из объятий Кормчего, в объятия Маршала
Новая статья для "Сеульского вестника".
В последнем номере журнала «Римджинган» (пожалуй, самое интересное из изданий северокорейской политэмиграции) появилась серия статей, посвящённых иммиграции в Северную Корею в 1950-60-е гг. Тогда в страну чучхе активно переселялись этнические корейцы Японии, СССР и Китая.
О японской эмиграции в КНДР известно достаточно хорошо - во-первых, потому, что она была самой большой по масштабам и имела наиболее значимые экономические и финансовые последствия, а во-вторых, потому, что в (относительно) открытом японском обществе и истории возвращенцев, и сам процесс миграции активно обсуждались в СМИ. С выездом в КНДР корейцев из СССР и Китая дела обстояли иначе - ни в СССР, ни в Китае открытая печать о выезде местных этнических корейцев в КНДР вообще ничего не писала. Не писала она и о трудностях, с которыми они там столкнулись, ни об обратных побегах из КНДР в СССР и Китай (хотя таких беглецов было немало, и их принимали и в СССР, и в КНР).
Из серии статей в «Римджингане» наконец начинает возникать некое подобие общей картины эмиграции в КНДР этнических корейцев Китая. Большая часть статей - это либо интервью с бывшими китайскими мигрантами, либо статьи, посвящённые их жизни и судьбе. Систематического изложения ситуации там нет, но картина всё равно вырисовывается.
Выехавшие (или «вернувшиеся») в Северную Корею в 1960-е гг. этнические корейцы Китая сами являлись детьми и внуками эмигрантов, так как их отцы и деды перебрались в Китай из Кореи всего лишь несколькими десятилетиями раньше. Эмиграция этнических корейцев на территорию китайской Маньчжурии началась с 1880 г. (в более ранние времена корейского населения на этой территории не было вовсе). Эмиграция эта носила достаточно массовый характер и поощрялась японскими колониальными властями, так что к 1930-м гг. значительная часть приграничных районов Китая оказалась заселена преимущественно корейским населением (его доля там местами составляла 80-90%). Общая численность этнических корейцев Китая превышала к 1945 г. два миллиона человек, но немедленно после окончания Второй Мировой Войны, в течение 1945-46 гг., значительная их часть вернулась в Корею - как Северную, так и Южную (сделать это было просто, так как пограничного контроля в это время ещё фактически не существовало).
В конце 1950-х гг. Северная Корея договорилась с Китаем о том, что этническим корейцам Китая (в своём большинстве к тому времени они уже стали гражданами КНР) будет предоставлено право на репатриацию в Северную Корею. В отличие от проходившего в это время переселения в КНДР корейцев Японии, эту миграцию действительно можно назвать «репатриацией», так как большинство переселявшихся было выходцами с территории нынешней Северной Кореи (подавляющее большинство этнических корейцев Японии, въехавших в КНДР в 1960-е гг., являлось выходцами из южной части Корейского полуострова).
Судя по всему, в Северную Корею легально и в организованном порядке прибыла только одна большая группа возвращенцев. Отправлена она была в 1958 г., в состав группы входило несколько сотен человек. Встретили их там с фанфарами - в самом буквальном смысле слова (на вокзал прибыл духовой оркестр). Впоследствии, однако, китайские власти пришли к выводу, что не следует позволять выезд подданных Мао Цзэдуна в Северную Корею, где у власти находился недостаточно революционный (возможно, даже отчасти ревизионистский!) режим Ким Ир Сена.
Однако миграция не прекратилась, более того, именно в начале шестидесятых она приняла по-настоящему массовый характер - и стала нелегальной. Этнические корейцы Китая по ночам перебирались через пограничные реки. Китайские пограничники открывали по ним огонь на поражение, так что количество погибших при переходе границы исчисляется десятками, а возможно, сотнями человек. Всего же иммигрантов из Китая, по имеющимся (и, возможно, неточным сведениям) прибыло в КНДР около 40 тыс. человек. Для сравнения, из Японии в КНДР тогда выехало примерно 95 тыс. человек, а из СССР - порядка 5 тыс. Большая часть этих возвращенцев оказалась в Северной Корее между 1960 и 1965 гг.
