Приключения желтого чемоданчика или Отправляйте меня в Израиль...
Вот коротенько прелюд к моей новой текстовке под выше обозначенным названием.
Рассказку, которую я послала в московский иллюстрированный еврейский журнал (т.н. 'глянец", но так как он еврейский глянец, журнал умный), охотно туда приняли, но со словами, что "от всего дамского в тексте надо решительно избавиться". Я малодушно согласилась. Потом там решили, что положат его в корзину портфель редакции до следующей Хануки, так как рассказ внезапно представился Выпускающему Редактору Ханукальной историей. Видимо, описанное в рассказе он отнес по разряду ханукального чуда.
Ну, тут уж я не выдержала и написала ему, что, мол, кто же его знает, что с нами со всеми может случиться до декабря. И действительно, а что если "4 мая 2017-го года Земля налетит на небесную ось", как истово веровала булгаковская Дарья Петровна относительно той же даты 1925 года.
А если честно, то к Хануке этот рассказ имеет более чем опосредственное отношение. Примерно такое же, как к городу Торонто. Ведь я могла написать, что лечу в Израиль на Пурим через Франкфурт. И тогда, убрав из него все "дамское", его бы как раз на Пурим и пришлось опубликовать. И сделался бы не рассказик, а полное говно, с ударением на первом слоге. Так что, опубликав его на "Чайке", а не в глянце, я еще на евреях как бы и наварила.
Просто этот еврейский глянец, кажется, последний художественно-публицистический журнал на русском языке, где до сих пор старомодно платят авторам, поэтому авторов, в тайной надежде на литературный гонорар, тянет туда как магнитом.
Короче, вот рассказик в его девственном статус кво:
Приключения желтого чемоданчика ИЛИ Отправляйте меня в Израиль
Бывают такие невыдуманные истории, сюжет которых, несмотря на его абсолютную подлинность, принадлежит к категории, именуемой в русском фольклоре "небывальщина да неслыхальщина". Одну из таких историй я и хочу вам рассказать.
Итак...
Она любила приезжать в Израиль зимой. На Хануку. Это был ритуал. Она сама его придумала. Каждая следующая свеча - в новом городе. И порядок городов был одним и тем же. Первая свеча - в доме друзей в Хайфе, последующие шесть - по одному и тому же маршруту в городах и поселениях Израиля, и, наконец, последняя, восьмая, - в ликующей толпе вокруг гигантской Ханукии у Стены Плача. В этой ритуальной неизменности маршрута была особая прелесть. А друзей в Израиле было у нее в ту пору так много, что с лихвой хватило бы не то, что на восемь - на двадцать восемь городов и весей. Всем и каждому из старых друзей по неизжитой советской привычке полагалось что-то вручить при встрече. Для всего этого сувенирно-подарочного хлама пришлось когда-то приобрести внушительных размеров чемодан, который не нравился ей еще в момент покупки - настолько эта громоздкая посудина не вязалась с ее более чем невыдающимся ростом.
... Не годится, ни к черту не годится зачин. В кои веки решилась написать рассказ от третьего лица, от имени абсолютно не похожей на меня саму, - не в меру восторженной, по-детски эгоцентричной, утомительно бескомпромиссной, но, вместе с тем, чем-то неизъяснимо привлекательной героини, - как тут же поняла, что "рожденный ползать, летать не может". Нестерпимой фальшью веет от всех этих "она", "ее", и прочее. Так что, окончательно осознав скромные пределы отпущенных "ей" свыше дарований, "она" без лишних раздумий переходит на уютное обжитое привычное "я".
Итак...
