Приветы из прошлого
Сегодня разбираю книги в бабушкино-маминой квартире. Неожиданно среди них нахожу мои же "приветы" из прошлого: вложенные в страницы кленовые листочки, билеты, вырезки и записи. Я даже и не помнила, что писала в книгах, и иногда даже не карандашом, а ручкой. Нашлась запись телефонного разговора с одним монахом-священником, к которому я ходила три года. Потом наше общение прервалось, потому что он отказался благословлять меня выходить замуж, сказал, чтобы я сперва доучилась в институте. После этого я перестала с ним общаться, мы поженились с Антоном, родилась Соня, я закончила магистратуру с красным дипломом, поступила в аспирантуру и до сих пор не понимаю в чем было противоречие. Как-то раз после этого случая мы с этим священником поздравили друг друга с каким-то праздником, он поздравил меня с "Божиим даром материнства".
Что это был за человек - сложно сказать. С виду он был очень милый, мягкий, мы могли минут по 40-50 разговаривать с ним по телефону, я привозила ему диски Шютца, Баха в исполнении Гульда (по его просьбе), выискивала альбомы по живописи. Он всегда живо интересовался, как мои дела, с его стороны я никогда не чувствовала никакого давления, но у него, как у любого человека, оказались слабые стороны, моменты в которых он сомневался как поступать и опирался на некоторое предание, традицию и пр., из-за чего и произошло столкновение.
В той записи, сделанной в книге Лескова, которым я одно время зачитывалась, были сказаны очень хорошие слова, которые, как ни странно, актуальны для меня и сейчас, несмотря на то, что время, когда я это записывала, действительно ушло в прошлое и отделилось от меня настоящей:
"Очень важно относится к истории, как к живому предмету. Пропускать ее через сердце. Как Норштейн говорил о Сурикове, что "Боярыня Морозова" не началась для него с чего-то большого, это была всего лишь ворона на снегу, а потом прибавилось прочее". "Плесень видят многие, а открытие сделал один".
Что это был за человек - сложно сказать. С виду он был очень милый, мягкий, мы могли минут по 40-50 разговаривать с ним по телефону, я привозила ему диски Шютца, Баха в исполнении Гульда (по его просьбе), выискивала альбомы по живописи. Он всегда живо интересовался, как мои дела, с его стороны я никогда не чувствовала никакого давления, но у него, как у любого человека, оказались слабые стороны, моменты в которых он сомневался как поступать и опирался на некоторое предание, традицию и пр., из-за чего и произошло столкновение.
В той записи, сделанной в книге Лескова, которым я одно время зачитывалась, были сказаны очень хорошие слова, которые, как ни странно, актуальны для меня и сейчас, несмотря на то, что время, когда я это записывала, действительно ушло в прошлое и отделилось от меня настоящей:
"Очень важно относится к истории, как к живому предмету. Пропускать ее через сердце. Как Норштейн говорил о Сурикове, что "Боярыня Морозова" не началась для него с чего-то большого, это была всего лишь ворона на снегу, а потом прибавилось прочее". "Плесень видят многие, а открытие сделал один".