Маринин дом Часть VII
Продолжаем путешествие по квартире Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке.
«Да, и еще кухня! Знаешь какая? Совсем непохожая! Не кухня! Очень большая, тоже разлатая, в два окна - это все направо, и совсем непонятно, куда эти окна выходят - тоже во двор, должно быть, - но не может же двор обходить все комнаты! Там должен быть другой дом, дом соседей... « (Марина Цветаева)
«Все было огромное, просторное, запущенное, пустынное, на простор и пустоту помноженное, и тон всему задавал чердак, спускавшийся на второй чердак и оттуда распространявшийся на все помещение вплоть до самых отдаленных и как будто бы сохранных его углов.» (Цветаева М.И. Повесть о Сонечке)
«Зиму 1919 г., как я уже сказала, мы - Аля, Ирина и я - жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а - когда трубы лопнули - и водою, с огромной разливанной плитой, которую мы топили неудавшейся мушиной бумагой какого-то мимолетного квартиранта (бывали - и неизменно сплывали, оставляя все имущество: этот - клейкую бумагу, другой - тысяч пять листов неудавшегося портрета Розы Люксембург, еще другие - френчи и галифе... и все это оставалось - пылилось - и видоизменялось - пока не сжигалось)...» (Цветаева М.И. Повесть о Сонечке)
«Можно ли было (будучи мной) - не играя - жить целый год в кухне с нянькой и двумя детьми…выносить помойные ведра, стоять в очереди за воблой, - стирать - стирать - стирать! - все это, страстно желая писать стихи! - и быть счастливой» (Цветаева М. «Записные книжки»)
Небольшая деревянная лестница ведет в мансарду. Это- третий уровень квартиры. Длинная узкая комната со скошенным потолком под самой кровлей, с широким светлым окном во двор. О том, что представляла собой эта комната, говорят ее имена: - «бильярдная, «офицерская и во все времена - «восхитительная голубятня».
Когда я была в музее, в этой комнате была представлена экспозиция, рассказывающая о жизни Сергея Эфрона с 1915 - 1920 годы.
Сергей не был воином по призванию, но ему пришлось им стать. Слабое здоровье не позволило Эфрону сразу принять участие в Первой мировой войне. Из-за болезни лёгких он был признан лишь «ограниченно годным» к военной службе. В 1915 году студент Эфрон добровольно поступил братом милосердия на санитарный поезд.
потом закончил «ускоренный курс» юнкерского училища. 11 февраля 1917 года он был командирован в Петергофскую школу прапорщиков для прохождения службы. Через полгода зачислен в 56-й пехотный запасной полк, учебная команда которого находилась в Нижнем Новгороде.
Осенью 1917 года прапорщик Эфрон прибыл в Москву. Узнав из газет о перевороте в Петрограде, аресте Временного правительства, «я быстро оделся, захватил в боковой карман шинели револьвер<…> и полетел в полк, где, конечно, должны были собраться офицеры, чтобы сговориться о ближайших действиях… Незабываемая осень 17-го года. Думаю, вряд ли в истории России был год страшнее, по непередаваемому чувству распада, расползания, умирания, которое охватило нас всех. Десятки, потом сотни, впоследствии тысячи, с переполнившим душу «не могу», решили взять в руки меч. Это «не могу» и было истоком, основой нарождающегося добровольчества. - Не могу выносить зла, не могу видеть предательства, не могу соучаствовать, - лучше смерть. Зло олицетворялось большевиками».…». Из очерка С. Эфрона «Октябрь» (1917 г.), написанного уже в эмиграции.
В первый же день, сорвав с забора большевистскую листовку, только чудом не оказался расстрелянным пробольшевистски настроенными солдатами. Вместе с другими юнкерами участвовал в операции по уводу машин из захваченного большевиками гаража. Нес караул в Манеже. «Ночь темная. Стою, прижавшись к стене, и вонзаю взгляд в темноту. То здесь, то там гулко хлопают выстрелы<…> Впереди черная дыра Никитской. Переулки к Тверской заняты большевиками. Вдруг в темноте вспыхивают два огонька, почти одновременное: бах, бах<…> Со стороны Тверской забулькали пулеметы - один, другой. Где-то в переулке грохот разорванной гранаты».
