рабоче-крестьянская миграция
11 ноября прошлого года произошло мало кем замеченное, но несколько знаковое событие: с прибытием в Сеул из Китая очередной группы северокорейцев, численностью в семь человек, суммарное количество прибывших в Южную Корею северокорейских эмигрантов превысило 30 тысяч человек. Статистика по прибытиям ведётся с августа 1953 года, причём в ней учитываются только, так сказать, «человеко-прибытия». За это время многие умерли (хотя не так много, как можно подумать, потому что 96% из эти 30 тысяч прибыло в течение последних 15 лет, и только 4% прибыло в Южную Корею до 2000 года), заметное количество уехало в другие страны, так что в целом в Южной Корее находится где-то 27-28 тысяч бывших северян.
Проблем у них много, в основном из-за отсутствия навыков, полезных в современном пост-индустриальном обществе, и связей, которые в Южной Корее значат очень многое. Вдобавок, накладывается низкий уровень образования, не слишком уважительное отношение к закону, подозрительное отношение к мигрантам со стороны большинства южнокорейцев. Для последних мигранты - представители страны, во-первых, враждебной (чтобы не говорила правая пропаганда, народ на Юге давно воспринимает Север не как «оккупированную коммунистическими бандитами нашу территорию, народ которой страдает под их пятой», а просто как чужую и враждебную страну), а во-вторых - очень бедной (а к бедным странам и их жителям отношение в Корее как к коллективным лузерам). За последние пять лет 16 человек бежали обратно, а 158 человек сейчас находятся в тюрьме. Самая распространённая статья - предсказуемо, наркотики, за которые сидит 38 человек («предсказуемо» потому, что на Севере наркотики сейчас существенно более распространены, чем на Юге).
Об этом негативе сейчас любит говорить северокорейский официоз, который при Ким Чен Ыне перестал замалчивать факт существования миграции, и начал активно рассказывать, как мигранты в Южной Корее страшно страдают. Доля правды в этих рассказах есть, но всё-таки большинство мигрантов драят туалеты и собирают деньги, каждую копеечку копят, чтобы только оставшихся в КНДР детишек, стариков и прочих родственников побыстрее в капиталистический ад доставить (миграция с Севера на Юг в наши дни - дело на 100% коммерческое, никакой политики, есть деньги заплатить «брокерам» - привезут кого угодно, а нет денег - извини).
Говоря о миграции с Севера на Юг, несколько моментов, которые для россиян являются контр-интуитивными.
Родилась недалеко от границы, в рабочей семье. «Жили не хорошо, не плохо, как все». В школе не доучилась год - в 1994-95 гг. перестали отоваривать карточки, начался голод, и она пошла торговать - продавала еду на станции. Потом подруга уговорила бежать в Китай на заработки. Границу перешли благополучно - тогда, в конце 1990-х, граница почти не охранялась, и перейти её можно было без проводников. Китай ошеломил своим богатством - в первый же день она объелась куриным мясом до хронического поноса. Вскоре знакомые предложили найти мужа, порекомендовали бедного бобыля из соседней китайской деревни (корейца по национальности). Она согласилась, и всё получилось очень здорово: муж оказался замечательным человеком, жили счастливо, много работали, появился ребёнок. Муж уехал в Южную Корею на заработки, а на неё кто-то донёс полиции. Её, правда, предупредили, она вначале бежала, но в конце концов всё равно попалась, причём взяли в Шэньяне, в районе южнокорейского консульства. Её выдали на Север. В фильтрационном центре били сильнее, чем прочих (женщин там обычно не бьют) - так как по обстоятельствам ареста подозревали, что она хотела бежать на Юг, и добивались признания, после которого её светило бы несколько лет в лагере. Она действительно думала о том, как бы уйти на Юг, но ни в чём не призналась, в результате чего осталась без зуба, но получила стандартный срок для таких ситуаций - шесть месяцев в тальлёндэ (тюрьма облегченного режима). Ребёнка сразу же отправили бабушке с дедушкой, куда и она сама вернулась после тальлёндэ. К тому времени муж, узнавший о таких делах, рванулся обратно в Китай, мобилизовал средства, кое-что из хозяйства продал, и развернул регулярную спасательную операцию. К моменту её выхода на свободу был уже готов к действиям брокер, и её с ребёнком тут же, дав только пару недель побыть с родителями, вывели обратно в Китай. Там, посоветовавшись, они с мужем решили, что лучше перебраться в Южную Корею, а то опять прихватят за нарушение иммиграционного режима - и неизвестно, чем на этот раз всё кончится. Перебрались, получили гражданство, он работает на заводе, она - в столовой, жизнью довольны, ещё один ребёнок появился, её родителям посылают деньги. Хотели и родителей вывести на Юг, но те отказались - возраст, болезни.
