"Игра" в седьмом значении...
4 октября состоялось второе судебное заседание по моему уголовному делу. Было довольно много журналистов, двое просили разрешить видеосъёмку. Судья Татьяна Полуэктова реагировала на это спокойно. Однако сторона обвинения, как и на первом судебном заседании, взвилась и принялась резко протестовать. Уж не знаю, чего они боятся. Адвокат Алексей Синицын, представитель губернатора, довольно смешно заявил, что, мол, сегодня он «не в форме», чтобы попадать в кадр. То ли не приоделся должным образом, то ли не посетил парикмахерскую - никто так и не понял, что он имел в виду. В итоге эти протесты привели к запрету на съёмку и изгнанию в коридор «лишних» журналистов.
Не знаю, отчего пресса ведёт себя робко. Процесс открытый, присутствовать имеет право не только журналист, но и вообще любой гражданин. Если суд не может или не хочет обеспечить условия, то это уже проблема суда, а не граждан. Пусть суд ищет более просторное помещение и переносит заседания туда, тем паче, что журналисты свои заявки на присутствие и съёмку принесли заранее, неожиданностью это не было. Такое в принципе практикуется, когда процесс привлекает повышенное общественное внимание. Будь я в деле не обвиняемым, а представителем прессы, напустил бы на судью правозащитников и устроил бы скандал в связи с грубым нарушением гражданских прав.
Г-н Синицын заявил ходатайство с просьбой ограничиться зачтением имеющегося в деле протокола допроса «потерпевшего» губернатора, а самого его в суд не вызывать. Прокурор Юрий Харчиков эту просьбу поддержал, мы с моим адвокатом Натальей Борисовой решительно протестовали. Судьёй ходатайство было отклонено, так что вопрос с возможным прибытием губернатора вновь (как и на первом судебном заседании) остался открытым.
1. Лингвист.
Затем допросили свидетеля Михаила Осадчего. Это молодой успешный лингвист, выпускник Кемеровского госуниверситета, кандидат наук. Прошлым летом, на этапе дознания, именно ему было поручено лингвистическое исследование двадцати строчек моего блоготекста «Латиноамериканщина по-российски…», обидевших губернатора. В деле имеются «заключение специалиста» Осадчего, а также протокол его допроса следователем Романом Шлегелем.
Специалист Осадчий был элегантен, давал пояснения и отвечал на вопросы так, что чувствовался опыт его участия в судебных заседаниях. Он пояснил, что за четыре года после окончания университета (кстати, кандидатскую он защитил в том же 2007 году, спустя всего несколько месяцев после получения диплома о высшем образовании) выполнил около ста лингвистических исследований, написал много статей, брошюр и книг на эту тему.
Прокурор пытался подтолкнуть эксперта на высказывание каких-нибудь обличительных мнений о моём тексте «своими словами», однако Михаил Андреевич спокойно брал соответствующий том дела и зачитывал сухие безэмоциональные фрагменты собственного экспертного заключения, ни на какие «свои слова» не сбиваясь. В целом эксперт мне понравился. Хотя с выводами его я не согласен, однако он последовательно и логично проводил свою линию и не отступал от своих оценок (на что, конечно, имеет полное право). От ответов на, возможно, не совсем приятные вопросы не уклонялся, даже когда сторона обвинения против моих вопросов пыталась бурно протестовать.
Интересная коллизия возникла со словом «попил». В моём тексте упоминается «попил средств». Один из лингвистических экспертов (доктор наук Анна Плотникова, Екатеринбург) не увидела в соответствующей фразе утверждения каких-либо фактов. Другой эксперт (доктор наук Баранов, Москва) распознал тут скрытое утверждение, порочащее губернатора. А в заключении кандидата наук Осадчего утверждается, что поскольку слово «попил» в своём переносно-жаргонном значении отсутствует в современных словарях, оно вообще не может быть предметом рассмотрения лингвистического эксперта.
Я спросил: как так, отчего такие расхождения, связано это с несовершенством методик, недостаточной квалификацией или субъективностью экспертов? Харчиков и Синицын тут же подпрыгнули с протестами против моего вопроса. Но г-н Осадчий спокойно подождал, пока протестные эмоции улягутся, а потом высказал предположение, что эксперт Баранов, работая в «центровом» академическом институте русского языка им. Виноградова, возможно, располагает особыми словарями, которых в распоряжении кемеровского эксперта не имеется…
2. Урок литературы.