Потом - попытка отбить у большевиков телефонную станцию. «Противника не видно. Но, невидимый, он обстреливает нас с крыш, из чердачных окон и черт знает еще откуда. Сухо и гадко хлопают пули по штукатурке и камню. Один падает. Другой, согнувшись, бежит за угол к автомобилю. На фланге трещит наш «максим», обстреливает вход на Мясницкую<…> За углом Мясницкой, на спине с разбитой головой - тело прапорщика. Под головой - невысохшая лужа черной крови. Немного поодаль, ничком, уткнувшись лицом в мостовую, - солдат».
В эти дни и обычным прохожим ходить по Москве страшно, а уж в офицерской-то форме… Александровское училище, где был организован главный оперативный штаб контрреволюционного командования Московского военного округа и заседал Совет офицерских депутатов, «оцеплено большевиками. Все выходы заняты. Перед училищем расхаживают красногвардейцы, обвешанные ручными гранатами и пулеметными лентами, солдаты<…> Когда кто-нибудь из нас приближается к окну, - снизу несется площадная брань, угрозы, показываются кулаки, прицеливаются в наши окна винтовками». Все находящиеся внутри училища чувствуют себя обреченными. Тогда Эфрон вместе со своим товарищем Гольцевым находят у ротного каптенармуса два рабочих полушубка, солдатские сапоги и папахи - и в этих маскарадных костюмах выскальзывают из училища.
Уже в декабре 1917 года окажется Сергей Эфрон в Новочеркасске, в Добровольческой армии. Буквально через несколько дней после прибытия в Белую армию Эфрон получает командировку в Москву - сформировать московский полк и по возможности добыть для него деньги.
Позднее Сергей Эфрон «в аду солдатского вагона» уехал в Ростов, куда с середины января были переведены части Добровольческой армии. 9 февраля (по старому стилю) 1918 года армия выступила из Ростова в поход на Екатеринодар - легендарный поход, вошедший в историю как 1-й Кубанский, или «Ледяной».
Многие участники этого похода оставили свои мемуары. Сам Эфрон в статье «О добровольчестве» впоследствии напишет: «…погромы, расстрелы, сожженные деревни, грабежи, мародерства, взятки, пьянство, кокаин и пр. и пр. Кто же они или, вернее, кем они были - героями-подвижниками или разбойниками-душегубами?» И сам отвечает: и тем и другим.
28 марта 1918 года Добровольческая армия начала штурм Екатеринодара. Так и не взяв город, потеряв генерала Корнилова, убитого прямым попаданием артиллерийской гранаты, армия отошла на Дон, где бушевало восстание казачества. 30 апреля восьмидесятидневный поход протяженностью более тысячи километров, пройденный более чем с сорока боями, закончился. Прапорщик Сергей Эфрон был награжден знаком отличия 1-й степени.
Вскоре Волошин в Коктебеле получает письмо от Эфрона, датированное 12 мая: «…только что вернулся из Армии, с которой совершил фантастический тысячеверстный поход. Я жив и даже не ранен - это невероятная удача, потому что от ядра корниловской армии почти ничего не осталось<…> Не осталось и одной десятой тех, с кем я вышел из Ростова<…> Живу сейчас на положении «героя» у очень милых местных буржуев. Положение мое очень неопределенно, - пока прикомандирован к чрезвычайной миссии при Донском правительстве. М.6., придется возвращаться в Армию, к-ая находится отсюда верстах в семидесяти. Об этом не могу думать без ужаса, ибо нахожусь в растерзанном состоянии. Нам пришлось около семисот верст пройти пешком по такой грязи, о какой не имел до сего времени понятия. Переходы приходилось делать громадные - до 65 верст в сутки. И все это я делал, и как делал! Спать приходилось по 3-4 часа - не раздевались мы три месяца - шли в большевистском кольце - под постоянным артиллерийским обстрелом. За это время было 46 больших боев. У нас израсходовались патроны и снаряды - приходилось и их брать с бою у болыпевиков<…> Наше положение сейчас трудное - что делать? Куда идти? Неужели все жертвы принесены даром? Страшно подумать, что это так».
