ещё раз о северокорейской миграции
Давно обещанная большая статья по северокорейским беженцам в Китае (примерно то же, что писал в "Слоне" месяц назад, но более развёрнуто и с деталями).
Недавние демонстрации у китайского посольства в Сеуле, самые массовые демонстрации у посольства КНР за многие годы, привлекли внимание к одной старой и, похоже, нерешаемой проблеме международных отношений - к присутствию на территории КНР большого количества беженцев из Северной Кореи. Именно аресты этих беженцев китайской полицией и их последующая выдача в КНДР стали причиной демонстраций. Впрочем, надо отметить, что выдавали беженцев и раньше, да и вообще проблема беженцев совсем не нова. Необычно активная реакция корейского общества на эту ситуацию вызвана, во многом, теми изменениями в отношении к Северной Кореи, которые происходят в южнокорейском обществе в последние годы (впрочем, некоторую роль сыграла и предвыборная политика - куда же без неё в год выборов!).
Строго говоря, граница между КНР и КНДР толком не охранялась никогда. Даже в суровые времена Великого Кормчего Мао и Великого Вождя Ким Ир Сена, через эту границу ходили не только контрабандисты, но и просто люди, решившие побывать в гостях у своих родственников по другую сторону пограничной реки. Иногда пересекали её и мигранты. Правда, в былые времена мигранты часто направлялись в другую сторону, они шли из Китая в Северную Корею: в начале 1960-х годов в КНДР перешло несколько десятков тысяч граждан Китая (в подавляющем большинстве - этнических корейцев), которые искали там спасения от безумных экспериментов Великого Кормчего. В те лихие времена Северная Корея казалась китайцам островом стабильности и рациональности.
Природные условия в приграничном районе немало способствуют миграции. Пограничные реки - Ялуцзян (Амноккан) и Тумэньцзян (Туманган) - на большей части своего протяжения не слишком глубоки и не очень широки. Правда, в своём нижнем течении эти реки представляют собой внушительные водные преграды, но касается это только участков в непосредственной близости от устья (примерно полторы сотни километров вверх от устья для Амнокакана, поменьше - для Тумангана). На большинстве же участков границы река являются едва ли не символическим препятствием: во многих местах её можно перейти вброд. Кроме того, зимой пограничные реки замерзают на несколько месяцев, что ещё больше облегчает переход.
Вдобавок, перейдя на китайскую сторону границы, северокорейские беженцы оказываются в понятном им культурном и языковом окружении, в среде этнических корейцев КНР. Миграция корейцев в Китай началась ещё в конце ХIХ века, так что к 1940-м годам в значительной части приграничных районов Китая этнические корейцы составляли большинство или, по крайней мере, очень значительную часть населения.
В настоящее время на китайской стороне границы существует автономный корейский округ Янбянь. В отличие от корейцев бывшего СССР, почти все китайские корейцы свободно говорят на языке предков, так что во многих приграничных поселках и городках можно без особых проблем жить, вовсе не владея китайским языком.
До начала 1990-х годов потенциальная открытость границы с Китаем не создавала для Пхеньяна особых политических проблем. На протяжении многих десятилетий по уровню жизни Китай заметно отставал от Северной Кореи (это отставание было преодолено только к середине 1980-х годов), так что северокорейцам не приходила в голову мысль о том, что можно отправиться в Китай в поисках лучшей жизни. Наоборот, как уже говорилось выше, в 1960-е годы десятки тысяч корейцев КНР, спасаясь от последствий «большого скачка», бежали в Северную Корею.
Кроме того, в Китае времён Мао укрыться беглецу было непросто. Во-первых, потенциальный мигрант там просто бы не нашёл себе никакой работы - ведь работодателем в Китае тогда было почти исключительно государство. Во-вторых, в маоистском Китае укрываться от «компетентных органов» на протяжении сколь-либо длительного времени было весьма затруднительно. Поэтому беглеца, даже если ему каким-то чудесным образом удавалось найти кров и заработок, рано или поздно ждало обнаружение и депортация в Северную Корею.
На родине выданного беглеца ждали ещё более крупные неприятности. Вплоть до середины 1990-х годов нелегальный побег за границу рассматривался в Северной Корее как серьёзное политическое преступление и наказывался несколькими годами тюремного заключения. С выходом на свободу неприятности не заканчивались: в Северной Корее человек, отсидевший в тюрьме за политическое преступление, сталкивается с дискриминацией до конца своих лет.
Ситуация изменилась самым драматическим образом в середине 1990-х годов, когда движение через границу приняло массовый характер.
С одной стороны, перемены были вызваны резким ухудшением экономической ситуации в Северной Корее. Экономика КНДР, и до этого находившаяся в ситуации стагнации, окончательно развалилась. В 1996 году в стране начался голод. Точной статистики о количестве умерших нет, и цифры называют самые разные - от 250 тысяч до 3 миллионов. Наиболее вероятной в настоящее момент представляется цифра 600-700 тысяч человек, умерших от голода в 1996-1999 годах. Спасаясь от голода, многие жители КНДР начали переходить китайскую границу.
С другой стороны, изменилась ситуация в самом Китае. Китайское экономическое чудо привело к тому, что даже в самых захолустных маньчжурских городках и деревеньках появилось множество рабочих мест, на которые сами китайцы идут не слишком охотно. Китайская политическая система также стала существенно мягче, и в результате беглецу без каких-либо документов сейчас вполне реально скрываться в КНР на протяжении месяцев и даже лет. Кроме того, нынешний Китай - страна рыночно-капиталистическая, и частные предприниматели вполне готовы нанимать людей на работу, не слишком интересуясь их документами и их прошлым (наоборот, в некоторых случаях люди с сомнительными документами и прошлым даже предпочтительнее - им можно меньше платить).
