Вот и лето пришло...
Прошло 10 месяцев с прошлого лета , а кажется, целая вечность.
Зикфрид, он же Зико, он же Шнойцер, он же Фреди, он же Федя и еще много кто, на все отзывается, вырос и вдруг как-то изменился. Может он, конечно, просто повзрослел, 13 месяцев ему вчера стукнуло. Но как-то почти внезапно стал он совсем другой. Перестал быть гулякой. Всю зиму носился с утра до вечера в снегу, стоял стражем на заборе, а теперь сам вообще не остается во дворе. Утром выйду выпустить кур, открыть теплицу, Тасю прогулять, Федька тоже выскочит, но если и останется потрындеть с котами, то от силы минут на 10, и сразу скулит, просится в дом. Дома приткнется рядом и спит. И все нас с Толиком в кучу норовит сбить. А если кто-то снаружи, а другой внутри, то Федьке сущая мука. К примеру, Толик возится со своей рассадой табачной в дальнем углу огорода, а я дома ужин готовлю, Федя же ходит туда-сюда, рыдает натурально под закрытой дверью, словно наше такое незначительное разъединение причиняет ему боль. Федя - помощник. Он всегда должен быть рядом, а помогать в 2-х разных делах, в 2-х разных местах поди сумей. Раньше-то он знал, что мой помощник главный - Ричи, а его дело Толика поддержать. А теперь решил, что надо ему на два фронта работать. Потому к концу дня бедняга уже в полном изнеможении. Меня же терзает беспокойство, не нагрузило ли собакена моей тоской. Потому что дыра в сердце от ухода любимого друга, огромная и растущая с каждым днем, поглотившая все прошлые дыры, как бы вместив их в себя, совместив с собой, окрасив своим цветом, истекает лютой тоской. Днем эта тоска тянется за мной шлейфом, заползает повсюду. Ночью обычно она собирается в комок за сердцем, давит на позвоночник. А потом часть переходит в голову и шея ощущается тоненькой былинкой, что вот-вот сломается, не в силах удержать такую тяжесть. Избытки тоски вытекают слезами, они испаряются и снова вдыхаются в легкие, поступают обратно в кровь. Круговорот тоски в организме... Я пытаюсь справиться, хотя бы заглушить ее чтением Фрая и рисованием милого своего дружочка, какими-то делами, ненадолго это помогает. Но потом накатывает и накрывает еще сильнее.
Может поэтому коты вообще в дом заходить перестали. Если же кто и зайдет, то уже через минуту орет дурным голосом, чтоб выпустили. Кормим их на крыльце. Там из-за этого часто баталии, т.к. чужие коты тоже приходят отведать из ихнего кубка, а наши, ясное дело, стоят на защите своих интересов.
Значительно поубавилось кур. Сначала на исходе зимы помер Флинт, потом вдруг занемогла и покинула нас Руди, а затем вполне упитанная и гладкая Душечка. Паула тоже собралась было на радугу, но передумала. Теперь она ведет себя, как очень пожилая леди: гуляет неспешно по двору, ни на кого не бросается, а иногда просто рассказывает Гертруде и Паломе одну и ту же байку, какая она было красотка, и как самая первая снесла яйцо, и как хозяин всегда носил ей лакомства и кормил с руки... Вроде куры и куры. кто-то другой давно б их съел, а тут просто померли сами, похоронены с почестями, приличиствующими их положению. Но вот это не отпускающее чувство, что где-то у нас дверь в мир смерти никак не закроется. Я ее не могу найти, а очень надо. Надо мне серьезно потолковать с хозяйкой двери, выяснить, не хватит ли уже, на самом то деле.
А мир продолжает цвести и пахнуть. Только запах удушающий жасмина и бузины замучил вконец. Чтоб поддержать меня внезапно выросла и зацвела-запахла самосевка-матиолка, пока ее посеянные собратья еще только набирают размеры. А еще вечерами вдруг начинает пахнуть розами так сильно, словно под окнои их огромный цветущий куст. Но роз у меня нет вовсе, да и у соседей ближайших нет. Так что розы эти явно из параллельного мира.
