business as usual
Итак, отшумел - точнее, явно пошёл на спад - очередной кризис, который прошёл вполне предсказуемым (и неоднакратно предсказанным - в том числе и в данном ЖЖ) курсом. Я, в общем, кризис в ЖЖ отслеживал, всё можно посмотреть по тагу «Чхонан», но сейчас появилось желание коротко описать то, что происходило в те две с половиной последних месяца, на протяжении которых журналюги рассказывали доверчивым читателям всякие смешные сказки про войну, которая, дескать, вот-вот начнётся на Корейском полуострове (что уж тут сказать? размечтались шакалы ротационных машин и гиены клавиатуры, размечтались...).
Вечером 26 марта непонятно с какого бодуна (хотя есть правдоподобные варианты) северяне запустили торпеду и утопили «Чхонан». Вообще-то корабль в тот момент находился на боевом патрулировании на участке акватории, который считается спорным, хотя с 1953 г. находится под южнокорейским контролем - ну, примерно как Южнокурильская гряда. Тем не менее, назвать это страшным актом террора сложно, корабль был вполне боевой и таким образом его судьба - топить супостатов или же быть ими утопленным. Произошло второе.
После того, как к вечеру 27-го марта стало ясно, что северяне, возможно, рехнулись, но не настолько, чтобы начинать войну, сеульское правительство начало выполнять сложнофигурные маневры. Причина проста - чёткое понимание того, что никакое возмездие, никакой "адекватный ответ", никакая "суровая месть" невозможны в принципе. О войне речи не шло полностью и абсолютно, а всякие фокусы типа ударов по северокорейским базам тоже ни к чему бы ни привели - в силу ряда причин, о которых писали многие, в том числе и я. С другой стороны, откровенное признание собственного бессилия весьма повредило бы властям - в первую очередь, внутри страны. Следовательно, главной задачей сеульского правительства стал поиск вариантов, которые бы позволили поизящнее слить ситуацию, минимально потеряв при этом лицо. Всё, что происходило последние два с небольшим месяца, являло собой спектакль, причём его зрителями являются почти исключительно южнокорейские граждане. Именно для них разыгрывались все эти драматические сцены, а остальные оказались в зале случайно (ну, или по работе).
Поначалу, в апреле, правительство успокаивало публику, всячески намекая, что это, может, сделали и вовсе не северокорейцы - при том, что из поведения правительства было как раз очевидно: оно было уверено в том, что "Чхонан" утопили именно северяне. Однако на том этапе поспешно-откровенное признание привело бы к тому, что народ стал бы требовать немедленного и страшного возмездия, так что правительству пришлось бы либо совсем уж явно расписаться в своём бессилии, либо сделать какую-нибудь крайнюю и опасную глупость. На следующем этапе - в мае, когда страсти уже чуть остыли - правительство признало то, что корабль потопила не унесённая течением из устья Ла Платы аргентинская мина и не летающая тарелка, а северокорейцы. 24 мая Сеул объявил о санкциях - по сути, беззубых и символических, но при том оформленных с максимально воинственной помпой. КНДР, надо отдать ей должное, ответила в том же духе, гармоничным сочетанием вербальной истерики и чисто символических действий.
Сейчас идёт третий этап - показная дипломатическая активность. При этом с самого начала ясно, что заключение и российских, и китайских экспертов заведомо будет уклончивым. Это необходимо для того, чтобы дипломаты РФ и КНР в ООН могли проголосовать за максимально беззубую резолюцию или даже вовсе не допустить обсуждения этого вопроса в Совете Безопасности. Вне зависимости от того, что там в действительности найдут эксперты, официальные российские представители скажут то, что надо - а надо сказать, что дело тут, мол, тёмное, никак в нём нам не разобраться, поэтому лучше бы всем вести себя спокойнее, а в идеале - побыстрее об этой истории забыть (сразу скажу - только так и надо на эту ситуацию реагировать). В Сеуле это отлично понимают, но показная бурная дипломатическая деятельность южнокорейскому правительству нужна всё с той же целью - дабы продемонстрировать собственной публике, что правительство что-то делает. В действительности оно, конечно, ничего не делает по той простой и весомой причине, что ничего сделать и не может.