Я "до слез, до детских припухлых желез", до глупого желания залечь в израильский госпиталь с чем-нибудь мелким и неопасным, вроде сломанной ключицы, не люблю уезжать из Израиля. Вот и тогда, три года назад, сидя в такси на пути из Иерусалима в Бен-Гурион, я молчала, глотая слезы. Не хотелось говорить о "погоде" с таксистом, выходцем из Ирака или Ирана, хотя именно о погоде как раз говорили в ту зиму все. Иерусалим, из которого мы, стоя в пробках, никак не могли выбраться, лежал в снегу. О "погоде" не хотелось, а о своем девичьем... Вряд ли бы он понял, почему я постоянно возвращаюсь в эту безумную страну, как домой, а домой, в "самый романтический город Америки", лечу, как в комфортабельные гости. Выгружая из багажника мой заметно поистрепавшийся в бесчисленных поездках чемодан, таксист-мизрахи неожиданно заговорил по-русски, причем с обаятельным грузинским акцентом: "Женщина, зачем дыван стары за сабои возишь, a? Скажи мужу, что пуст тэбе женски чимоданчик купит."
... Три года пролетели, как не было. И вот, мой новый, идеальных для женщины пропорций желтый чемоданчик фирмы "Tommy Hilfiger " отъезжает от меня в аэропорту на ленточном конвейере с продетой через ручку биркой "San Francisco-Toronto-Tel-Aviv". В этот раз, соблазнившись невиданной дешевизной билета, я летела в Израиль через Торонто, а мой приветливо посверкивающий яично-желтыми боками кейс уже без моего участия - прямиком в Тель-Авив. Вот и отлично, подумала я, провожая его взглядом, уже и название есть для моего следующего травелога: "Приключения желтого чемоданчика".
Вы замечали, что крупным неприятностям часто предшествуют мелкие? Видимо для того, чтобы человек успел пообвыкнуть.Так вот, в сан-францисском аэропорту я обнаружила, что забыла дома телефон, без которого лететь в Израиль было бы немыслимо. Провожавший меня муж, отменив утреннее совещание на работе и сделав под проливным дождем еще одну ходку домой и обратно, привез мне телефон за несколько минут до окончания посадки. Вместо стандартного обещания "скучать" и пожелания счастливого полета, он чужим голосом сказал, что устал быть при мне порученцем, и что from now on, буквально с этой самой минуты, последствия моих бесконечных опозданий, забываний и прочее, целиком ложатся на меня. Обдумать эту нелепую угрозу я решила уже в самолете. Посадка на рейс Сан-Франциско - Торонто заканчивалась, и надо было поспешать.
... ”Канадцы приветствуют вас, независимо от вашей веры. Добро пожаловать в Канаду!” - многочисленные плакаты с этим воззванием развешены в аэропорту Торонто с назойливой частотой. И главное, всем понятно, какой именно веры. Господи, и в отпуске никуда не деться от этого постылого агитпропа.
Со старбаксовским кофе в руке и кожаным рюкзачком-талисманом за плечами иду дожидаться посадки на Тель-Авив. Зал ожидания израильских рейсов отличается от всех других. Это специальный загон с дополнительной проверкой документов. Если зашел, выхода уже нет, кроме как на посадку. А я зачем-то зашла за три часа до нее. И везде по миру, где есть рейсы на Бен-Гурион, имеются такие выгородки. Еврейское гетто в аэропортах, запирающиеся ворота.... Знаю, что после Мюнхена... для нашей же безопасности, но слово "гетто" почему-то упорно всплывает и ухает где-то в области сердечной мышцы. Неожиданно на фоне общего гама слышатся звуки настоящего духового оркестра. Живую музыку даже издали ни с чем не спутаешь.
- Что за праздник? - спрашиваю у стоящей за стойкой AirCanada дамы в униформе, с бесцветным, и чем-то с первой минуты неприятным мне лицом , - делегацию иностранную встречают?
- Первую группу беженцев, прямо сейчас, as we speak. Подарки будет вручать сам премьер-министр, - сияет в ответ неподдельным восторгом униформа. При мощном торсе, у нее безбровое, одутловато-мучнистое лицо, с уныло свисающими по его периметру плоскими белесыми волосами. "Сколько их, идиотов непуганых, по всему свету. Вот и эта дура канадская, чему радуется?", - мимолетом думаю я, с бабским злорадством успевая заметить, что фирменная косынка, украшенная кленовым листком, с трудом сходится на ее отсутствующей шее.
