты. Ну поработала годик, а потом заболела. Серьезно заболела. В 80-х такое не лечили. Даже диагноз нормально ставить не брались. Говорили, рак груди, жизни давали примерно пару месяцев. Может, полгода. Знаешь, такие вещи не описать словами... - она отпила из чашки глоток.
- Я плакала по ночам, думая о том, что не успею повидаться с родителями, о том, что еще молодая, что так несправедлива жизнь, что у нас с Юркой из лаборатории только стали налаживаться отношения, и он смотрел на меня так восторженно-восторженно... О диагнозе я ему не говорила. Зачем его зря пугать. Но он понял, что со мной что-то не то творится. Выспрашивал, обнимал, держал за руку. И однажды я сорвалась и сказала ему все. Он сидел хмурый, с минуту. А потом попросил - спой...
Я думала, чокнулся, но мне уже все равно было. Спела, одну из своих старых песен, а капелла. И нам обоим стало легче - мне и ему. Уснули. А наутро он принес мне гитару, которую попросил у приятеля. И я решила записать - что успею - на старый кассетник. Хоть что-то останется после меня, всем и ...ему. Писали две недели. Я пела каждый день, как остервенелая. Как будто от этого зависела моя жизнь. А через месяц прошла медосмотр. Анализы были чисты как стекло. Никакой опухоли. Никакого рака. Нигде.
Я молча обдумывала услышанное. Чай давно остыл, и он меня почти не волновал.
- Если не веришь, у меня осталась та карточка из поликлиники. Я привезла ее с собой специально, чтобы помнить.
- Ты думаешь, что тебя спасла музыка?
- Я не думаю, я знаю. Я сделала то, что должна была сделать, и именно поэтому я выжила. И отец твой... ему плохо, у него сдает сердце, потому что он бросил петь. И ты... у тебя клиническая депрессия, похоже. Слава Богу, не рак. Но писать тебе нужно. Я … очень за тебя боюсь.
Похоже, я все еще смотрела на нее странно, потому что она неожиданно обняла меня.
- Не веришь мне - просто попробуй. Попробуй. Сколько у тебя незаконченных рассказов?
- Штук шесть...
- Шесть штук! Безобразие! И ни один не закончен?
- Да у меня времени не хватало... и сил...
- Мозгов у тебя не хватало, так же, как и у меня в молодости. Пиши. Закончи сегодня. Хотя бы один.
- Но я даже отредактировать не успею!
- Отдашь тем, кто сумеет отредактировать. Как это там у вас сейчас называется - бета, да?
Я усмехнулась тому, что тетушка в курсе фанфикерской терминологии.
- Ну да, бета.
- Вот и отдашь. Вместе сделаете. Запомни - ты никогда не напишешь идеальный рассказ. Я - никогда не напишу идеальной песни. Но начать когда-нибудь нужно, иначе так и помрешь, без пользы.
«Без пользы»... Всякий незнакомый человек поразился бы тому, как в тетушке соседствуют горячая искренность и непроходимый цинизм. А я знала, что цинизм был только прикрытием, когда своей искренности она слишком стеснялась.
- Пришли мне рассказ на электронку завтра к вечеру. И, похоже, тебе пора.
Я еще задумчиво обворачивала шею шарфом, когда мое лицо обдало прохладным воздухом вечернего весеннего Питера. «Завтра к вечеру.... Да она издевается...»
Но я послушно взяла одну из старых идей, по дороге успела раскрутить ее до логического завершения, и, оказавшись у компьютера, записала черновик всего, что было в голове. С утра быстро отредактировала и отправила тетушке, еще до завтрака. На тот день у меня еще были планы, и работа, вдруг не успею, мало ли, что придет в голову этой сумасшедшей...
Тетушка ответила к вечеру, написав благодарность, похвалу и комментарии. И еще зачем-то потребовала выложить рассказ в блог. Как будто простого позора перед ней мне было недостаточно. А она что-то твердила про «необходимую аудиторию». Кажется, у меня не было сил возражать.
«Была-не была, в моем дневнике встречались тексты и поглупее», - подумала я, нажимая кнопку публикации.
...А через полгода, когда рассказов стало одиннадцать, а писать и заканчивать мне стало так же привычно, как варить суп, я с удивлением отметила, что жизнь перестала казаться тусклым старым чайником, выброшенным на помойку. Жизнь кипела. И не фальшивыми страстями, на которые глядеть было тошно, а настоящими историями. И ничего не болело. Разве что локоть, который я умудрилась ушибить о косяк двери. Все было хорошо.
Обратная связь - приветствуется. (Надеюсь, мои читательницы/читатели знают разницу между хамством и конструктивной критикой 8) А субъективные мнения я и сама фильтровать почти умею.)