Приснилось.
Песчаная воронка. Маленькая. Не опасная. Ласковая. Песок очень быстро стекал в какую-то дырочку.
Картинка была крохотной. А вот за ней...
Зелено-розово-желтое полосатое рассветное небо. Все в мелких прожилках ветрянных облаков.
Тяжелая, как будто маслянистая, темно-серая вода. Абсолютно спокойная. Без единой складочки. Только качается медленно-медленно. Как будто кто-то огромный задумчиво наклоняет стакан с озерной водой. Вправо-влево, враво-влево. И вода...
Лениво и беззвучно выходит из очерченых берегов. Совсем чуть-чуть. Ровно на столько, что бы оставить на темном слежавшемся песке тоненькую полоску ряски, что под утро скопилась у кромки.
Песок у воды мокрый. Холодный. Хранит очертания стоп ночных купальщиков и еще чего-то. Очень личного. Поэтому очень постарался к утру уничтожить эти следы. Или, по крайней мере, замаскировать кусочками водорослей.
И эти водоросли пахнут. Пахнут рыбой, вчерашней жарой, вытолкнувшей их водой, туманом, что клубится над озером.
Пахнет погасшим костром и остатками чая в кане. Съеденным ввечеру мясом и луком, что остался в тазике для маринования. И пролитым пивом. Опрокинутой, в безумстве пляски, и бесплодно пролившейся на землю водкой.
Пахнет сонным теплом и утренними снами спящих в палатках людей.
Эти запахи смешиваются с острой прохладой, которая так любит забираться под волглую одежку и заставлять мелко-мелко дрожать. И избавиться от нее можно только заплетя озябшие ноги в сонные грячие ноги любимого. И по собачьи уткнувшись в подмышку мокрым и холодным носом.
А песок все сыплется. Он тяжелый и прохладный. Как натуральный шелк.
Картинка была крохотной. А вот за ней...
Зелено-розово-желтое полосатое рассветное небо. Все в мелких прожилках ветрянных облаков.
Тяжелая, как будто маслянистая, темно-серая вода. Абсолютно спокойная. Без единой складочки. Только качается медленно-медленно. Как будто кто-то огромный задумчиво наклоняет стакан с озерной водой. Вправо-влево, враво-влево. И вода...
Лениво и беззвучно выходит из очерченых берегов. Совсем чуть-чуть. Ровно на столько, что бы оставить на темном слежавшемся песке тоненькую полоску ряски, что под утро скопилась у кромки.
Песок у воды мокрый. Холодный. Хранит очертания стоп ночных купальщиков и еще чего-то. Очень личного. Поэтому очень постарался к утру уничтожить эти следы. Или, по крайней мере, замаскировать кусочками водорослей.
И эти водоросли пахнут. Пахнут рыбой, вчерашней жарой, вытолкнувшей их водой, туманом, что клубится над озером.
Пахнет погасшим костром и остатками чая в кане. Съеденным ввечеру мясом и луком, что остался в тазике для маринования. И пролитым пивом. Опрокинутой, в безумстве пляски, и бесплодно пролившейся на землю водкой.
Пахнет сонным теплом и утренними снами спящих в палатках людей.
Эти запахи смешиваются с острой прохладой, которая так любит забираться под волглую одежку и заставлять мелко-мелко дрожать. И избавиться от нее можно только заплетя озябшие ноги в сонные грячие ноги любимого. И по собачьи уткнувшись в подмышку мокрым и холодным носом.
А песок все сыплется. Он тяжелый и прохладный. Как натуральный шелк.