Мотивация у мигрантов была смешанная - и идеологическая, и экономическая. С одной стороны, тогда Китай существенно уступал Северной Корее по уровню жизни. Середина шестидесятых была самым сытым временем в северокорейской истории, и многие мигранты вспоминают о том изобилии, которое поразило их в Северной Корее после голодного Китая. И на рынках, и в государственных магазинах присутствовали такие продукты, о существовании которых они забыли в Китае за время «большого скачка». Карточки тогда отоваривались в полном объёме, по ордерам выдавались ткани, пластмассовые тазики и прочие необходимые в небогатом восточноазиатском быту вещи. Любопытно, кстати, что тех корейцев, что тогда же возвращались из Японии, те же самые магазины оставили совсем другое впечатление - они показались ужасающими в своей нищете.
Присутствовали, конечно, у мигрантов и идеологические мотивы. Этнические корейцы в Китае как раз с начала 1960-х гг. стали подвергаться всё более заметной дискриминации. В это время в Китае, несмотря на всю интернационалистическую риторику, заметно усиливается великоханьский национализм, и представители нацменьшинств начинают сплошь и рядом восприниматься как подозрительные элементы. Присутствовал тут, наконец, и фактор патриотический. Большинство этнических корейцев Китая тогда воспринимали Корею как свою родину и были лояльны в первую очередь Пхеньяну, а не Пекину. Это и понятно: в своей массе они были даже не внуками, а детьми переселенцев из Кореи
Правительство КНДР охотно принимало мигрантов - отчасти потому, что сама по себе миграция способствовало увеличению престижа режима (в том числе и в его собственных глазах), а отчасти и потому, что среди мигрантов большинство составляли молодые, работоспособные, образованные мужчины, которых в Северной Корее тогда катастрофически не хватало. Значительная часть молодых мужчин погибла на войне, а многие образованные специалисты, будучи, в основном, выходцами из привилегированных семей, бежали на Юг в 1945-53 гг.
Миграция из Китая приняла такие масштабы, что начале 1960-х гг. в приграничных районах КНДР было создано несколько фильтрационных пунктов, где сортировали прибывающих из Китая нелегальных мигрантов. Впрочем, судя по воспоминаниям, процесс этот обычно носил достаточно формальный характер. Поскольку практически все мигранты прибывали нелегально, их бегло опрашивали, удостоверяли личность, после чего выдавали северокорейские документы и отправляли по новому месту жительства (место жительства, конечно же, определялось властями).
В политическом отношении мигранты из Китая доставили Пхеньяну куда меньше проблем, чем прибывшие в то время (и в куда большем количестве) мигранты из Японии. Этнические корейцы, переехавшие в КНДР из Японии, тут же обнаружили, что они оказались в стране, которая по тогдашним японским меркам была чрезвычайно бедной. Кроме этого, за годы жизни в почти демократической Японии они не выработали привычки держать язык за зубами, а без такой привычки спокойное существование в КНДР затруднительно. К китайцам это всё не относилось. Как уже говорилось, в материальном отношении КНДР после Китая времён «большого скачка» казалась просто райской землёй, да и по уровню политических свобод (скорее, полному отсутствию таковых) она от маоцзэдуновского Китая особо не отличалась. Так что необходимые навыки у эмигрантов вполне присутствовали.
Тем не менее, в северокорейской сословной системе «сонбун», которая тогда определяла всю жизнь гражданина КНДР, возвращенцы получили не слишком высокий ранг. Они были включены в так называемый «колеблющийся класс». Это означало, что в некоторых случаях они подвергались дискриминации, и, в частности, не имели шансов на серьёзную карьеру в партийных государственных органах и силовых структурах (впрочем, из этого правила бывали и исключения).
После 1970 г. некоторая часть возвращенцев вернулась в Китай (судя по всему, опять-таки, нелегально). Это были в основном те, кто уехал просто переасидеть там опасные и голодные времена. Большинство, впрочем, было вполне довольно своей северокорейской жизнью.
До начала 1980-х гг. выходцы из Китая воспринимались в массовом сознании как бедняки или, по крайней мере, люди куда более бедные, чем возвращенцы из Японии. Дело в том, что японские возвращенцы в большинстве своём получали из Японии вещевые посылки и денежные переводы. Из Китая же родственники до начала 1980-х гг. ничего послать не могли - отчасти потому, что это было непросто с технической точки зрения, а отчасти потому, что их китайские родственники в своей массе жили бедно.