Пока неожиданностей две, и обе маленькие. Заключение комиссии, которое было опубликовано 21 мая, оказалось куда более однозначным, чем я ожидал. Мне - и не только мне - казалось, что для спасения лица они упомянут северокорейскую версию лишь в качестве одной из нескольких. Такой ход избавил бы Сеул от необходимости даже изображать какие-то действия. Вторая неожиданность - это то, что в последние неделю Сеул стал откровенно давать слабину. После того, как Север заявил, что будет стрелять по громкоговорителям, неожиданно обнаружилось, что возобновлению звуковещания мешают технические проблемы. Да и с намеченными в порядке демонстрации боеготовности учениями флота начались какие-то странные вещи.
Остаётся один вопрос - зачем Север это сделал. Непонятно. У меня, правда, есть одно правдоподобное объяснение (не моё), но, во-первых, пока делиться им я не буду, а во-вторых, оно всё-таки является гипотезой, пусть и правдоподобной .
И ещё один момент - что нужно, чтобы южане стали стрелять? Есть ли реальный предел терпению, иначе говоря? Полагаю, что такой предел есть - но очень далеко. Юг оставит без ответа и куда большее, чем потопление боевого корабля или даже подрыв пассажирского самолёта. По целому ряду причин - как чисто военных, так, главным образом, и политических, обе стороны (а также внешние игроки) не только страшно боятся военного конфликта, но и вообще крайне заинтересованы в сохранении статус кво. Изменить эту ситуацию могут только внутренние подвижки на Севере, до которых пока далеко (хотя - кто знает).
В этой связи вспоминается, как года полтора назад, во время очередного кризиса, у меня брали интервью на Ленте.ру. Я тогда долго и нудно объяснял, что никакой угрозы войны нет, что всё, происходившее тогда на полуострове - не более чем серия стандартных (для КНДР) и отчасти заезженных дипломатических приёмов. И тем не менее, интервью вышло под заголовком «Кореи на грани войны». Сладки мечты журналиста.
Любопытна, кстати, народная мудрость. Ни в Сеуле, ни в Пхеньяне публика на происходящее никак не реагировала.
Вечером 26 марта непонятно с какого бодуна (хотя есть правдоподобные варианты) северяне запустили торпеду и утопили «Чхонан». Вообще-то корабль в тот момент находился на боевом патрулировании на участке акватории, который считается спорным, хотя с 1953 г. находится под южнокорейским контролем - ну, примерно как Южнокурильская гряда. Тем не менее, назвать это страшным актом террора сложно, корабль был вполне боевой и таким образом его судьба - топить супостатов или же быть ими утопленным. Произошло второе.
После того, как к вечеру 27-го марта стало ясно, что северяне, возможно, рехнулись, но не настолько, чтобы начинать войну, сеульское правительство начало выполнять сложнофигурные маневры. Причина проста - чёткое понимание того, что никакое возмездие, никакой "адекватный ответ", никакая "суровая месть" невозможны в принципе. О войне речи не шло полностью и абсолютно, а всякие фокусы типа ударов по северокорейским базам тоже ни к чему бы ни привели - в силу ряда причин, о которых писали многие, в том числе и я. С другой стороны, откровенное признание собственного бессилия весьма повредило бы властям - в первую очередь, внутри страны. Следовательно, главной задачей сеульского правительства стал поиск вариантов, которые бы позволили поизящнее слить ситуацию, минимально потеряв при этом лицо. Всё, что происходило последние два с небольшим месяца, являло собой спектакль, причём его зрителями являются почти исключительно южнокорейские граждане. Именно для них разыгрывались все эти драматические сцены, а остальные оказались в зале случайно (ну, или по работе).