Проблем у них много, в основном из-за отсутствия навыков, полезных в современном пост-индустриальном обществе, и связей, которые в Южной Корее значат очень многое. Вдобавок, накладывается низкий уровень образования, не слишком уважительное отношение к закону, подозрительное отношение к мигрантам со стороны большинства южнокорейцев. Для последних мигранты - представители страны, во-первых, враждебной (чтобы не говорила правая пропаганда, народ на Юге давно воспринимает Север не как «оккупированную коммунистическими бандитами нашу территорию, народ которой страдает под их пятой», а просто как чужую и враждебную страну), а во-вторых - очень бедной (а к бедным странам и их жителям отношение в Корее как к коллективным лузерам). За последние пять лет 16 человек бежали обратно, а 158 человек сейчас находятся в тюрьме. Самая распространённая статья - предсказуемо, наркотики, за которые сидит 38 человек («предсказуемо» потому, что на Севере наркотики сейчас существенно более распространены, чем на Юге).
Об этом негативе сейчас любит говорить северокорейский официоз, который при Ким Чен Ыне перестал замалчивать факт существования миграции, и начал активно рассказывать, как мигранты в Южной Корее страшно страдают. Доля правды в этих рассказах есть, но всё-таки большинство мигрантов драят туалеты и собирают деньги, каждую копеечку копят, чтобы только оставшихся в КНДР детишек, стариков и прочих родственников побыстрее в капиталистический ад доставить (миграция с Севера на Юг в наши дни - дело на 100% коммерческое, никакой политики, есть деньги заплатить «брокерам» - привезут кого угодно, а нет денег - извини).
Говоря о миграции с Севера на Юг, несколько моментов, которые для россиян являются контр-интуитивными.
- Миграция носит рабоче-крестьянский и женский характер. 71% всех находящихся в РК северокрейских мигрантов составляют женщины, а среди вновь прибывших в последние два года их доля вообще составляет 80%. При этом только 7% имеют высшее и ещё 8% - среднее специальное образование. Типичная мигрантка (таких около половины) - бывшая крестьянка или работница, 30-50 лет от роду, со средним или, чаще, незаконченным средним образованием.
- По-настоящему миграция началась только около 2000 г. - в связи с частичной потерей контроля над передвижением населения внутри Северной Кореи, а также разнообразными изменениями в Китае. До этого мигрантов было очень мало, несколько десятков в год - в девяностые, 5-6 человек в год - до этого (сейчас - около полутора тысяч в год).
- Политические мотивы играют второстепенную роль. Даже в ходе опроса в 2016 г. политические мотивы - среди прочих - упомянуло только 17,5% мигрантов. Типичная ситуация - человек (обычно женского полу, так как женщине уйти проще, и риск меньше) уходит в Китай на заработки, а там находит возможность перебраться в Южную Корею сам, и со временем часто перетягивает семью. При этом обычно в тот момент, когда будущая мигрантка уходит в Китай, никаких эмиграционных планов по поводу Южной Кореи у неё нет (исключение - всё более частые случаи "цепной миграции", когда человек заранее отправляется на Юг, к уже перебравшимся туда родственникам).