Иностранная - в первую очередь западная - печать часто пишет о репрессиях и эксплуатации, с которыми сталкиваются северокорейские беженцы в Китае, но из разговоров с самими беженцами у меня создаётся впечатление, что китайцы принимали их достаточно тепло, особенно в первые годы, когда беженцы спасались от реальной угрозы голодной смерти, а не были отходниками-гастарбайтерами. Китайцы делились с беженцами едой, снабжали их одеждой, деньгами, билетами, зачастую приглашали впервые встреченных ими людей домой и оставляли у себя жить неделями и месяцами.
Китайское правительство также в целом относилось к присутствию на своей территории северокорейских беженцев достаточно спокойно. Несмотря на то, что западная пресса периодически сообщает об арестах и высылке северокорейских беженцев, по большому счету шансы быть задержанным китайской полицией до недавнего времени у беженца были невелики (в последние несколько лет ситуация стала меняться в худшую сторону). Китайская полиция, правда, время от времени проверяет документы у подозрительных прохожих. В том случае, если такой прохожий действительно оказывается северокорейским нелегальным эмигрантом, его ждёт задержание и последующая депортация. Однако до последнего времени происходило это достаточно редко, так что при желании и некотором везении северокорейские беженцы жили в Китае годами.
Примерно с 2000 г. характер миграции начал меняться. Если в более ранние времена беженцы из КНДР являлись именно беженцами, то есть людьми, спасавшимися от голода, то на протяжении последнего десятилетия подавляющее их большинство составляют гастарбайтеры, то есть люди, которые приходят в Китай заработать большие по их меркам деньги, занимаясь неквалифицированным трудом. По нашим меркам, северокорейцы питаются крайне скудно, но голода с летальными исходами в Северной Корее нет примерно с 2002 года. Тем не менее, Китай остаётся крайне привлекательным для северокорейских гастарбайтеров в силу большой - и постоянно возрастающей - разницы в уровне доходов и зарплат между двумя странами.
В настоящее время официальная месячная зарплата в КНДР составляет от 1,500 до 6,000 северокорейских вон. По официальному курсу, которым не пользуется никто, это соответствует 15-50 долларам, а если же пользоваться курсом реальным, рыночным, то получается, что официальная зарплата составляет от 40 центов до двух долларов в месяц. Разумеется, на зарплату в Северной Корее никто не живёт. Те, кто не получает еду по карточкам (а таковых сейчас - большинство), подрабатывают в частном секторе или на огородах, так что реальный средний доход - заметно выше, и составляет примерно 20-30 долларов на человека.
На этом фоне Китай выглядит воплощением благоденствия. В Китае корейские беженцы зарабатывают от 50 до 100 долларов, а причём жилье и питание предоставляется бесплатно. Понятно, что работа в Китае в таких условиях является для большинства северокорейцев весьма привлекательной.
Массовую миграция корейцев КНДР в Китай достигла пика в 1999 году. По оценкам, на тот момент в Китае находилось не менее 150 тысяч северокорейских беженцев (называют и ещё большие цифры).
С начала 2000-х годов численность беженцев стала сокращаться. Точной статистики по-прежнему нет, но большинство тех, кто представляет реальную ситуацию в Маньчжурии, оценивает нынешнюю численность беженцев в 20-30 тысяч человек (не считая легализовавшихся северокорейских гражданских жен, о которых речь пойдёт дальше). Сокращение численности беженцев вызвано как улучшением ситуации в самой Северной Корее, так и ужесточением пограничного контроля.
С самого начала массовой миграции большинство (более 70%) беженцев составляли женщины - во многом потому, что женщине проще и покинуть Северную Корею, и устроиться в Китае. Многие из них, оказавшись в Китае, начинали там жить с местными китайским крестьянами. Деревни Маньчжурии испытывают сейчас жесточайший дефицит невест: девушки в массовом порядке уезжают в города, в то время как молодые парни остаются помогать родителям вести хозяйство. В результате жениться китайскому крестьянину непросто, особенно если у этого крестьянина есть какой-то серьёзный и известный односельчанам изъян - например, если он много пьёт, отличается сварливым характером, является инвалидом или вдовцом с детьми, а также если он очень беден и не слишком трудолюбив. Такие невезучие китайцы и составляют сейчас большинство мужей северокорейских беженок.
Впрочем, эти браки с юридической точки зрения являются не более чем сожительством. Никаких документов беженки при себе не имеют и находятся на территории Китая нелегально, так что оформить отношения со своим китайским супругом они не могут при всём желании.
Впрочем, деревенские власти, как правило, отлично знают об их подозрительном происхождении, однако не задают лишних вопросов, а в некоторых случаях даже помогают беженкам скрываться от властей более высокого уровня. Кроме того, семейными усилиями можно скопить деньги на взятку, которая поможет беженке обзавестись китайским удостоверением личности. С момента получения такого документа, с формальной точки зрения беженка становится гражданкой КНР (разумеется, гражданкой корейской национальности) и живёт там вполне легально - по крайней мере постольку, поскольку никто не начинает разбираться в тех обстоятельствах, при которых она получила свое первое китайское удостоверение личности.
Такая схема стоит недешево, 2-3 тысячи долларов, и заплатить за неё можно только совместными усилиями всей крестьянской семьи. Тем не менее, такие способы легализации распространены достаточно широко и в деревнях Манчжурии сейчас проживают многие тысячи и даже десятки тысяч свежеиспеченных «китайских гражданок».