Оставшаяся часть судебного заседания была посвящена оглашению письменных документов. Насколько я понимаю, идея этого судебного этапа в том, что обе стороны (обвинение и защита) выбирают из томов дела то, что могло бы свидетельствовать в их пользу. И предъявляют судье, прочим участникам процесса (к примеру, присяжным) и публике, если таковая присутствует. То есть прокурор, потрясая выбранными документами, как бы говорит: «Глядите, люди добрые, каков мерзавец! Вот эти материалы его полностью уличают.» А защита, соответственно, мечет на стол судьи то, что подкрепляет позицию обвиняемого и показывает, что он чист перед законом аки агнец или, по крайней мере, не столь провинился, как представляется обвинителям.
И вот прокурор Юрий Семёнович Харчиков, советник юстиции (в подполковничьих погонах), перечислил длинный ряд документов, которыми он намеревается подкрепить позицию обвинения. У тех, кто не знаком с конкретным содержанием этих документов, могло бы, наверное, сложиться впечатление, что все пять томов дела только и наполнены материалами, меня обличающими. Но поскольку я с материалами дела заранее знакомился, мне оставалось только удивляться. В перечне названных документов было довольно много таких, которые я сам предоставил следствию в ходе допросов, полагая, что они подкрепляют позицию не обвинителей, а, наоборот, мою собственную.
Ну, коли так, сказал я, давайте перечисленные документы зачитывать. Вдруг я что-то забыл, вдруг в своих прежних оценках этих материалов заблуждался. Вот и восстановим в памяти. Тем более, что для присутствующей общественности, которая, естественно, материалы дела не читала, это будет внове. Пусть у неё сложится полноценное впечатление о том, что имеется в документах на самом деле.
Юрий Семёнович маленько занервничал. Но деваться некуда. Раз он эти документы назвал, то обязан огласить. Иначе я могу накатать жалобу, что прокурор отказался выполнять свои процессуальные обязанности. В общем, прокурор вынужден был начать читку. А я время от времени поправлял его, если слова были названы неточно или какие-то фрагменты текста чтец пытался пропустить. Мол, нет уж, пожалуйста, зачитайте, что означает глагол «представлять» в седьмом нормативном значении. Раз эксперт это указал, оно, наверное, очень важно для интерпретации моего текста.
Там к каждому из многих значений каждого из слов - масса примеров из Льва Толстого, Лермонтова, забытого писателя Замойского, малоизвестного нынче Эренбурга и тому подобных. Следом за примерами в экспертном тексте оказалась совершенно убойная фраза, после которой даже адвокат Синицын перестал зевать и стал прикрывать лицо рукой, чтобы не видно было, как его разбирает смех. Фраза такая: «Однако ни одно из перечисленных значений не актуально…» И дальше начинается разбор глагола «представлять» в переносных смыслах. Тоже с литературными примерами. Затем мы разобрали аналогичным способом слово «игра», у которого также обнаружилась масса значений (вроде, тоже семь), подкреплённых литературными цитатами. И так далее. В общем, 20-страничное заключение специалиста Осадчего прокурор читал вслух ровно 45 минут. Было бы больше, но Юрий Семёнович всё же кое-что в тексте пропустил. Ладно, я уж не стал настаивать…
3. Прокурор о прокуроре.
Видя, что прокурор притомился, адвокат Синицын выступил с инициативой: давайте, мол, я буду читать. В самом деле, человек пожилой, трудно ему. Мы с моим адвокатом не возражали. Но Юрий Семёнович оказался дядькой стойким. Насупившись, решительно заявил, что это - его обязанность, в помощниках он не нуждается. И продолжал читать.
Ещё один объёмистый документ, который я попросил непременно озвучить, это текст под названием «Коррупция в Кемеровской области». Суть его вот в чём. Немецкий предприниматель, у которого кузбасские рейдеры отобрали бизнес (крупная автодилерская фирма в Кемерово), пожаловался на это российскому генпрокурору Юрию Чайке, а копию направил губернатору Аману Тулееву.
Отчего Юрий Семёнович решил, что этот текст подкрепляет позицию обвинения против меня, - загадка. Там речь о том, как сын кемеровского облпрокурора Халезина в паре с одним из нынешних заместителей губернатора осуществили рейдерский захват фирмы под прикрытием авторитета могущественного папаши. Сплошь по тексту - фрагменты переговоров пострадавшего немца с нашим областным прокурором. И в этих фрагментах прокурор Халезин выглядит, прямо скажем, скверно.