...Да пошли они все к чертовой матери, думать еще об этих зомби. Хватит того, что я о них целый год писала - устраиваюсь в кресле с видом на летное поле, закрываю глаза и погружаюсь в предстоящее мне счастье. В Бен-Гурионе меня будут ждать подруги, побросавшие ради нашей встречи мужей в Питере, Мюнхене и Нью-Йорке. Начнем мы с трехдневной остановки на Мертвом Море, в белоснежной гостинице с турецкими банями, массажами, соляриями и прочими полезными душе и телу аттракциями. Завтра после заката начинается Ханука, и на маленькой площади перед гостиницей хасиды зажгут первую свечу. А на следующее утро после щедрого израильского завтрака с блинами, салатами, и пятью сортами селедки (наследие русско-украинских первопроходцев), облачившись в белые махровые халаты, мы спустимся к морю, а на другом, иорданском его берегу, будут угадываться в дымке Моавские Горы. И любуясь этим библейским пейзажем мы не сможем наговориться... А потом вместе рванем в Арад, там раскопали останки древней синагоги, или на Массаду, а оттуда и до заповедника Эйн -Геди рукой подать. До Эйн-Геди непременно надо доехать. Ведь с этими местами связана одна неизменно волнующая мою душу история. В глубине одной из пещер Энгедаина когда-то прятался от царя Саула молодой Давид с войском, и именно туда же в это время зашел по естественной нужде сам Саул, в поисках Давида прочесывающий со своими "тремя тысячами отборных мужей" ущелье Эйн-Геди. Соратники подбивали Давида убить врага, по совместительству - божьего помазанника и первого еврейского царя, не говоря, что родного тестя. А Давид послал советчиков куда подальше, и лишь незаметно подкрался сзади и отрезал ножом край саулова плаща, чтобы потом предъявить его хозяину, как доказательство, что, ты, дескать, меня подозреваешь во всем, столько раз пытался меня убить, а я мог, но не отомстил тебе, не ответил злом на зло. Старик, узнав об этом, ужасно растрогался, раскаялся в своих злодеяниях против Давида, а потом заплакал, как дитя и сказал зятю: ты праведнее меня. Ну, до чего же славная, поучительная, и в тоже время трогательная история...
Грезы мои прерываются объявлением посадки на Тель-Авив.
Отстояв в очереди, протягиваю паспорт и посадочный проверяльщику, по виду - молодому арабу крайне привлекательной наружности. Ему что-то не нравится в моем паспорте, и он подзывает начальницу, ту самую, белесую, с кленовым листочком на шее, и показывает ей мой как будто бы просроченный паспорт. Саркастически улыбаясь, тыкаю пальцем в "март 2017" - дескать, какой такой просроченный, диоптрии протрите, господа, еще целых три месяца в запасе. Белесая, глядя на меня с нескрываемой неприязнью - похоже, ей моя физиономия тоже не очень пришлась - подтверждает убийственную новость: в запасе должно быть шесть месяцев, считая со дня вылета, а не три, как у меня. Весть эта отзывается где-то под ложечкой тревожным предчувствием беды. Для дальнейших выяснений меня отводят в сторону, отлучая таким образом от очереди счастливых обладателей непросроченных паспортов.
- Вы никуда не летите, - говорит белесая, протягивая мне паспорт.
- Что значит, не лечу? Это не моя, а ваша ошибка. Если бы AirCanada не пустила меня на свой рейс еще в Сан-Франциско, я вернулась бы домой и заказала новый паспорт. А теперь вы обязаны доставить меня в конечный пункт назначения, то есть - в Тель-Авив, тем более, что мой багаж уже летит туда прямым ходом. Отправляйте меня в Израиль, это моя страна, там разберутся, что со мной делать.
- You are lying, это не ваша страна, - с перекошенным от злобы лицом брызжет в меня слюной чиновница, от которой сейчас зависит моя отпускная судьба. - У вас американский, а не израильский паспорт. И багаж ваш никуда не летит, его сейчас снимут с рейса.
- К вашему сведению, Израиль принадлежит любому еврею, где бы он ни жил, а значит, и мне тоже. А вы тут, как я посмотрю, мусульман встречаете с оркестром, а евреев домой не пускаете, хотя ошибку первыми допустили вы, а не я. Но я все равно туда по-ле-чу-у-у... - с этими словами, в безнадежной попытке прорваться на посадку, иду на таран. Тетка раскидывает руки и ловким движением мощной грудной клетки отбрасывает меня в сторону от тающей на глазах очереди. С десяток оставшихся в ней пассажиров с немым изумлением взирают на эту сцену.