Ситуация изменилась в 1984 г., когда возвращенцам из Китая было разрешено приглашать к себе родственников из Китая, а также (пусть и в исключительных случаях) выезжать в Китай самим. Примерно в это же время Китай вступил в эпоху бурного экономического роста, и уровень жизни там сначала сравнялся с уровнем жизни в КНДР, а потом и превзошёл его. В результате та часть китайских возвращенцев, у которых сохранились связи с родственниками в КНР, оказалась в привилегированном положении: возможность почти свободных контактов с заграницей означала, что у них появились невиданные возможности для бизнеса или, скажем по-советски, фарцовки. Случилось это как раз в тот момент, когда старая распределительная система начала давать сбои, и торговцы-спекулянты стали играть всё более заметную роль в экономике и обществе. Хотя сами по себе китайские родственники на тот момент богачами не были, они часто становились посредниками во всяких сделках. В Китай вывозились лекарственные растения, морепродукты, а оттуда в КНДР поступала одежда и товары повседневного спроса (часто - использованные, б/у) В результате к началу девяностых материальное положение возвращенцев заметно улучшилось.
Любопытно, кстати, что примерно в это же время материальное положение японских возвращенцев стало ухудшаться: с момента их отъезда из Японии прошло к тому времени более 30 лет, оставшиеся в капиталистическом аду родственники и друзья стали отходить в мир иной, а представители следующих поколений вовсе не собирались бесконечно поддерживать своих отдалённых родственников, которых когда-то нелёгкая унесла в объятия Великого Вождя. Так что поток переводов из Японии в начале 1990-х гг. стал быстро сокращаться. На возвращенцах из Китая эти демографические процессы не сказались - вероятнее всего потому, что отношения возвращенцев из Японии с их родственниками с самого начала были "улицей с односторонним движением", а в случае с возвращенцами из Китая их китайские родственники получали от совместного бизнеса немалую выгоду.
Занимаясь проблемами современного северокорейского общества, невозможно не заметить, какую огромную роль в нём сейчас играют контакты с Китаем. Речь идёт не только о контактах официальных, дипломатических - очень важны и контакты на низовом уровне, а они почти монополизированы возвращенцами из Китая и их потомками. Оно и понятно: им куда проще найти партнёров или инвесторов в Китае. Именно они сейчас играют решающую роль на северокорейских рынках, активно покупают членство в партии и места в государственном аппарате (правда, пока на относительно низком уровне). Впрочем, заметно их присутствие и в совсем другом социальном слое, среди беженцев, которые скрываются в Китае или перебрались в Южную Корею. Это, опять-таки, вполне предсказуемо: наличие родственников в Китае существенно облегчает побег.
В последнем номере журнала «Римджинган» (пожалуй, самое интересное из изданий северокорейской политэмиграции) появилась серия статей, посвящённых иммиграции в Северную Корею в 1950-60-е гг. Тогда в страну чучхе активно переселялись этнические корейцы Японии, СССР и Китая.
О японской эмиграции в КНДР известно достаточно хорошо - во-первых, потому, что она была самой большой по масштабам и имела наиболее значимые экономические и финансовые последствия, а во-вторых, потому, что в (относительно) открытом японском обществе и истории возвращенцев, и сам процесс миграции активно обсуждались в СМИ. С выездом в КНДР корейцев из СССР и Китая дела обстояли иначе - ни в СССР, ни в Китае открытая печать о выезде местных этнических корейцев в КНДР вообще ничего не писала. Не писала она и о трудностях, с которыми они там столкнулись, ни об обратных побегах из КНДР в СССР и Китай (хотя таких беглецов было немало, и их принимали и в СССР, и в КНР).
Из серии статей в «Римджингане» наконец начинает возникать некое подобие общей картины эмиграции в КНДР этнических корейцев Китая. Большая часть статей - это либо интервью с бывшими китайскими мигрантами, либо статьи, посвящённые их жизни и судьбе. Систематического изложения ситуации там нет, но картина всё равно вырисовывается.
Выехавшие (или «вернувшиеся») в Северную Корею в 1960-е гг. этнические корейцы Китая сами являлись детьми и внуками эмигрантов, так как их отцы и деды перебрались в Китай из Кореи всего лишь несколькими десятилетиями раньше. Эмиграция этнических корейцев на территорию китайской Маньчжурии началась с 1880 г. (в более ранние времена корейского населения на этой территории не было вовсе). Эмиграция эта носила достаточно массовый характер и поощрялась японскими колониальными властями, так что к 1930-м гг. значительная часть приграничных районов Китая оказалась заселена преимущественно корейским населением (его доля там местами составляла 80-90%). Общая численность этнических корейцев Китая превышала к 1945 г. два миллиона человек, но немедленно после окончания Второй Мировой Войны, в течение 1945-46 гг., значительная их часть вернулась в Корею - как Северную, так и Южную (сделать это было просто, так как пограничного контроля в это время ещё фактически не существовало).