Поначалу, в апреле, правительство успокаивало публику, всячески намекая, что это, может, сделали и вовсе не северокорейцы - при том, что из поведения правительства было как раз очевидно: оно было уверено в том, что "Чхонан" утопили именно северяне. Однако на том этапе поспешно-откровенное признание привело бы к тому, что народ стал бы требовать немедленного и страшного возмездия, так что правительству пришлось бы либо совсем уж явно расписаться в своём бессилии, либо сделать какую-нибудь крайнюю и опасную глупость. На следующем этапе - в мае, когда страсти уже чуть остыли - правительство признало то, что корабль потопила не унесённая течением из устья Ла Платы аргентинская мина и не летающая тарелка, а северокорейцы. 24 мая Сеул объявил о санкциях - по сути, беззубых и символических, но при том оформленных с максимально воинственной помпой. КНДР, надо отдать ей должное, ответила в том же духе, гармоничным сочетанием вербальной истерики и чисто символических действий.
Сейчас идёт третий этап - показная дипломатическая активность. При этом с самого начала ясно, что заключение и российских, и китайских экспертов заведомо будет уклончивым. Это необходимо для того, чтобы дипломаты РФ и КНР в ООН могли проголосовать за максимально беззубую резолюцию или даже вовсе не допустить обсуждения этого вопроса в Совете Безопасности. Вне зависимости от того, что там в действительности найдут эксперты, официальные российские представители скажут то, что надо - а надо сказать, что дело тут, мол, тёмное, никак в нём нам не разобраться, поэтому лучше бы всем вести себя спокойнее, а в идеале - побыстрее об этой истории забыть (сразу скажу - только так и надо на эту ситуацию реагировать). В Сеуле это отлично понимают, но показная бурная дипломатическая деятельность южнокорейскому правительству нужна всё с той же целью - дабы продемонстрировать собственной публике, что правительство что-то делает. В действительности оно, конечно, ничего не делает по той простой и весомой причине, что ничего сделать и не может.
Пока неожиданностей две, и обе маленькие. Заключение комиссии, которое было опубликовано 21 мая, оказалось куда более однозначным, чем я ожидал. Мне - и не только мне - казалось, что для спасения лица они упомянут северокорейскую версию лишь в качестве одной из нескольких. Такой ход избавил бы Сеул от необходимости даже изображать какие-то действия. Вторая неожиданность - это то, что в последние неделю Сеул стал откровенно давать слабину. После того, как Север заявил, что будет стрелять по громкоговорителям, неожиданно обнаружилось, что возобновлению звуковещания мешают технические проблемы. Да и с намеченными в порядке демонстрации боеготовности учениями флота начались какие-то странные вещи.
Остаётся один вопрос - зачем Север это сделал. Непонятно. У меня, правда, есть одно правдоподобное объяснение (не моё), но, во-первых, пока делиться им я не буду, а во-вторых, оно всё-таки является гипотезой, пусть и правдоподобной .
И ещё один момент - что нужно, чтобы южане стали стрелять? Есть ли реальный предел терпению, иначе говоря? Полагаю, что такой предел есть - но очень далеко. Юг оставит без ответа и куда большее, чем потопление боевого корабля или даже подрыв пассажирского самолёта. По целому ряду причин - как чисто военных, так, главным образом, и политических, обе стороны (а также внешние игроки) не только страшно боятся военного конфликта, но и вообще крайне заинтересованы в сохранении статус кво. Изменить эту ситуацию могут только внутренние подвижки на Севере, до которых пока далеко (хотя - кто знает).
В этой связи вспоминается, как года полтора назад, во время очередного кризиса, у меня брали интервью на Ленте.ру. Я тогда долго и нудно объяснял, что никакой угрозы войны нет, что всё, происходившее тогда на полуострове - не более чем серия стандартных (для КНДР) и отчасти заезженных дипломатических приёмов. И тем не менее, интервью вышло под заголовком «Кореи на грани войны». Сладки мечты журналиста.
Любопытна, кстати, народная мудрость. Ни в Сеуле, ни в Пхеньяне публика на происходящее никак не реагировала.