Что же делать, пришлось Юрию Харчикову выразительно озвучивать пикантные подробности про своего начальника. Журналисты, откровенно засыпавшие при читке лингвистического текста, тут проснулись, включили диктофоны, весело застрочили перьями в блокнотах В общем, кажется, не были разочарованы… Как раз рабочий день подошёл к концу, читку прервали примерно на середине второго тома (из пяти). Продолжение - 12-го октября. Начало в 10-00.
…
Не знаю, отчего пресса ведёт себя робко. Процесс открытый, присутствовать имеет право не только журналист, но и вообще любой гражданин. Если суд не может или не хочет обеспечить условия, то это уже проблема суда, а не граждан. Пусть суд ищет более просторное помещение и переносит заседания туда, тем паче, что журналисты свои заявки на присутствие и съёмку принесли заранее, неожиданностью это не было. Такое в принципе практикуется, когда процесс привлекает повышенное общественное внимание. Будь я в деле не обвиняемым, а представителем прессы, напустил бы на судью правозащитников и устроил бы скандал в связи с грубым нарушением гражданских прав.
Г-н Синицын заявил ходатайство с просьбой ограничиться зачтением имеющегося в деле протокола допроса «потерпевшего» губернатора, а самого его в суд не вызывать. Прокурор Юрий Харчиков эту просьбу поддержал, мы с моим адвокатом Натальей Борисовой решительно протестовали. Судьёй ходатайство было отклонено, так что вопрос с возможным прибытием губернатора вновь (как и на первом судебном заседании) остался открытым.
1. Лингвист.
Затем допросили свидетеля Михаила Осадчего. Это молодой успешный лингвист, выпускник Кемеровского госуниверситета, кандидат наук. Прошлым летом, на этапе дознания, именно ему было поручено лингвистическое исследование двадцати строчек моего блоготекста «Латиноамериканщина по-российски…», обидевших губернатора. В деле имеются «заключение специалиста» Осадчего, а также протокол его допроса следователем Романом Шлегелем.
Специалист Осадчий был элегантен, давал пояснения и отвечал на вопросы так, что чувствовался опыт его участия в судебных заседаниях. Он пояснил, что за четыре года после окончания университета (кстати, кандидатскую он защитил в том же 2007 году, спустя всего несколько месяцев после получения диплома о высшем образовании) выполнил около ста лингвистических исследований, написал много статей, брошюр и книг на эту тему.
Прокурор пытался подтолкнуть эксперта на высказывание каких-нибудь обличительных мнений о моём тексте «своими словами», однако Михаил Андреевич спокойно брал соответствующий том дела и зачитывал сухие безэмоциональные фрагменты собственного экспертного заключения, ни на какие «свои слова» не сбиваясь. В целом эксперт мне понравился. Хотя с выводами его я не согласен, однако он последовательно и логично проводил свою линию и не отступал от своих оценок (на что, конечно, имеет полное право). От ответов на, возможно, не совсем приятные вопросы не уклонялся, даже когда сторона обвинения против моих вопросов пыталась бурно протестовать.
Интересная коллизия возникла со словом «попил». В моём тексте упоминается «попил средств». Один из лингвистических экспертов (доктор наук Анна Плотникова, Екатеринбург) не увидела в соответствующей фразе утверждения каких-либо фактов. Другой эксперт (доктор наук Баранов, Москва) распознал тут скрытое утверждение, порочащее губернатора. А в заключении кандидата наук Осадчего утверждается, что поскольку слово «попил» в своём переносно-жаргонном значении отсутствует в современных словарях, оно вообще не может быть предметом рассмотрения лингвистического эксперта.
Я спросил: как так, отчего такие расхождения, связано это с несовершенством методик, недостаточной квалификацией или субъективностью экспертов? Харчиков и Синицын тут же подпрыгнули с протестами против моего вопроса. Но г-н Осадчий спокойно подождал, пока протестные эмоции улягутся, а потом высказал предположение, что эксперт Баранов, работая в «центровом» академическом институте русского языка им. Виноградова, возможно, располагает особыми словарями, которых в распоряжении кемеровского эксперта не имеется…
2. Урок литературы.
Оставшаяся часть судебного заседания была посвящена оглашению письменных документов. Насколько я понимаю, идея этого судебного этапа в том, что обе стороны (обвинение и защита) выбирают из томов дела то, что могло бы свидетельствовать в их пользу. И предъявляют судье, прочим участникам процесса (к примеру, присяжным) и публике, если таковая присутствует. То есть прокурор, потрясая выбранными документами, как бы говорит: «Глядите, люди добрые, каков мерзавец! Вот эти материалы его полностью уличают.» А защита, соответственно, мечет на стол судьи то, что подкрепляет позицию обвиняемого и показывает, что он чист перед законом аки агнец или, по крайней мере, не столь провинился, как представляется обвинителям.