Важно иметь в виду, что большинство из беженцев не оставалось в Китае постоянно: время от времени они совершали обратный переход границы (разумеется, нелегальный), проводили какое-то время со своими семьями в Северной Корее, а потом возвращались в Китай. Фактически речь идёт не просто о гастарбайтерах, но об отходниках-гастарбайтерах. Многие из них стали пользоваться услугами профессиональных курьеров, которые организовывали денежные переводы из Китая в Северную Корею. С формальной точки зрения такие переводы незаконны, однако за большой процент (примерно 25 % от переводимой суммы) организовать их не составляет никакого труда.
Хотя в последнее время масштабы движения через границу резко сократились, эта массовая миграция неизбежно будет иметь немалые политические последствия. За последние 15 лет примерно 400 тысяч северокорейцев побывали в Китае в качестве отходников. Эти люди своими глазами видели китайское экономическое чудо, они имеют куда более реалистическое представление о том, как живёт современный мир, и какое место в нем занимает сама Северная Корея. Именно они стали одним из источников информации о внешнем мире, которая противоречит официальной линии пхеньянской пропаганды. Скорее всего, в долгосрочной перспективе это будет иметь немалое политическое значение.
В былые времена высылка в КНДР означала для беглеца катастрофу, однако с середины девяностых годов северокорейские власти существенно смягчили свое отношение к тем гражданам КНДР, которые были задержаны при попытке перехода границы с Китаем или же были высланы из Китая властями КНР.
В настоящее время северокорейские власти отправляют выданных китайцами или пойманных при попытке перехода границы беженцев в проверочно-фильтрационные центры, где их на протяжении нескольких дней или недель допрашивают следователи из северокорейской безопасности. Допросы эти могут сопровождаться побоями, хотя мои информанты (многие из которых неоднократно бывали в таких центрах в качестве подследственных) сообщают, что «бьют там не очень сильно, а женщин не трогают вообще».
Следователи стремятся получить от бывших беженцев признание в том, что те, находясь в Китае, вступали в контакты с иностранцами, южнокорейцами или христианскими миссионерами. Если такие показания удаётся получить, то судьба беженца незавидна. Его (или, скорее «её», так как большинство беженцев составляют женщины), скорее всего, ожидает большой срок тюремного заключения и, с большой долей вероятности, смерть в лагере. Однако такой поворот событий является исключением. В большинстве случаев никакого конкретного компромата на беженцев у следователей нет, признаваться в былых прегрешениях (реальных или нет), сами беженцы, разумеется, не рвутся и, как правило, достаточно стойко переносят побои. После окончания следствия не признавшихся ни в чем дурном бывших беженцев отправляют в тюремный лагерь облегченного типа, где они находятся несколько месяцев или - при особом невезении - около года. После этого их освобождают и многие из них снова отправляются в Китай - в конце концов, у многих из них там есть работа и даже семья.
По суровым северокорейским меркам всё это можно считать достаточно либеральным отношением к правонарушителям. Однако, объективно говоря, судьба попавшего обратно в КНДР беженца всё равно незавидна, да и жизнь в КНР для большинства беженцев является отнюдь не раем.
В этой обстановке может показаться что у беженцев есть очень простое решение их проблем - уход в Южную Корею. Действительно, правительство в Сеуле не признает существования КНДР (взаимно) и официально считает, что все жители КНДР по определению являются гражданами Южной Кореи.
Понятно, что Южная Корея манит беженцев. Лет 15 назад многие из беженцев в момент своего прибытия в Китай даже не подозревали о том, что представляет собой современная Южная Корея, и искренне верили тем пропагандистским страшилкам, которыми заполнены страницы северокорейской прессы. В наше время ситуация изменилась: большинство беженцев на момент своего прибытия в Китай знают или, по меньшей мере, подозревают, что Южная Корея живёт куда лучше Северной. За несколько месяцев, проведенных в Северо-восточном Китае, где в корейских посёлках практически в каждом доме сейчас есть тарелка спутникового южнокорейского телевидения, северокорейцы начинают понимать, что Южная Корея является одной из самых развитых стран региона.
Более того: зачастую у беженцев формируется излишне позитивный образ Юга. Те из них, кто со временем оказывается в Сеуле, поначалу удивляются, что Южная Корея не столь развита, как им когда-то мечталось, и что она явно не представляет собой воплощённую утопию и полный рай на земле. Тем не менее, притягательность Южной Кореи для большинства беженцев вполне очевидна. Однако, несмотря на эту притягательность, попытку перебраться в Сеул предпринимают лишь немногие (может быть, лишь около 10% всех находящихся в Китае беженцев в итоге добираются до Сеула). Главная причина - немалые трудности, с которыми сталкивается житель КНДР, решившийся отправиться в Южную Корею.
Рядовому беженцу не следует особо рассчитывать на помощь со сторону южнокорейского посольства в Пекине или каких-либо южнокорейских миссий и организаций в Китае. В том случае, если беженец приходит в такую миссию, с ним (или, чаще, с ней) там особо не разговаривают. Вызвано это двумя обстоятельствами. С одной стороны, власти Сеула вовсе не хотят увеличивать приток беженцев на свою территорию. Фикция «единого корейского государства» означает, что впрямую отказаться от приёма северокорейцев в Сеуле не могут, но на практике особого интереса нынешние беженцы - крестьяне и малоквалифицированные рабочие из северокорейских медвежьих углов - у официального Сеула не вызывают, и воспринимаются, скорее, как потенциальная лишняя нагрузка на систему социального обеспечения. По-настоящему помогают только тем немногим беженцам, которые имеют разведывательно-информационную или пропагандистскую ценность. Полковника спецназа, скорее всего, выслушают, укроют в посольстве, а потом вывезут в Южную Корею. У колхозницы или крановщицы шансов на это почти нет.