Тут до меня окончательно доходит, что никаких подруг я не увижу, и что завтра в Бен-Гурионе они будут бесполезно сканировать глазами выходящих с этого рейса пассажиров, но меня с моим чудным желтым чемоданчиком среди них не будет, и что ни в какой Эйн-Геди мы вместе не рванем,... и что новый заграничный паспорт - это, наверняка, дело нескольких недель, а у нас израильских каникул - все про все - десять дней и ни днем больше...
От этих мыслей я прихожу в неописуемое отчаяние и начинаю громко с захлебом рыдать, тыльной стороной руки размазывая по лицу черные от туши потоки слез. Потом отчаяние как-то самой собой переходит в столь же неописуемую ярость, и ярость эта всей своей неподконтрольной рассудку силой обрушивается на представительницу канадской авиалинии. Странно, но все происходящее я прекрасно видела как бы со стороны, что ничуть не повлияло на спонтанный характер моего неудержимого, как весенний паводок, словоизвержения, в котором отчетливо были слышны выкрики: "you've just ruined my vacation", "this is your fault", вплоть до "see you in court". Видок у меня в эти минуты был еще тот. Чумазая, как у кочегара рожа, опухшие от слез глаза, безобразно перекошенный в крике рот, не говоря о местечковом размахивании руками... За преступления, совершенные в таком состоянии, именуемом американским правосудием temporary insanity, в любой стране заметно снижают сроки...
Через минуту рядом со временно лишившейся дара речи униформой, на всякий пожарный скрывшейся за фирменной стойкой, возник ее смуглоликий подчиненный, который, надо отметить, лишь кротко внимал происходящему. Его появление означало лишь то, что посадка на рейс Торонто - Тель-Авив была закончена. Однако мое помрачившееся от горя сознание расценило это, как попытку сколотить на моих глазах мощный антиеврейский блок, что, в свою очередь, спровоцировало очередной приступ словесного энуреза.
"It's unfucking believable - пришельцев им мало, пришельцев они полюбили... Мало они вас, moronic idiots, по всему свету взрывают, а вы им плакаты понавесили, музыку играете, подарочки дарите... верите, что поможет. Нет, нет, не поможет, они вас все равно будут взрывать, везде где могут..", - не размениваясь на мелочи, обличала я в непростительной политической наивности не только весь канадский народ, но и народы Европы в целом. Легко убедиться, что ничего предосудительного, кроме по-детски безобидного мата, в этой фразе не было, если, конечно, не рассматривать в качестве такового самоочевидные факты, то есть - правду. Тем не менее, на "взрывать везде" униформа, неожиданно проворно для ее веса выбежала из-за стойки, и, "постепенно багровея", заверещала, что я оскорбила ее коллегу-мусульманина, что в Канаде hate speech - это уголовное преступление, что на будущее она ставит меня на AirCanada No-Fly List, и что сейчас она вызывает полицию. Во время этого демарша в двустволке ее надежно подпертых щеками глаз занялись зловещие огонечки.
Слово "полиция" несколько отрезвило меня, и я, наконец, затихла. "А что это за шаги такие на лестнице?... А это нас арестовывать идут", - всплыла вдруг в моей насквозь книжной голове подходящая случаю цитатка. Ну да, та самая "веселость едкая литературной шутки", которую даже не с кем было в этой сомнительной компании разделить. У прибывшего на вызов полицейского мелодично позвякивали на ремне наручники, увидев которые я окончательно протрезвела и вспомнила, что не позвонила мужу. А он бедный сейчас, наверное, ужинает дома, в полной уверенности, что я лечу, а значит у него в запасе десять дней гарантированного покоя. Ну, ладно, пусть хоть один вечер проведет спокойно. А завтра просто завалюсь со своим идиотским желтым чемоданом, и на кой только черт он мне понадобился, и скажу - картина Репина "не ждали". Нет, лучше из Высоцкого - "ну, здравствуй, это я". Нет, не годится... Надо на всякий случай из аэропорта предупредить звонком. Мало ли что...