Зикфрид, он же Зико, он же Шнойцер, он же Фреди, он же Федя и еще много кто, на все отзывается, вырос и вдруг как-то изменился. Может он, конечно, просто повзрослел, 13 месяцев ему вчера стукнуло. Но как-то почти внезапно стал он совсем другой. Перестал быть гулякой. Всю зиму носился с утра до вечера в снегу, стоял стражем на заборе, а теперь сам вообще не остается во дворе. Утром выйду выпустить кур, открыть теплицу, Тасю прогулять, Федька тоже выскочит, но если и останется потрындеть с котами, то от силы минут на 10, и сразу скулит, просится в дом. Дома приткнется рядом и спит. И все нас с Толиком в кучу норовит сбить. А если кто-то снаружи, а другой внутри, то Федьке сущая мука. К примеру, Толик возится со своей рассадой табачной в дальнем углу огорода, а я дома ужин готовлю, Федя же ходит туда-сюда, рыдает натурально под закрытой дверью, словно наше такое незначительное разъединение причиняет ему боль. Федя - помощник. Он всегда должен быть рядом, а помогать в 2-х разных делах, в 2-х разных местах поди сумей. Раньше-то он знал, что мой помощник главный - Ричи, а его дело Толика поддержать. А теперь решил, что надо ему на два фронта работать. Потому к концу дня бедняга уже в полном изнеможении. Меня же терзает беспокойство, не нагрузило ли собакена моей тоской. Потому что дыра в сердце от ухода любимого друга, огромная и растущая с каждым днем, поглотившая все прошлые дыры, как бы вместив их в себя, совместив с собой, окрасив своим цветом, истекает лютой тоской. Днем эта тоска тянется за мной шлейфом, заползает повсюду. Ночью обычно она собирается в комок за сердцем, давит на позвоночник. А потом часть переходит в голову и шея ощущается тоненькой былинкой, что вот-вот сломается, не в силах удержать такую тяжесть. Избытки тоски вытекают слезами, они испаряются и снова вдыхаются в легкие, поступают обратно в кровь. Круговорот тоски в организме... Я пытаюсь справиться, хотя бы заглушить ее чтением Фрая и рисованием милого своего дружочка, какими-то делами, ненадолго это помогает. Но потом накатывает и накрывает еще сильнее.
Может поэтому коты вообще в дом заходить перестали. Если же кто и зайдет, то уже через минуту орет дурным голосом, чтоб выпустили. Кормим их на крыльце. Там из-за этого часто баталии, т.к. чужие коты тоже приходят отведать из ихнего кубка, а наши, ясное дело, стоят на защите своих интересов.
Значительно поубавилось кур. Сначала на исходе зимы помер Флинт, потом вдруг занемогла и покинула нас Руди, а затем вполне упитанная и гладкая Душечка. Паула тоже собралась было на радугу, но передумала. Теперь она ведет себя, как очень пожилая леди: гуляет неспешно по двору, ни на кого не бросается, а иногда просто рассказывает Гертруде и Паломе одну и ту же байку, какая она было красотка, и как самая первая снесла яйцо, и как хозяин всегда носил ей лакомства и кормил с руки... Вроде куры и куры. кто-то другой давно б их съел, а тут просто померли сами, похоронены с почестями, приличиствующими их положению. Но вот это не отпускающее чувство, что где-то у нас дверь в мир смерти никак не закроется. Я ее не могу найти, а очень надо. Надо мне серьезно потолковать с хозяйкой двери, выяснить, не хватит ли уже, на самом то деле.
А мир продолжает цвести и пахнуть. Только запах удушающий жасмина и бузины замучил вконец. Чтоб поддержать меня внезапно выросла и зацвела-запахла самосевка-матиолка, пока ее посеянные собратья еще только набирают размеры. А еще вечерами вдруг начинает пахнуть розами так сильно, словно под окнои их огромный цветущий куст. Но роз у меня нет вовсе, да и у соседей ближайших нет. Так что розы эти явно из параллельного мира.