Впрочем, дело тут не только в отсутствии энтузиазма со стороны Сеула. Не меньшую роль играет позиция Китая, который боится дестабилизации режима семейства Ким в Пхеньяне и не хочет превращать свою территорию в транзитный коридор для беженцев - тем более, что согласие на отправку беженцев с территории КНР непосредственно в Южную Корею, скорее всего, приведёт к резкому возрастанию потока. Поэтому китайские власти неохотно дают разрешения на вылет со своей территории бывших граждан КНДР (впрочем, в случае с беглым высокопоставленным чиновником или военным, который укрылся в южнокорейском посольстве, вопрос всегда удаётся решить).
Именно нежеланием иметь дело с массовым бегством из Северной Кореи вызвана и другая особенность позиции Китая - категорический отказ признавать северокорейских нелегалов беженцами. Такое признание сделало бы юридически незаконной их выдачу в КНДР. Однако позиция Китая однозначна: северокорейцы, находящиеся на территории Китая, являются незаконными экономическими мигрантами, и то обстоятельство, что после возвращения на родину они подвергаются преследованиям, сути дела не меняет.
Поэтому большинству тех беженцев, которые решили направиться в Южную Корею, сначала необходимо выбраться с территории Китая и добраться до третьей страны, в которой местная южнокорейская миссия может снабдить беглеца временными проездными документами и билетами до Сеула.
В настоящее время основной поток беженцев направляется из северо-восточного Китая в Таиланд, пересекая по пути Лаос. Некоторые беженцы обращаются непосредственно в южнокорейское посольство во Вьентьяне, другие добираются до Ханоя. Несколько меньшей популярностью пользуется северный маршрут, который ведет из северо-восточного Китая в Монголию. На первый взгляд этот маршрут кажется более простым, но он предусматривает пересечение пустынных и полупустынных пространств, а такие переходы зачастую оканчиваются для неподготовленных людей трагически.
Однако побег является непростым мероприятием. Чтобы выбраться из Китая, беженцу необходимо сначала преодолеть несколько тысяч километров территории КНР (обычно не зная или почти не зная китайского языка), перейти границу с Лаосом, пройти по территории Лаоса, не попавшись в руки местной полиции (лаосская полиция временами задерживает беженцев и выдает их Китаю для последующей отправки в КНДР), и, наконец, добраться до южнокорейского посольства в Бангкоке или Ханое. Если учесть, что типичный беженец - это женщина средних лет с неполным средним образованием и весьма слабыми представлениями о том, как устроен мир, то становится понятным, что для большинства из них такая задача является практически нереальной.
В наши дни почти все беженцы добираются до своего назначения с помощью профессиональных проводников, которых называют брокерами. Брокер собирает группу беженцев, организует ночлег, питание проезд по территории Китая, а также берёт на себя организацию нелегального переход границ. В случае необходимости брокер «решает вопросы» с полицией и властями в тех странах, через территорию которых идёт группа.
Говорят, что в былые времена некоторые брокеры работали по идейным соображениям. Так ли это - не знаю, но уже давно брокеры работают не за идею, а за деньги. Для профессиональных брокеров их небезопасная и нервная деятельность является источником дохода, причем дохода неплохого.
Фактически доставка северокорейцев на территорию Южной Кореи давно уже превратилась в чисто коммерческую операцию. Ставки известны достаточно хорошо. Самая простая (и, одновременно, самая распространённая) операция по перевозке стоит около 3 тысяч долларов. За эти деньги брокер берётся организовать доставку взрослого и находящегося в приличной физической форме человека из приграничных районов Китая в Бангкок или Улан-Батор. Доставка по тому же маршруту ребенка или человека, нуждающегося в заботе или уходе, обойдётся в 5-6 тысяч долларов. Существуют и более дорогие варианты (так сказать - «побег по первому классу»). В таком случае брокер добывает беглецу фальшивый паспорт, и тот вылетает с этим паспортом из Китая в Сеул. Стоит последняя схема весьма дорого - от 10 тысяч долларов и более.
Впрочем, даже дешевая схема является неподъёмно дорогой для подавляющего большинства северокорейских беженцев. Как уже говорилось, беженец редко зарабатывает больше 100 долларов в месяц. Так что для того, чтобы накопить на оплату побега, ему необходимо тяжело работать и отчаянно экономить на протяжении 5-7 лет. В некоторых случаях брокеры соглашаются работать в долг, под обещание рассчитаться в Сеуле, но бывает это довольно редко. В совсем редких случаях беглецу помогают родственники за границей, друзья или миссионеры. Однако в большинстве случаев финансовый вопрос приходиться решать своими - весьма скромными - силами.
Поэтому в большинстве случаев мы имеем дело с семейными побегами. Сначала в Сеул тем или иным способом перебирается один из членов семьи (как правило, мать). Получив от южнокорейских властей небольшое пособие, она начинает зарабатывать на оплату услуг брокера, который доставит в Сеул её мужа и детей. Как правило, беженка, не имеющая никакой квалификации и образования, может устроиться только на малооплачиваемую работу, но в Южной Корее даже уборщица или посудомойка зарабатывает больше тысячи долларов в месяц, так что скопить за год несколько тысяч долларов - вполне реально. На эти деньги оплачивается выезд детей. На следующем этапе в Сеуле оказывается муж, а иногда - престарелые родители.
Скорее всего, проблема беженцев не исчезнет в обозримом будущем. На протяжении последних нескольких лет северокорейским властям удалось значительно усилить режим пограничного контроля, так что движение через границу сейчас стало менее активным, чем 5-7 лет назад. Однако полностью закрыть границу едва ли удастся, а Китай и, особенно, Южная Корея по понятным экономическим причинам ещё долго сохранят свою привлекательность для северокорейских мигрантов.