У полицейского были седые висячие усы и добродушное лицо провинциала из русско-украинской глубинки, и заговори он со мной на одном из этих языков, я бы ничуть не удивилась, - Канада, все-таки. Но этого не случилось. Ведь жизнь не кино. После короткого разговора с униформой он не стал надевать на меня наручники, не обнаружив в моих действиях состава преступления. Несмотря на то, что этим он не дал осуществиться одному из девяти "блаженств", - "блаженны изгнанные за правду" - я ужасно обрадовалась решению канадского стража порядка. Знакомство с местной кутузкой никаким образом не входило в мои отпускные планы.
Потом он вывел меня из "гетто", купил мне в автомате бутылку воды, протянул влажную салфетку для лица, успокоил насчет пустой угрозы с Nо-Fly List, и, посоветовав впредь быть осторожней, наказал никуда не отлучаться, а ждать агента, которому он даст мои приметы и координаты.
"Агент" материализовался в образе средних лет негритянки с добрейшим, как в старых американских фильмах, лицом. Она медленно, ища меня глазами, продвигалась в нужном направлении, и безо всякой причины улыбалась всем и каждому, обнаруживая в широко распахнутой улыбке сплошные белые зубы. При ходьбе она по-утиному глубоко ныряла на одну сторону, что могло быть следствием врожденного вывиха бедра. В аэропорту Торонто калеке с ограниченной подвижностью поручили отвечать за безопасность пассажиров в условиях чрезвычайной ситуации, что подтверждалось надписью "Public Safety" на ее униформе. "Мы все, давно не замечая этого, живем в мире узаконенного абсурда, в огромной, от океана до океана "Палате № 6" . Бьюсь об заклад - ее взяли на службу, чтобы одним ударом заполнить какую-нибудь идиотическую квоту сразу по трем пунктам: черная-женщина-инвалид", - думала я, глядя на эту славную и ни в чем не повинную женщину.
Интересно устроен человек. У меня пропал отпуск, я не увижу дорогих мне людей, последний самолет на Сан-Франциско уже улетел, и я не знаю, где проведу эту ночь, не говоря о мелочевке, вроде первой ханукальной свечи или пещеры Давида. Все пропало, а я смотрю на агента-спасателя с врожденным вывихом бедра и пытаюсь представить, как в случае пожара или теракта, она бегом будет выводить или даже выносить людей из зоны бедствия. Потом я тупо вспоминаю плакаты, духовой оркестр, оголтелую поклонницу бородатых пришельцев, - вспоминаю, и явственно вижу довольную ухмылку Диавола. И какая-то особая тревога, поверх моих собственных бед, не отпускает меня. Такое злостное нарушение разумного порядка вещей не может не кончиться катастрофой библейского масштаба для всего человечества... Нет, что-то со мной не так. Печалиться в отпуске о судьбах всего человечества, это хуже, чем паранойя. Это пошло. Похоже, надо завязывать статейки об этом кропать. Разве нету других тем? Жизнеутверждающих. Об охране окружающей среды, к примеру, или, скажем, конкретней, об охране суматранских носорогов, которых на безалаберной Суматре осталось не более 200 особей.
Мои печальные раздумья прерывает опознавшая меня наконец женщина-спасатель по имени Сара. Не знаю, удалось ли Саре за всю свою карьеру спасти хотя бы одного человека, но то, что она стала моим персональным ангелом-спасателем - это факт.
...Через час я сидела в ресторане аэропортовской гостиницы, выбранной по ее совету, где, начисто позабыв о своих несчастьях, с необычайной быстротой расправилась с огромным стейком, запивая его прямо из запотевшей бутылки ледяным пивом. Оправдание разврату в виде обильного позднего ужина нашлось в том, что лучшего средства для восполнения потерянной за день нервной энергии просто не существует.