Первую весточку о муже Цветаева получила 30 августа 1918 года - в день покушения на Ленина - или днем позже. Кто-то приехавший с Дона сообщил ей, что Эфрон жив. Двойная радость: Сергей жив, а Ленин убит (именно так ей было передано сообщение о покушении).
…Между тем Эфрон, переболевший тифом, в июне-июле оказывается в Коктебеле, вероятно, в отпуске и задерживается там на несколько месяцев. Но отпусков длиною в несколько месяцев не бывает. Видимо, после всего пережитого возвращаться в армию он не хочет. Во всяком случае, он намерен дождаться в Коктебеле приезда Марины с детьми.
Наконец, ждать дальше уже не имеет смысла - «Троцкий окончательно закрыл границы». Генерал А.В. Корвин-Круковский начал формировать так называемый Крымский корпус Добровольческой армии. Под угрозой военно-полевого суда все офицеры, находящиеся в Крыму, должны были явиться на призывные пункты. 3 декабря 1918 года Сергей Эфрон прибыл «на укомплектование» бывшего 1-го Офицерского, а теперь Марковского (в честь убитого генерала Маркова) полка.
Очередное известное письмо Эфрона в Коктебель - от 12 апреля 1920 года: «Дорогие - Христос Воскресе! Праздников в этом году я не видел. В Симферополе пробыл всего два дня и в Благовещение выступили на фронт. В Св. Воскресение сделали тридцативерстовый переход, а с понедельника были уже на фронте. 3 апр. был в бою. Выбивали красных с высот и сбили, несмотря на сильнейший огонь с их стороны. Сейчас мы зарылись в землю, опутались проволокой и ждем их наступления. Пока довольно тихо. Лишь артиллерийский огонь с их стороны. Живем в землянках. Сидим без книг - скука смертная. На земляных работах я получил солнечный удар. Голова опухла, как кочан. Опухоль скатилась на глаза - должен был ехать в тыл, но отказался из-за холеры и тифа в лазаретах. Сейчас опухоль спала. Целую всех».
Последнее из дошедших до нас писем Эфрона с Гражданской войны - к Максу Волошину от 24 сентября 1920 года: «Обучаю красноармейцев (пленных, конечно) пулеметному делу. Эта работа - отдых по сравнению с тем, что было до нее. После последнего нашего свидания я сразу попал в полосу очень тяжелых боев. Часто кавалерия противника бывала у нас в тылу, и нам приходилось очень туго. Но несмотря на громадные потери и трудности, свою задачу мы выполнили. Все дело было в том, у кого - у нас или у противника окажется больше «святого упорства». «Святого упорства» оказалось больше у нас».
Через неделю Сергей Эфрон сделал карандашную приписку: «За это время многое изменилось. Мы переправились на правый берег Днепра. Идут упорные кровопролитные бои. Очевидно, поляки заключили перемирие, ибо на нашем фронте появляются все новые и новые части. И все больше коммунисты, курсанты и красные добровольцы. Очень много убитых офицеров<…>" С Белой гвардией Сергей Эфрон проходит весь ее скорбный путь и в конце концов оказывается на берегах Влтавы - студентом пражского университета.