Недавние демонстрации у китайского посольства в Сеуле, самые массовые демонстрации у посольства КНР за многие годы, привлекли внимание к одной старой и, похоже, нерешаемой проблеме международных отношений - к присутствию на территории КНР большого количества беженцев из Северной Кореи. Именно аресты этих беженцев китайской полицией и их последующая выдача в КНДР стали причиной демонстраций. Впрочем, надо отметить, что выдавали беженцев и раньше, да и вообще проблема беженцев совсем не нова. Необычно активная реакция корейского общества на эту ситуацию вызвана, во многом, теми изменениями в отношении к Северной Кореи, которые происходят в южнокорейском обществе в последние годы (впрочем, некоторую роль сыграла и предвыборная политика - куда же без неё в год выборов!).
Строго говоря, граница между КНР и КНДР толком не охранялась никогда. Даже в суровые времена Великого Кормчего Мао и Великого Вождя Ким Ир Сена, через эту границу ходили не только контрабандисты, но и просто люди, решившие побывать в гостях у своих родственников по другую сторону пограничной реки. Иногда пересекали её и мигранты. Правда, в былые времена мигранты часто направлялись в другую сторону, они шли из Китая в Северную Корею: в начале 1960-х годов в КНДР перешло несколько десятков тысяч граждан Китая (в подавляющем большинстве - этнических корейцев), которые искали там спасения от безумных экспериментов Великого Кормчего. В те лихие времена Северная Корея казалась китайцам островом стабильности и рациональности.
Природные условия в приграничном районе немало способствуют миграции. Пограничные реки - Ялуцзян (Амноккан) и Тумэньцзян (Туманган) - на большей части своего протяжения не слишком глубоки и не очень широки. Правда, в своём нижнем течении эти реки представляют собой внушительные водные преграды, но касается это только участков в непосредственной близости от устья (примерно полторы сотни километров вверх от устья для Амнокакана, поменьше - для Тумангана). На большинстве же участков границы река являются едва ли не символическим препятствием: во многих местах её можно перейти вброд. Кроме того, зимой пограничные реки замерзают на несколько месяцев, что ещё больше облегчает переход.
Вдобавок, перейдя на китайскую сторону границы, северокорейские беженцы оказываются в понятном им культурном и языковом окружении, в среде этнических корейцев КНР. Миграция корейцев в Китай началась ещё в конце ХIХ века, так что к 1940-м годам в значительной части приграничных районов Китая этнические корейцы составляли большинство или, по крайней мере, очень значительную часть населения.
В настоящее время на китайской стороне границы существует автономный корейский округ Янбянь. В отличие от корейцев бывшего СССР, почти все китайские корейцы свободно говорят на языке предков, так что во многих приграничных поселках и городках можно без особых проблем жить, вовсе не владея китайским языком.
До начала 1990-х годов потенциальная открытость границы с Китаем не создавала для Пхеньяна особых политических проблем. На протяжении многих десятилетий по уровню жизни Китай заметно отставал от Северной Кореи (это отставание было преодолено только к середине 1980-х годов), так что северокорейцам не приходила в голову мысль о том, что можно отправиться в Китай в поисках лучшей жизни. Наоборот, как уже говорилось выше, в 1960-е годы десятки тысяч корейцев КНР, спасаясь от последствий «большого скачка», бежали в Северную Корею.
Кроме того, в Китае времён Мао укрыться беглецу было непросто. Во-первых, потенциальный мигрант там просто бы не нашёл себе никакой работы - ведь работодателем в Китае тогда было почти исключительно государство. Во-вторых, в маоистском Китае укрываться от «компетентных органов» на протяжении сколь-либо длительного времени было весьма затруднительно. Поэтому беглеца, даже если ему каким-то чудесным образом удавалось найти кров и заработок, рано или поздно ждало обнаружение и депортация в Северную Корею.
На родине выданного беглеца ждали ещё более крупные неприятности. Вплоть до середины 1990-х годов нелегальный побег за границу рассматривался в Северной Корее как серьёзное политическое преступление и наказывался несколькими годами тюремного заключения. С выходом на свободу неприятности не заканчивались: в Северной Корее человек, отсидевший в тюрьме за политическое преступление, сталкивается с дискриминацией до конца своих лет.
Ситуация изменилась самым драматическим образом в середине 1990-х годов, когда движение через границу приняло массовый характер.
С одной стороны, перемены были вызваны резким ухудшением экономической ситуации в Северной Корее. Экономика КНДР, и до этого находившаяся в ситуации стагнации, окончательно развалилась. В 1996 году в стране начался голод. Точной статистики о количестве умерших нет, и цифры называют самые разные - от 250 тысяч до 3 миллионов. Наиболее вероятной в настоящее момент представляется цифра 600-700 тысяч человек, умерших от голода в 1996-1999 годах. Спасаясь от голода, многие жители КНДР начали переходить китайскую границу.
С другой стороны, изменилась ситуация в самом Китае. Китайское экономическое чудо привело к тому, что даже в самых захолустных маньчжурских городках и деревеньках появилось множество рабочих мест, на которые сами китайцы идут не слишком охотно. Китайская политическая система также стала существенно мягче, и в результате беглецу без каких-либо документов сейчас вполне реально скрываться в КНР на протяжении месяцев и даже лет. Кроме того, нынешний Китай - страна рыночно-капиталистическая, и частные предприниматели вполне готовы нанимать людей на работу, не слишком интересуясь их документами и их прошлым (наоборот, в некоторых случаях люди с сомнительными документами и прошлым даже предпочтительнее - им можно меньше платить).