В конце 1950-х гг. Северная Корея договорилась с Китаем о том, что этническим корейцам Китая (в своём большинстве к тому времени они уже стали гражданами КНР) будет предоставлено право на репатриацию в Северную Корею. В отличие от проходившего в это время переселения в КНДР корейцев Японии, эту миграцию действительно можно назвать «репатриацией», так как большинство переселявшихся было выходцами с территории нынешней Северной Кореи (подавляющее большинство этнических корейцев Японии, въехавших в КНДР в 1960-е гг., являлось выходцами из южной части Корейского полуострова).
Судя по всему, в Северную Корею легально и в организованном порядке прибыла только одна большая группа возвращенцев. Отправлена она была в 1958 г., в состав группы входило несколько сотен человек. Встретили их там с фанфарами - в самом буквальном смысле слова (на вокзал прибыл духовой оркестр). Впоследствии, однако, китайские власти пришли к выводу, что не следует позволять выезд подданных Мао Цзэдуна в Северную Корею, где у власти находился недостаточно революционный (возможно, даже отчасти ревизионистский!) режим Ким Ир Сена.
Однако миграция не прекратилась, более того, именно в начале шестидесятых она приняла по-настоящему массовый характер - и стала нелегальной. Этнические корейцы Китая по ночам перебирались через пограничные реки. Китайские пограничники открывали по ним огонь на поражение, так что количество погибших при переходе границы исчисляется десятками, а возможно, сотнями человек. Всего же иммигрантов из Китая, по имеющимся (и, возможно, неточным сведениям) прибыло в КНДР около 40 тыс. человек. Для сравнения, из Японии в КНДР тогда выехало примерно 95 тыс. человек, а из СССР - порядка 5 тыс. Большая часть этих возвращенцев оказалась в Северной Корее между 1960 и 1965 гг.
Мотивация у мигрантов была смешанная - и идеологическая, и экономическая. С одной стороны, тогда Китай существенно уступал Северной Корее по уровню жизни. Середина шестидесятых была самым сытым временем в северокорейской истории, и многие мигранты вспоминают о том изобилии, которое поразило их в Северной Корее после голодного Китая. И на рынках, и в государственных магазинах присутствовали такие продукты, о существовании которых они забыли в Китае за время «большого скачка». Карточки тогда отоваривались в полном объёме, по ордерам выдавались ткани, пластмассовые тазики и прочие необходимые в небогатом восточноазиатском быту вещи. Любопытно, кстати, что тех корейцев, что тогда же возвращались из Японии, те же самые магазины оставили совсем другое впечатление - они показались ужасающими в своей нищете.
Присутствовали, конечно, у мигрантов и идеологические мотивы. Этнические корейцы в Китае как раз с начала 1960-х гг. стали подвергаться всё более заметной дискриминации. В это время в Китае, несмотря на всю интернационалистическую риторику, заметно усиливается великоханьский национализм, и представители нацменьшинств начинают сплошь и рядом восприниматься как подозрительные элементы. Присутствовал тут, наконец, и фактор патриотический. Большинство этнических корейцев Китая тогда воспринимали Корею как свою родину и были лояльны в первую очередь Пхеньяну, а не Пекину. Это и понятно: в своей массе они были даже не внуками, а детьми переселенцев из Кореи
Правительство КНДР охотно принимало мигрантов - отчасти потому, что сама по себе миграция способствовало увеличению престижа режима (в том числе и в его собственных глазах), а отчасти и потому, что среди мигрантов большинство составляли молодые, работоспособные, образованные мужчины, которых в Северной Корее тогда катастрофически не хватало. Значительная часть молодых мужчин погибла на войне, а многие образованные специалисты, будучи, в основном, выходцами из привилегированных семей, бежали на Юг в 1945-53 гг.
Миграция из Китая приняла такие масштабы, что начале 1960-х гг. в приграничных районах КНДР было создано несколько фильтрационных пунктов, где сортировали прибывающих из Китая нелегальных мигрантов. Впрочем, судя по воспоминаниям, процесс этот обычно носил достаточно формальный характер. Поскольку практически все мигранты прибывали нелегально, их бегло опрашивали, удостоверяли личность, после чего выдавали северокорейские документы и отправляли по новому месту жительства (место жительства, конечно же, определялось властями).