- Подавляющее большинство мигрантов никакой политикой в Южной Корее не занимаются, а зато активно занимаются малоквалифицированным трудом. В отличие от мигрантов в Европу и прочие Америки, им не надо доказывать, что они подвергались преследованиям по политическим мотивам. Сам факт того, что они имели гражданство КНДР, является достаточным (и единственным) основанием, для получения как южнокорейского гражданства, так и стандартного - весьма щедрого - социального пакета.
- Южнокорейское правительство на деле не поощряет миграцию, хотя и не может отказаться от практики автоматического предоставления мигрантам гражданства и социальной помощи. Исключение - мигранты из числа северокорейской элиты, которых официальный Сеул в целом приветствует и привечает (хотя и с ними не всё так однозначно). Рядового северокорейца, который придёт в южнокорейское посольство или консульство в Китае просить об отправке в Сеул, просто выставят на улицу - и не факт, что особо вежливо. Официальная мотивировка - нежелание портить отношения с Китаем, реальная - нежелание иметь дело с беженцами, которые немало стоят бюджету.
- В силу этого миграция - коммерческая операция, которой занимаются посредники. Они получают деньги за доставку человека в Таиланд или иную третью страну, где южнокорейские дипломаты вынуждены принимать будущих мигрантов. Деньги обычно выплачиваются родственниками, часто - другими членами семьи, которые уже находятся на Юге («цепная миграция»).
Родилась недалеко от границы, в рабочей семье. «Жили не хорошо, не плохо, как все». В школе не доучилась год - в 1994-95 гг. перестали отоваривать карточки, начался голод, и она пошла торговать - продавала еду на станции. Потом подруга уговорила бежать в Китай на заработки. Границу перешли благополучно - тогда, в конце 1990-х, граница почти не охранялась, и перейти её можно было без проводников. Китай ошеломил своим богатством - в первый же день она объелась куриным мясом до хронического поноса. Вскоре знакомые предложили найти мужа, порекомендовали бедного бобыля из соседней китайской деревни (корейца по национальности). Она согласилась, и всё получилось очень здорово: муж оказался замечательным человеком, жили счастливо, много работали, появился ребёнок. Муж уехал в Южную Корею на заработки, а на неё кто-то донёс полиции. Её, правда, предупредили, она вначале бежала, но в конце концов всё равно попалась, причём взяли в Шэньяне, в районе южнокорейского консульства. Её выдали на Север. В фильтрационном центре били сильнее, чем прочих (женщин там обычно не бьют) - так как по обстоятельствам ареста подозревали, что она хотела бежать на Юг, и добивались признания, после которого её светило бы несколько лет в лагере. Она действительно думала о том, как бы уйти на Юг, но ни в чём не призналась, в результате чего осталась без зуба, но получила стандартный срок для таких ситуаций - шесть месяцев в тальлёндэ (тюрьма облегченного режима). Ребёнка сразу же отправили бабушке с дедушкой, куда и она сама вернулась после тальлёндэ. К тому времени муж, узнавший о таких делах, рванулся обратно в Китай, мобилизовал средства, кое-что из хозяйства продал, и развернул регулярную спасательную операцию. К моменту её выхода на свободу был уже готов к действиям брокер, и её с ребёнком тут же, дав только пару недель побыть с родителями, вывели обратно в Китай. Там, посоветовавшись, они с мужем решили, что лучше перебраться в Южную Корею, а то опять прихватят за нарушение иммиграционного режима - и неизвестно, чем на этот раз всё кончится. Перебрались, получили гражданство, он работает на заводе, она - в столовой, жизнью довольны, ещё один ребёнок появился, её родителям посылают деньги. Хотели и родителей вывести на Юг, но те отказались - возраст, болезни.