Иностранная - в первую очередь западная - печать часто пишет о репрессиях и эксплуатации, с которыми сталкиваются северокорейские беженцы в Китае, но из разговоров с самими беженцами у меня создаётся впечатление, что китайцы принимали их достаточно тепло, особенно в первые годы, когда беженцы спасались от реальной угрозы голодной смерти, а не были отходниками-гастарбайтерами. Китайцы делились с беженцами едой, снабжали их одеждой, деньгами, билетами, зачастую приглашали впервые встреченных ими людей домой и оставляли у себя жить неделями и месяцами.
Китайское правительство также в целом относилось к присутствию на своей территории северокорейских беженцев достаточно спокойно. Несмотря на то, что западная пресса периодически сообщает об арестах и высылке северокорейских беженцев, по большому счету шансы быть задержанным китайской полицией до недавнего времени у беженца были невелики (в последние несколько лет ситуация стала меняться в худшую сторону). Китайская полиция, правда, время от времени проверяет документы у подозрительных прохожих. В том случае, если такой прохожий действительно оказывается северокорейским нелегальным эмигрантом, его ждёт задержание и последующая депортация. Однако до последнего времени происходило это достаточно редко, так что при желании и некотором везении северокорейские беженцы жили в Китае годами.
Примерно с 2000 г. характер миграции начал меняться. Если в более ранние времена беженцы из КНДР являлись именно беженцами, то есть людьми, спасавшимися от голода, то на протяжении последнего десятилетия подавляющее их большинство составляют гастарбайтеры, то есть люди, которые приходят в Китай заработать большие по их меркам деньги, занимаясь неквалифицированным трудом. По нашим меркам, северокорейцы питаются крайне скудно, но голода с летальными исходами в Северной Корее нет примерно с 2002 года. Тем не менее, Китай остаётся крайне привлекательным для северокорейских гастарбайтеров в силу большой - и постоянно возрастающей - разницы в уровне доходов и зарплат между двумя странами.
В настоящее время официальная месячная зарплата в КНДР составляет от 1,500 до 6,000 северокорейских вон. По официальному курсу, которым не пользуется никто, это соответствует 15-50 долларам, а если же пользоваться курсом реальным, рыночным, то получается, что официальная зарплата составляет от 40 центов до двух долларов в месяц. Разумеется, на зарплату в Северной Корее никто не живёт. Те, кто не получает еду по карточкам (а таковых сейчас - большинство), подрабатывают в частном секторе или на огородах, так что реальный средний доход - заметно выше, и составляет примерно 20-30 долларов на человека.
На этом фоне Китай выглядит воплощением благоденствия. В Китае корейские беженцы зарабатывают от 50 до 100 долларов, а причём жилье и питание предоставляется бесплатно. Понятно, что работа в Китае в таких условиях является для большинства северокорейцев весьма привлекательной.
Массовую миграция корейцев КНДР в Китай достигла пика в 1999 году. По оценкам, на тот момент в Китае находилось не менее 150 тысяч северокорейских беженцев (называют и ещё большие цифры).
С начала 2000-х годов численность беженцев стала сокращаться. Точной статистики по-прежнему нет, но большинство тех, кто представляет реальную ситуацию в Маньчжурии, оценивает нынешнюю численность беженцев в 20-30 тысяч человек (не считая легализовавшихся северокорейских гражданских жен, о которых речь пойдёт дальше). Сокращение численности беженцев вызвано как улучшением ситуации в самой Северной Корее, так и ужесточением пограничного контроля.
С самого начала массовой миграции большинство (более 70%) беженцев составляли женщины - во многом потому, что женщине проще и покинуть Северную Корею, и устроиться в Китае. Многие из них, оказавшись в Китае, начинали там жить с местными китайским крестьянами. Деревни Маньчжурии испытывают сейчас жесточайший дефицит невест: девушки в массовом порядке уезжают в города, в то время как молодые парни остаются помогать родителям вести хозяйство. В результате жениться китайскому крестьянину непросто, особенно если у этого крестьянина есть какой-то серьёзный и известный односельчанам изъян - например, если он много пьёт, отличается сварливым характером, является инвалидом или вдовцом с детьми, а также если он очень беден и не слишком трудолюбив. Такие невезучие китайцы и составляют сейчас большинство мужей северокорейских беженок.
Впрочем, эти браки с юридической точки зрения являются не более чем сожительством. Никаких документов беженки при себе не имеют и находятся на территории Китая нелегально, так что оформить отношения со своим китайским супругом они не могут при всём желании.
Впрочем, деревенские власти, как правило, отлично знают об их подозрительном происхождении, однако не задают лишних вопросов, а в некоторых случаях даже помогают беженкам скрываться от властей более высокого уровня. Кроме того, семейными усилиями можно скопить деньги на взятку, которая поможет беженке обзавестись китайским удостоверением личности. С момента получения такого документа, с формальной точки зрения беженка становится гражданкой КНР (разумеется, гражданкой корейской национальности) и живёт там вполне легально - по крайней мере постольку, поскольку никто не начинает разбираться в тех обстоятельствах, при которых она получила свое первое китайское удостоверение личности.
Такая схема стоит недешево, 2-3 тысячи долларов, и заплатить за неё можно только совместными усилиями всей крестьянской семьи. Тем не менее, такие способы легализации распространены достаточно широко и в деревнях Манчжурии сейчас проживают многие тысячи и даже десятки тысяч свежеиспеченных «китайских гражданок».