На мою удачу в Торонто был Американский Консулат. Поведавшая мне об этом Сара, велела, отоспавшись, поехать туда утром на такси, чтобы успеть выправить временный паспорт. "Honey", - сказала она, - "шансов у тебя немного, потому что если они не сделают тебе паспорт за один день, то это dead end: на уикенд все закрывается". До Сары дошли слухи, что в последнее время ни в одно посольство с телефонами не пускают, и она строго настрого наказала мне оставить свой в гостинице.
Вследствие ненормально разросшейся первой части моей истории, по второй придется пронестись галопом.
Наперекор строгому наказу Сары, я зачем-то взяла с собой телефон. Это можно объяснить тем, что после мужниных угроз в мою дурную голову намертво впечаталась команда, что телефон надо всегда держать при себе. Охранник, стоявший на входе в Консулат, спросил меня о цели моего прихода, а услышав ответ, озарился чаруюшей улыбкой и приветствовал меня замечательной триадой: Велком - Шабат Шалом - Хаг Ханука самеах. Он оказался израильтянином, работающим в Канаде по контракту. Это был хороший знак. Осмотрев мой рюкзак, израильтянин, не переставая улыбаться, предложил мне дилемму: либо навсегда расстаться с телефоном, либо навсегда (до понедельника) покинуть Консулат. Я не раздумывая выбрала первое. Телефон мой просто разбили молотком, и когда я узнала о причине столь небывалого варварства, мне было трудно смириться с потерей. Оказалось, что в последнее время пришельцы взяли моду взрывать работников западных посольств через оставленные на секьюрити телефоны. Вот почему, чтобы ненароком не травмировать слишком ранимых гостей, отнимать телефоны стали на входе у всех, кто предусмотрительно не оставил их дома.
Навеки утраченный гаджет стал единственно печальным событием того дня. Все остальное лежало в диапазоне от радостного до восхитительного. Правда, заполняя анкету на временный паспорт, я не могла вспомнить свой SSN, номер под которым числюсь в общеамериканской базе данных, а фотографируясь на паспорт в автомате - забыла снять очки. Принимающий документы клерк вежливо поставил мне на вид и то и другое, но бумаги вместе с просроченным паспортом в окошко принял. "У меня рейс на Тель-Авив сегодня в 7 вечера. Есть ли шанс, что мой новый паспорт будет готов до закрытия ?", - с замиранием сердца спросила я. "Ваш временный паспорт будет готов через полтора часа", - буднично ответил он и выписал квитанцию на оплату 120-ти долларов. На часах было 10 утра. Я задохнулась от радости. Вот, оказывается, "с чего начинается Родина". Господи, в какой прекрасной стране я живу! Мне хотелось задушить в объятиях своего соотечественника-клерка, но так как это было неосуществимо, я подошла к громадному пузатому "негру преклонных годов", тоже своему земляку, американскому охраннику Консулата, и уткнувшись в его необъятный живот (выше мне было не достать), повторяла как заведенная: thank you, thank you, thank you so very much... Вечером того же дня, проходя мимо униформы на посадку рейса Торонто -Тель-Авив, я весело помахала ей на прощанье своим новеньким синим паспортом, не забыв при этом высунуть язык...
... Стоило мне с моим желтым чемоданчиком появиться в холле гостиницы на Мертвом Море, как подруги набросились на меня одновременно с кулаками и с объятьями. На это способны только женщины. Почему ты не звонила? Твой телефон не отвечает. Где ты была? Муж твой сходит с ума, звонил в гостиницу, звонил нам. "Пошли обедать, я умираю с голоду", - сказала я. За обедом они узнали то, о чем теперь известно вам. Во всяком случае, тем из вас, кто нашел мужество добраться до последней страницы.
Если в этой истории со счастливым концом вы не обнаружили "чего-нибудь особенного", значит я не умею рассказывать истории. Но эту, в любом случае, надо довести до конца.
Выпавший из расписания день ничуть не изменил наших каникулярных планов. Мы зажгли вторую свечу. Побывали в Араде, поднялись на Массаду и добрались до заповедника Эйн-Геди. Там мы любовались диковинными растениями и животными. Видели развалины храма медно-каменного века. Подходили к ручью и водопадам Давида, а напоследок заглянули в ту самую пещеру... На иврите она называется "меарат Давид".