Часть I https://vittasim.livejournal.com/224870.html
Часть II https://vittasim.livejournal.com/225239.html
Часть III https://vittasim.livejournal.com/226041.html
Часть IV https://vittasim.livejournal.com/226337.html
Часть V https://vittasim.livejournal.com/226901.html
Часть VI https://vittasim.livejournal.com/227765.html
«Маринин дом» Дом-музей Марины Цветаевой Москва 2011 Составители Г.А. Данильева Н.Б. Шаинян
Анастасия Цветаева «Неисчерпаемое» Москва Отечество 1992
«Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели» Автор - составитель и автор текста Ю.М. Каган Москва Отечество 1992
http://www.plam.ru/literat/taina_gibeli_mariny_cvetaevoi/p7.php
http://www.gorchakov.org/publitzistika_efron.html
«Да, и еще кухня! Знаешь какая? Совсем непохожая! Не кухня! Очень большая, тоже разлатая, в два окна - это все направо, и совсем непонятно, куда эти окна выходят - тоже во двор, должно быть, - но не может же двор обходить все комнаты! Там должен быть другой дом, дом соседей... « (Марина Цветаева)
«Все было огромное, просторное, запущенное, пустынное, на простор и пустоту помноженное, и тон всему задавал чердак, спускавшийся на второй чердак и оттуда распространявшийся на все помещение вплоть до самых отдаленных и как будто бы сохранных его углов.» (Цветаева М.И. Повесть о Сонечке)
«Зиму 1919 г., как я уже сказала, мы - Аля, Ирина и я - жили в кухне, просторной, деревянной, залитой то солнцем, то луною, а - когда трубы лопнули - и водою, с огромной разливанной плитой, которую мы топили неудавшейся мушиной бумагой какого-то мимолетного квартиранта (бывали - и неизменно сплывали, оставляя все имущество: этот - клейкую бумагу, другой - тысяч пять листов неудавшегося портрета Розы Люксембург, еще другие - френчи и галифе... и все это оставалось - пылилось - и видоизменялось - пока не сжигалось)...» (Цветаева М.И. Повесть о Сонечке)
«Можно ли было (будучи мной) - не играя - жить целый год в кухне с нянькой и двумя детьми…выносить помойные ведра, стоять в очереди за воблой, - стирать - стирать - стирать! - все это, страстно желая писать стихи! - и быть счастливой» (Цветаева М. «Записные книжки»)
Небольшая деревянная лестница ведет в мансарду. Это- третий уровень квартиры. Длинная узкая комната со скошенным потолком под самой кровлей, с широким светлым окном во двор. О том, что представляла собой эта комната, говорят ее имена: - «бильярдная, «офицерская и во все времена - «восхитительная голубятня».
Когда я была в музее, в этой комнате была представлена экспозиция, рассказывающая о жизни Сергея Эфрона с 1915 - 1920 годы.
Сергей не был воином по призванию, но ему пришлось им стать. Слабое здоровье не позволило Эфрону сразу принять участие в Первой мировой войне. Из-за болезни лёгких он был признан лишь «ограниченно годным» к военной службе. В 1915 году студент Эфрон добровольно поступил братом милосердия на санитарный поезд.
потом закончил «ускоренный курс» юнкерского училища. 11 февраля 1917 года он был командирован в Петергофскую школу прапорщиков для прохождения службы. Через полгода зачислен в 56-й пехотный запасной полк, учебная команда которого находилась в Нижнем Новгороде.
Осенью 1917 года прапорщик Эфрон прибыл в Москву. Узнав из газет о перевороте в Петрограде, аресте Временного правительства, «я быстро оделся, захватил в боковой карман шинели револьвер<…> и полетел в полк, где, конечно, должны были собраться офицеры, чтобы сговориться о ближайших действиях… Незабываемая осень 17-го года. Думаю, вряд ли в истории России был год страшнее, по непередаваемому чувству распада, расползания, умирания, которое охватило нас всех. Десятки, потом сотни, впоследствии тысячи, с переполнившим душу «не могу», решили взять в руки меч. Это «не могу» и было истоком, основой нарождающегося добровольчества. - Не могу выносить зла, не могу видеть предательства, не могу соучаствовать, - лучше смерть. Зло олицетворялось большевиками».…». Из очерка С. Эфрона «Октябрь» (1917 г.), написанного уже в эмиграции.
В первый же день, сорвав с забора большевистскую листовку, только чудом не оказался расстрелянным пробольшевистски настроенными солдатами. Вместе с другими юнкерами участвовал в операции по уводу машин из захваченного большевиками гаража. Нес караул в Манеже. «Ночь темная. Стою, прижавшись к стене, и вонзаю взгляд в темноту. То здесь, то там гулко хлопают выстрелы<…> Впереди черная дыра Никитской. Переулки к Тверской заняты большевиками. Вдруг в темноте вспыхивают два огонька, почти одновременное: бах, бах<…> Со стороны Тверской забулькали пулеметы - один, другой. Где-то в переулке грохот разорванной гранаты».