Важно иметь в виду, что большинство из беженцев не оставалось в Китае постоянно: время от времени они совершали обратный переход границы (разумеется, нелегальный), проводили какое-то время со своими семьями в Северной Корее, а потом возвращались в Китай. Фактически речь идёт не просто о гастарбайтерах, но об отходниках-гастарбайтерах. Многие из них стали пользоваться услугами профессиональных курьеров, которые организовывали денежные переводы из Китая в Северную Корею. С формальной точки зрения такие переводы незаконны, однако за большой процент (примерно 25 % от переводимой суммы) организовать их не составляет никакого труда.
Хотя в последнее время масштабы движения через границу резко сократились, эта массовая миграция неизбежно будет иметь немалые политические последствия. За последние 15 лет примерно 400 тысяч северокорейцев побывали в Китае в качестве отходников. Эти люди своими глазами видели китайское экономическое чудо, они имеют куда более реалистическое представление о том, как живёт современный мир, и какое место в нем занимает сама Северная Корея. Именно они стали одним из источников информации о внешнем мире, которая противоречит официальной линии пхеньянской пропаганды. Скорее всего, в долгосрочной перспективе это будет иметь немалое политическое значение.
В былые времена высылка в КНДР означала для беглеца катастрофу, однако с середины девяностых годов северокорейские власти существенно смягчили свое отношение к тем гражданам КНДР, которые были задержаны при попытке перехода границы с Китаем или же были высланы из Китая властями КНР.
В настоящее время северокорейские власти отправляют выданных китайцами или пойманных при попытке перехода границы беженцев в проверочно-фильтрационные центры, где их на протяжении нескольких дней или недель допрашивают следователи из северокорейской безопасности. Допросы эти могут сопровождаться побоями, хотя мои информанты (многие из которых неоднократно бывали в таких центрах в качестве подследственных) сообщают, что «бьют там не очень сильно, а женщин не трогают вообще».
Следователи стремятся получить от бывших беженцев признание в том, что те, находясь в Китае, вступали в контакты с иностранцами, южнокорейцами или христианскими миссионерами. Если такие показания удаётся получить, то судьба беженца незавидна. Его (или, скорее «её», так как большинство беженцев составляют женщины), скорее всего, ожидает большой срок тюремного заключения и, с большой долей вероятности, смерть в лагере. Однако такой поворот событий является исключением. В большинстве случаев никакого конкретного компромата на беженцев у следователей нет, признаваться в былых прегрешениях (реальных или нет), сами беженцы, разумеется, не рвутся и, как правило, достаточно стойко переносят побои. После окончания следствия не признавшихся ни в чем дурном бывших беженцев отправляют в тюремный лагерь облегченного типа, где они находятся несколько месяцев или - при особом невезении - около года. После этого их освобождают и многие из них снова отправляются в Китай - в конце концов, у многих из них там есть работа и даже семья.
По суровым северокорейским меркам всё это можно считать достаточно либеральным отношением к правонарушителям. Однако, объективно говоря, судьба попавшего обратно в КНДР беженца всё равно незавидна, да и жизнь в КНР для большинства беженцев является отнюдь не раем.
В этой обстановке может показаться что у беженцев есть очень простое решение их проблем - уход в Южную Корею. Действительно, правительство в Сеуле не признает существования КНДР (взаимно) и официально считает, что все жители КНДР по определению являются гражданами Южной Кореи.
Понятно, что Южная Корея манит беженцев. Лет 15 назад многие из беженцев в момент своего прибытия в Китай даже не подозревали о том, что представляет собой современная Южная Корея, и искренне верили тем пропагандистским страшилкам, которыми заполнены страницы северокорейской прессы. В наше время ситуация изменилась: большинство беженцев на момент своего прибытия в Китай знают или, по меньшей мере, подозревают, что Южная Корея живёт куда лучше Северной. За несколько месяцев, проведенных в Северо-восточном Китае, где в корейских посёлках практически в каждом доме сейчас есть тарелка спутникового южнокорейского телевидения, северокорейцы начинают понимать, что Южная Корея является одной из самых развитых стран региона.
Более того: зачастую у беженцев формируется излишне позитивный образ Юга. Те из них, кто со временем оказывается в Сеуле, поначалу удивляются, что Южная Корея не столь развита, как им когда-то мечталось, и что она явно не представляет собой воплощённую утопию и полный рай на земле. Тем не менее, притягательность Южной Кореи для большинства беженцев вполне очевидна. Однако, несмотря на эту притягательность, попытку перебраться в Сеул предпринимают лишь немногие (может быть, лишь около 10% всех находящихся в Китае беженцев в итоге добираются до Сеула). Главная причина - немалые трудности, с которыми сталкивается житель КНДР, решившийся отправиться в Южную Корею.
Рядовому беженцу не следует особо рассчитывать на помощь со сторону южнокорейского посольства в Пекине или каких-либо южнокорейских миссий и организаций в Китае. В том случае, если беженец приходит в такую миссию, с ним (или, чаще, с ней) там особо не разговаривают. Вызвано это двумя обстоятельствами. С одной стороны, власти Сеула вовсе не хотят увеличивать приток беженцев на свою территорию. Фикция «единого корейского государства» означает, что впрямую отказаться от приёма северокорейцев в Сеуле не могут, но на практике особого интереса нынешние беженцы - крестьяне и малоквалифицированные рабочие из северокорейских медвежьих углов - у официального Сеула не вызывают, и воспринимаются, скорее, как потенциальная лишняя нагрузка на систему социального обеспечения. По-настоящему помогают только тем немногим беженцам, которые имеют разведывательно-информационную или пропагандистскую ценность. Полковника спецназа, скорее всего, выслушают, укроют в посольстве, а потом вывезут в Южную Корею. У колхозницы или крановщицы шансов на это почти нет.
