По просьбе японских издателей, занимаюсь "иероглифизацией" текста моей последней книги. Ищу пишутся иероглифами имена собственные - без этого японцам не закончить перевода. Например, только что долго и нужно искал, как пишется правильной письменностью деревенька Оындонъ, в которой Любимый Руководитель проходил военные сборы. Нашёл, однако - 禦恩洞. Но утомляет. Посему в поисках уважительного повода отвлечься, написал пост к дискуссии, которая идёт у
makkawity вот
здесь, и сейчас этот пост решил выложить и у себя. Речь идёт о корейцах в Красной/Советской Армии во время войны.
***
В общем и целом после депортации 1937 г. этнических корейцев не брали на фронт, а брали на принудительные трудовые работы, где, кстати сказать, нормы потерь были волне сравнимы с нормами потерь в действующей армии. Однако некоторое количество советских корейцев в армии всё-таки было. Они там оказались следующими способами.
Во-первых, не все корейцы в 1937 г. подлежали выселению. Эта мера касалась только тех, кто жил в районах Дальнего Востока, причём определение "Дальнего Востока" в ходе процесса менялось (в сторону расширения). В любом случае, корейцев Москвы или даже Новосибирска никто никуда не выселял, и дискриминации (формальной, по крайней мере), они не подвергались. Во время войны они призывались в армию на общих основаниях. Другое дело, что корейцы Дальнего Востока составляли тогда подавляющее большинство, более 90%, всех корейцев СССР.
Во-вторых, и после 1937 г. по разрешению властей корейцы могли выезжать за пределы Средней Азии (кстати сказать, даже сами власти так и не поняли до конца сталинского правления, являются ли корейцы "спецпереселенцами" или нет, так что термин к ним надо применять с некоторыми оговорками). Получить такое разрешение было не очень просто, но прецеденты известны. В частности, я когда-то смотрел документы капитана Мина, комбата, который получил Героя Советского Союза за форсирование Днепра. Он как раз был из тех, кому разрешили выехать (если меня не подводит мой склероз, в Астрахань в 1940 г.). Выехавшие таким образом тоже призывались в армию на общих основаниях.
В-третьих, в 1937-44 гг. в ограниченных количествах (от силы несколько сотен) особо надёжных корейцев брали в армию и НКВД как переводчиков, пограничников и сотрудников разведывательных органов. Кое-кто из них (Пак Чханъ-ок) оказался даже на агентурной работе в Корее, кто-то (Ю Сонъ-чхоль) - в 88-й бригаде.
В-четвёртых, осенью 1945 г. все направляемые на работу в КНДР советские корейцы сначала формально призывались в армию. Упрощённо говоря, схема работала так: обнаруживается, что на всю Северную Корею осталось два инженера-железнодорожника. Командование 25-й армии и СГА обращается в Москву с мольбой о спасении. По указанию Москвы местные власти в Ташкенте изыскивают корейца-инженера, военкомат отправляет ему повестку, выдаёт форму с лейтенантскими (обычно) погонами и командировочное предписание до Пхеньяна. Он приезжает в Северную Корею и становится там зам.министра путей сообщения. Только с весны 1946 г. стали отправлять штатских.
Кстати, те, кто советские корейцы, которые воевали в Корейскую войну - это почти исключительно представители групп №3 и №4.
В-пятых, в 1937-38 гг. все корейцы-офицеры (а было их немало) были уволены в запас и, в большинстве своём, арестованы как япоснкие шпионы. Однако некоторых выпустили во время бериевской либерализации - особенно если они на допросах выплёвывали зубы, но ничего не подписывали. Многие ("многие" из немногих уцелевших) были тут же реабилитированы, возвращены в армию и служили дальше, в том числе и в войну. Большинство, конечно, пало смертью храбрых летом 1941 г., но кто-то дожил до 1945 г. - например, как танкист полковник Чхве Пхё-док, потом бывший советником в бронетанковых частях КНА (и много кем ещё - очень яркий был мужик).