Потом - попытка отбить у большевиков телефонную станцию. «Противника не видно. Но, невидимый, он обстреливает нас с крыш, из чердачных окон и черт знает еще откуда. Сухо и гадко хлопают пули по штукатурке и камню. Один падает. Другой, согнувшись, бежит за угол к автомобилю. На фланге трещит наш «максим», обстреливает вход на Мясницкую<…> За углом Мясницкой, на спине с разбитой головой - тело прапорщика. Под головой - невысохшая лужа черной крови. Немного поодаль, ничком, уткнувшись лицом в мостовую, - солдат».
В эти дни и обычным прохожим ходить по Москве страшно, а уж в офицерской-то форме… Александровское училище, где был организован главный оперативный штаб контрреволюционного командования Московского военного округа и заседал Совет офицерских депутатов, «оцеплено большевиками. Все выходы заняты. Перед училищем расхаживают красногвардейцы, обвешанные ручными гранатами и пулеметными лентами, солдаты<…> Когда кто-нибудь из нас приближается к окну, - снизу несется площадная брань, угрозы, показываются кулаки, прицеливаются в наши окна винтовками». Все находящиеся внутри училища чувствуют себя обреченными. Тогда Эфрон вместе со своим товарищем Гольцевым находят у ротного каптенармуса два рабочих полушубка, солдатские сапоги и папахи - и в этих маскарадных костюмах выскальзывают из училища.
Уже в декабре 1917 года окажется Сергей Эфрон в Новочеркасске, в Добровольческой армии. Буквально через несколько дней после прибытия в Белую армию Эфрон получает командировку в Москву - сформировать московский полк и по возможности добыть для него деньги.
Позднее Сергей Эфрон «в аду солдатского вагона» уехал в Ростов, куда с середины января были переведены части Добровольческой армии. 9 февраля (по старому стилю) 1918 года армия выступила из Ростова в поход на Екатеринодар - легендарный поход, вошедший в историю как 1-й Кубанский, или «Ледяной».
Многие участники этого похода оставили свои мемуары. Сам Эфрон в статье «О добровольчестве» впоследствии напишет: «…погромы, расстрелы, сожженные деревни, грабежи, мародерства, взятки, пьянство, кокаин и пр. и пр. Кто же они или, вернее, кем они были - героями-подвижниками или разбойниками-душегубами?» И сам отвечает: и тем и другим.
28 марта 1918 года Добровольческая армия начала штурм Екатеринодара. Так и не взяв город, потеряв генерала Корнилова, убитого прямым попаданием артиллерийской гранаты, армия отошла на Дон, где бушевало восстание казачества. 30 апреля восьмидесятидневный поход протяженностью более тысячи километров, пройденный более чем с сорока боями, закончился. Прапорщик Сергей Эфрон был награжден знаком отличия 1-й степени.
Вскоре Волошин в Коктебеле получает письмо от Эфрона, датированное 12 мая: «…только что вернулся из Армии, с которой совершил фантастический тысячеверстный поход. Я жив и даже не ранен - это невероятная удача, потому что от ядра корниловской армии почти ничего не осталось<…> Не осталось и одной десятой тех, с кем я вышел из Ростова<…> Живу сейчас на положении «героя» у очень милых местных буржуев. Положение мое очень неопределенно, - пока прикомандирован к чрезвычайной миссии при Донском правительстве. М.6., придется возвращаться в Армию, к-ая находится отсюда верстах в семидесяти. Об этом не могу думать без ужаса, ибо нахожусь в растерзанном состоянии. Нам пришлось около семисот верст пройти пешком по такой грязи, о какой не имел до сего времени понятия. Переходы приходилось делать громадные - до 65 верст в сутки. И все это я делал, и как делал! Спать приходилось по 3-4 часа - не раздевались мы три месяца - шли в большевистском кольце - под постоянным артиллерийским обстрелом. За это время было 46 больших боев. У нас израсходовались патроны и снаряды - приходилось и их брать с бою у болыпевиков<…> Наше положение сейчас трудное - что делать? Куда идти? Неужели все жертвы принесены даром? Страшно подумать, что это так».