В политическом отношении мигранты из Китая доставили Пхеньяну куда меньше проблем, чем прибывшие в то время (и в куда большем количестве) мигранты из Японии. Этнические корейцы, переехавшие в КНДР из Японии, тут же обнаружили, что они оказались в стране, которая по тогдашним японским меркам была чрезвычайно бедной. Кроме этого, за годы жизни в почти демократической Японии они не выработали привычки держать язык за зубами, а без такой привычки спокойное существование в КНДР затруднительно. К китайцам это всё не относилось. Как уже говорилось, в материальном отношении КНДР после Китая времён «большого скачка» казалась просто райской землёй, да и по уровню политических свобод (скорее, полному отсутствию таковых) она от маоцзэдуновского Китая особо не отличалась. Так что необходимые навыки у эмигрантов вполне присутствовали.
Тем не менее, в северокорейской сословной системе «сонбун», которая тогда определяла всю жизнь гражданина КНДР, возвращенцы получили не слишком высокий ранг. Они были включены в так называемый «колеблющийся класс». Это означало, что в некоторых случаях они подвергались дискриминации, и, в частности, не имели шансов на серьёзную карьеру в партийных государственных органах и силовых структурах (впрочем, из этого правила бывали и исключения).
После 1970 г. некоторая часть возвращенцев вернулась в Китай (судя по всему, опять-таки, нелегально). Это были в основном те, кто уехал просто переасидеть там опасные и голодные времена. Большинство, впрочем, было вполне довольно своей северокорейской жизнью.
До начала 1980-х гг. выходцы из Китая воспринимались в массовом сознании как бедняки или, по крайней мере, люди куда более бедные, чем возвращенцы из Японии. Дело в том, что японские возвращенцы в большинстве своём получали из Японии вещевые посылки и денежные переводы. Из Китая же родственники до начала 1980-х гг. ничего послать не могли - отчасти потому, что это было непросто с технической точки зрения, а отчасти потому, что их китайские родственники в своей массе жили бедно.
Ситуация изменилась в 1984 г., когда возвращенцам из Китая было разрешено приглашать к себе родственников из Китая, а также (пусть и в исключительных случаях) выезжать в Китай самим. Примерно в это же время Китай вступил в эпоху бурного экономического роста, и уровень жизни там сначала сравнялся с уровнем жизни в КНДР, а потом и превзошёл его. В результате та часть китайских возвращенцев, у которых сохранились связи с родственниками в КНР, оказалась в привилегированном положении: возможность почти свободных контактов с заграницей означала, что у них появились невиданные возможности для бизнеса или, скажем по-советски, фарцовки. Случилось это как раз в тот момент, когда старая распределительная система начала давать сбои, и торговцы-спекулянты стали играть всё более заметную роль в экономике и обществе. Хотя сами по себе китайские родственники на тот момент богачами не были, они часто становились посредниками во всяких сделках. В Китай вывозились лекарственные растения, морепродукты, а оттуда в КНДР поступала одежда и товары повседневного спроса (часто - использованные, б/у) В результате к началу девяностых материальное положение возвращенцев заметно улучшилось.
Любопытно, кстати, что примерно в это же время материальное положение японских возвращенцев стало ухудшаться: с момента их отъезда из Японии прошло к тому времени более 30 лет, оставшиеся в капиталистическом аду родственники и друзья стали отходить в мир иной, а представители следующих поколений вовсе не собирались бесконечно поддерживать своих отдалённых родственников, которых когда-то нелёгкая унесла в объятия Великого Вождя. Так что поток переводов из Японии в начале 1990-х гг. стал быстро сокращаться. На возвращенцах из Китая эти демографические процессы не сказались - вероятнее всего потому, что отношения возвращенцев из Японии с их родственниками с самого начала были "улицей с односторонним движением", а в случае с возвращенцами из Китая их китайские родственники получали от совместного бизнеса немалую выгоду.
Занимаясь проблемами современного северокорейского общества, невозможно не заметить, какую огромную роль в нём сейчас играют контакты с Китаем. Речь идёт не только о контактах официальных, дипломатических - очень важны и контакты на низовом уровне, а они почти монополизированы возвращенцами из Китая и их потомками. Оно и понятно: им куда проще найти партнёров или инвесторов в Китае. Именно они сейчас играют решающую роль на северокорейских рынках, активно покупают членство в партии и места в государственном аппарате (правда, пока на относительно низком уровне). Впрочем, заметно их присутствие и в совсем другом социальном слое, среди беженцев, которые скрываются в Китае или перебрались в Южную Корею. Это, опять-таки, вполне предсказуемо: наличие родственников в Китае существенно облегчает побег.