Впрочем, дело тут не только в отсутствии энтузиазма со стороны Сеула. Не меньшую роль играет позиция Китая, который боится дестабилизации режима семейства Ким в Пхеньяне и не хочет превращать свою территорию в транзитный коридор для беженцев - тем более, что согласие на отправку беженцев с территории КНР непосредственно в Южную Корею, скорее всего, приведёт к резкому возрастанию потока. Поэтому китайские власти неохотно дают разрешения на вылет со своей территории бывших граждан КНДР (впрочем, в случае с беглым высокопоставленным чиновником или военным, который укрылся в южнокорейском посольстве, вопрос всегда удаётся решить).
Именно нежеланием иметь дело с массовым бегством из Северной Кореи вызвана и другая особенность позиции Китая - категорический отказ признавать северокорейских нелегалов беженцами. Такое признание сделало бы юридически незаконной их выдачу в КНДР. Однако позиция Китая однозначна: северокорейцы, находящиеся на территории Китая, являются незаконными экономическими мигрантами, и то обстоятельство, что после возвращения на родину они подвергаются преследованиям, сути дела не меняет.
Поэтому большинству тех беженцев, которые решили направиться в Южную Корею, сначала необходимо выбраться с территории Китая и добраться до третьей страны, в которой местная южнокорейская миссия может снабдить беглеца временными проездными документами и билетами до Сеула.
В настоящее время основной поток беженцев направляется из северо-восточного Китая в Таиланд, пересекая по пути Лаос. Некоторые беженцы обращаются непосредственно в южнокорейское посольство во Вьентьяне, другие добираются до Ханоя. Несколько меньшей популярностью пользуется северный маршрут, который ведет из северо-восточного Китая в Монголию. На первый взгляд этот маршрут кажется более простым, но он предусматривает пересечение пустынных и полупустынных пространств, а такие переходы зачастую оканчиваются для неподготовленных людей трагически.
Однако побег является непростым мероприятием. Чтобы выбраться из Китая, беженцу необходимо сначала преодолеть несколько тысяч километров территории КНР (обычно не зная или почти не зная китайского языка), перейти границу с Лаосом, пройти по территории Лаоса, не попавшись в руки местной полиции (лаосская полиция временами задерживает беженцев и выдает их Китаю для последующей отправки в КНДР), и, наконец, добраться до южнокорейского посольства в Бангкоке или Ханое. Если учесть, что типичный беженец - это женщина средних лет с неполным средним образованием и весьма слабыми представлениями о том, как устроен мир, то становится понятным, что для большинства из них такая задача является практически нереальной.
В наши дни почти все беженцы добираются до своего назначения с помощью профессиональных проводников, которых называют брокерами. Брокер собирает группу беженцев, организует ночлег, питание проезд по территории Китая, а также берёт на себя организацию нелегального переход границ. В случае необходимости брокер «решает вопросы» с полицией и властями в тех странах, через территорию которых идёт группа.
Говорят, что в былые времена некоторые брокеры работали по идейным соображениям. Так ли это - не знаю, но уже давно брокеры работают не за идею, а за деньги. Для профессиональных брокеров их небезопасная и нервная деятельность является источником дохода, причем дохода неплохого.
Фактически доставка северокорейцев на территорию Южной Кореи давно уже превратилась в чисто коммерческую операцию. Ставки известны достаточно хорошо. Самая простая (и, одновременно, самая распространённая) операция по перевозке стоит около 3 тысяч долларов. За эти деньги брокер берётся организовать доставку взрослого и находящегося в приличной физической форме человека из приграничных районов Китая в Бангкок или Улан-Батор. Доставка по тому же маршруту ребенка или человека, нуждающегося в заботе или уходе, обойдётся в 5-6 тысяч долларов. Существуют и более дорогие варианты (так сказать - «побег по первому классу»). В таком случае брокер добывает беглецу фальшивый паспорт, и тот вылетает с этим паспортом из Китая в Сеул. Стоит последняя схема весьма дорого - от 10 тысяч долларов и более.
Впрочем, даже дешевая схема является неподъёмно дорогой для подавляющего большинства северокорейских беженцев. Как уже говорилось, беженец редко зарабатывает больше 100 долларов в месяц. Так что для того, чтобы накопить на оплату побега, ему необходимо тяжело работать и отчаянно экономить на протяжении 5-7 лет. В некоторых случаях брокеры соглашаются работать в долг, под обещание рассчитаться в Сеуле, но бывает это довольно редко. В совсем редких случаях беглецу помогают родственники за границей, друзья или миссионеры. Однако в большинстве случаев финансовый вопрос приходиться решать своими - весьма скромными - силами.
Поэтому в большинстве случаев мы имеем дело с семейными побегами. Сначала в Сеул тем или иным способом перебирается один из членов семьи (как правило, мать). Получив от южнокорейских властей небольшое пособие, она начинает зарабатывать на оплату услуг брокера, который доставит в Сеул её мужа и детей. Как правило, беженка, не имеющая никакой квалификации и образования, может устроиться только на малооплачиваемую работу, но в Южной Корее даже уборщица или посудомойка зарабатывает больше тысячи долларов в месяц, так что скопить за год несколько тысяч долларов - вполне реально. На эти деньги оплачивается выезд детей. На следующем этапе в Сеуле оказывается муж, а иногда - престарелые родители.
Скорее всего, проблема беженцев не исчезнет в обозримом будущем. На протяжении последних нескольких лет северокорейским властям удалось значительно усилить режим пограничного контроля, так что движение через границу сейчас стало менее активным, чем 5-7 лет назад. Однако полностью закрыть границу едва ли удастся, а Китай и, особенно, Южная Корея по понятным экономическим причинам ещё долго сохранят свою привлекательность для северокорейских мигрантов.