Первую весточку о муже Цветаева получила 30 августа 1918 года - в день покушения на Ленина - или днем позже. Кто-то приехавший с Дона сообщил ей, что Эфрон жив. Двойная радость: Сергей жив, а Ленин убит (именно так ей было передано сообщение о покушении).
…Между тем Эфрон, переболевший тифом, в июне-июле оказывается в Коктебеле, вероятно, в отпуске и задерживается там на несколько месяцев. Но отпусков длиною в несколько месяцев не бывает. Видимо, после всего пережитого возвращаться в армию он не хочет. Во всяком случае, он намерен дождаться в Коктебеле приезда Марины с детьми.
Наконец, ждать дальше уже не имеет смысла - «Троцкий окончательно закрыл границы». Генерал А.В. Корвин-Круковский начал формировать так называемый Крымский корпус Добровольческой армии. Под угрозой военно-полевого суда все офицеры, находящиеся в Крыму, должны были явиться на призывные пункты. 3 декабря 1918 года Сергей Эфрон прибыл «на укомплектование» бывшего 1-го Офицерского, а теперь Марковского (в честь убитого генерала Маркова) полка.
Очередное известное письмо Эфрона в Коктебель - от 12 апреля 1920 года: «Дорогие - Христос Воскресе! Праздников в этом году я не видел. В Симферополе пробыл всего два дня и в Благовещение выступили на фронт. В Св. Воскресение сделали тридцативерстовый переход, а с понедельника были уже на фронте. 3 апр. был в бою. Выбивали красных с высот и сбили, несмотря на сильнейший огонь с их стороны. Сейчас мы зарылись в землю, опутались проволокой и ждем их наступления. Пока довольно тихо. Лишь артиллерийский огонь с их стороны. Живем в землянках. Сидим без книг - скука смертная. На земляных работах я получил солнечный удар. Голова опухла, как кочан. Опухоль скатилась на глаза - должен был ехать в тыл, но отказался из-за холеры и тифа в лазаретах. Сейчас опухоль спала. Целую всех».
Последнее из дошедших до нас писем Эфрона с Гражданской войны - к Максу Волошину от 24 сентября 1920 года: «Обучаю красноармейцев (пленных, конечно) пулеметному делу. Эта работа - отдых по сравнению с тем, что было до нее. После последнего нашего свидания я сразу попал в полосу очень тяжелых боев. Часто кавалерия противника бывала у нас в тылу, и нам приходилось очень туго. Но несмотря на громадные потери и трудности, свою задачу мы выполнили. Все дело было в том, у кого - у нас или у противника окажется больше «святого упорства». «Святого упорства» оказалось больше у нас».
Через неделю Сергей Эфрон сделал карандашную приписку: «За это время многое изменилось. Мы переправились на правый берег Днепра. Идут упорные кровопролитные бои. Очевидно, поляки заключили перемирие, ибо на нашем фронте появляются все новые и новые части. И все больше коммунисты, курсанты и красные добровольцы. Очень много убитых офицеров<…>" С Белой гвардией Сергей Эфрон проходит весь ее скорбный путь и в конце концов оказывается на берегах Влтавы - студентом пражского университета.
Часть I https://vittasim.livejournal.com/224870.html
Часть II https://vittasim.livejournal.com/225239.html
Часть III https://vittasim.livejournal.com/226041.html
Часть IV https://vittasim.livejournal.com/226337.html
Часть V https://vittasim.livejournal.com/226901.html
Часть VI https://vittasim.livejournal.com/227765.html
«Маринин дом» Дом-музей Марины Цветаевой Москва 2011 Составители Г.А. Данильева Н.Б. Шаинян
Анастасия Цветаева «Неисчерпаемое» Москва Отечество 1992
«Марина Цветаева в Москве. Путь к гибели» Автор - составитель и автор текста Ю.М. Каган Москва Отечество 1992
http://www.plam.ru/literat/taina_gibeli_mariny_cvetaevoi/p7.php
http://www.gorchakov.org/publitzistika_efron.html