И вот прокурор Юрий Семёнович Харчиков, советник юстиции (в подполковничьих погонах), перечислил длинный ряд документов, которыми он намеревается подкрепить позицию обвинения. У тех, кто не знаком с конкретным содержанием этих документов, могло бы, наверное, сложиться впечатление, что все пять томов дела только и наполнены материалами, меня обличающими. Но поскольку я с материалами дела заранее знакомился, мне оставалось только удивляться. В перечне названных документов было довольно много таких, которые я сам предоставил следствию в ходе допросов, полагая, что они подкрепляют позицию не обвинителей, а, наоборот, мою собственную.
Ну, коли так, сказал я, давайте перечисленные документы зачитывать. Вдруг я что-то забыл, вдруг в своих прежних оценках этих материалов заблуждался. Вот и восстановим в памяти. Тем более, что для присутствующей общественности, которая, естественно, материалы дела не читала, это будет внове. Пусть у неё сложится полноценное впечатление о том, что имеется в документах на самом деле.
Юрий Семёнович маленько занервничал. Но деваться некуда. Раз он эти документы назвал, то обязан огласить. Иначе я могу накатать жалобу, что прокурор отказался выполнять свои процессуальные обязанности. В общем, прокурор вынужден был начать читку. А я время от времени поправлял его, если слова были названы неточно или какие-то фрагменты текста чтец пытался пропустить. Мол, нет уж, пожалуйста, зачитайте, что означает глагол «представлять» в седьмом нормативном значении. Раз эксперт это указал, оно, наверное, очень важно для интерпретации моего текста.
Там к каждому из многих значений каждого из слов - масса примеров из Льва Толстого, Лермонтова, забытого писателя Замойского, малоизвестного нынче Эренбурга и тому подобных. Следом за примерами в экспертном тексте оказалась совершенно убойная фраза, после которой даже адвокат Синицын перестал зевать и стал прикрывать лицо рукой, чтобы не видно было, как его разбирает смех. Фраза такая: «Однако ни одно из перечисленных значений не актуально…» И дальше начинается разбор глагола «представлять» в переносных смыслах. Тоже с литературными примерами. Затем мы разобрали аналогичным способом слово «игра», у которого также обнаружилась масса значений (вроде, тоже семь), подкреплённых литературными цитатами. И так далее. В общем, 20-страничное заключение специалиста Осадчего прокурор читал вслух ровно 45 минут. Было бы больше, но Юрий Семёнович всё же кое-что в тексте пропустил. Ладно, я уж не стал настаивать…
3. Прокурор о прокуроре.
Видя, что прокурор притомился, адвокат Синицын выступил с инициативой: давайте, мол, я буду читать. В самом деле, человек пожилой, трудно ему. Мы с моим адвокатом не возражали. Но Юрий Семёнович оказался дядькой стойким. Насупившись, решительно заявил, что это - его обязанность, в помощниках он не нуждается. И продолжал читать.
Ещё один объёмистый документ, который я попросил непременно озвучить, это текст под названием «Коррупция в Кемеровской области». Суть его вот в чём. Немецкий предприниматель, у которого кузбасские рейдеры отобрали бизнес (крупная автодилерская фирма в Кемерово), пожаловался на это российскому генпрокурору Юрию Чайке, а копию направил губернатору Аману Тулееву.
Отчего Юрий Семёнович решил, что этот текст подкрепляет позицию обвинения против меня, - загадка. Там речь о том, как сын кемеровского облпрокурора Халезина в паре с одним из нынешних заместителей губернатора осуществили рейдерский захват фирмы под прикрытием авторитета могущественного папаши. Сплошь по тексту - фрагменты переговоров пострадавшего немца с нашим областным прокурором. И в этих фрагментах прокурор Халезин выглядит, прямо скажем, скверно.
Что же делать, пришлось Юрию Харчикову выразительно озвучивать пикантные подробности про своего начальника. Журналисты, откровенно засыпавшие при читке лингвистического текста, тут проснулись, включили диктофоны, весело застрочили перьями в блокнотах В общем, кажется, не были разочарованы… Как раз рабочий день подошёл к концу, читку прервали примерно на середине второго тома (из пяти). Продолжение - 12-го октября. Начало в 10-00.
…