Alcina Te Kanawa. Единственная ария.
Давно обещал себе написать что-то про мою самую любимую из странных певиц - Кири Те Канаву. Но, в силу моей к ней слишком иррациональной привязанности и некоторой обманчивости её певческого облика, ничего не написал. Может быть, ещё напишу.
Но вот тут представился повод её хотя бы упомянуть - Альцина. Или Альчина, если по-итальянски. Я с прошлой недели слушаю и переслушываю, смотрю и пересматриваю эту оперу. И неминуемо, сравнивая всех со всеми, набрёл на ту единственную арию из Альцины, которую Те Канава исполняла для специального генделевского телефильма, который один святой человек, перегнав с его VHS (!), выложил в спасительном ютюбе. Давайте скажем ему спасибо.
Что тут стоит иметь ввиду? Этот генделевский фильм записан двадцать лет назад, в девяносто третьем. Революция аутентизма (HIP - смешная аббревиатура, правда?) только-только перевернула мир. Аутентичных оркестров уже пруд пруди, а голоса лишь подоспевают, чтобы удовлетворить шквальный спрос на барочные оперы и занять тогда ещё свободные места. Молодых много, но и не все вокальные мастодонты успели вымереть . Кири Те Канаве - пятьдесят. До Кири партию Альчины на сцене пели Sutherland и Deutekom. В свои поздние концерты арии из неё вставляли все уходящие дивы старого века. Это мог быть большой оркестр, мог быть борочный или вообще фортепиано, но всегда старомодный вокал. Кири записала Генделя с Хогвудом, столпом аутентизма, и его Академией старинной музыки, с жильными струнами и многочисленными барочными аффектами. А уже с середины девяностых и по сегодняшний день на сцене Альцину споют и в каком-либо виде запишут Fleming, Di Donato, Sсhäfer, Harteros, Naglestad и далее по списку; арии из неё исполнят все барочницы мира (не могу пройти мимо того, как Kozena тихо и одержимо записала арию Ah! Mio cor). И все - в новой манере.
В тот момент пение кардинально изменилось. Изменилось даже не пение - ценности. Все названные певицы стараются звучать сверхвыразительно, подчёркнуто человечно, театрально. Романтические котурны испарились. Звук у всех стал другой. (Мельком замечу забавный факт, что - если говориь об Альцине - на временной границе с разных сторон оказались Кири Те Канава и её вокальная параллель и последовательница - Рене Флеминг.) Так вот, вплоть до времён Кири у всех - у Сазерленд, Дьютеком, даже у уже вполне барочной Auger (правильнее Огер, Одже или Ожэ?), - Альчина была волшебницей, колдуньей. Она была злом, злом прекрасным и недоступным в своём ангельском совершенстве. После - опять же у всех - она уже была человеком. Да, этот человек у Флеминг и у Шефер разный, но всё равно он рядом, среди нас. Можно было послушать и сказать: «Альчина - это я».
Кто она у Кири, реальный ли человек или романтическая героиня? Не знаю. Но в этом зазоре - её надо мною власть.
Сам минифильм, отрывок из которого вы только что видели, показательно называется «Колдунья». Ещё сажу, что Ombre pallide там не самое интересное достижение.
Альцина имеет дар - очаровывать людей. Она превращает всё самое страшное, пустое, уродливое в иллюзию молодости, красоты, силы и тех «зелёных полей», о которых тоскует Руджеро. Увлекаясь, хоть обычно и не слишком задерживаясь на объектах своих чар, она страстно зависима от очередного своего пленника - от Руджеро. Но друзья Руджеро разрушают иллюзию. Заставляют его увидеть реальный мир (пустыню - вместо полей, старуху - вместо красавицы). Как только он перестаёт верить в творения Альчины, её силы начинают её покидать. В этой арии она обращается к свои секретным помощникам, магическим духам (Ombre pallide - бледные тени), чтобы те помогли ей вернуть Руджеро. Но она не слышит ответа. Даже они выпали из-под её власти. Вместо классической «сцены призыва» (есть арии гнева, арии мести, арии соблазнения, арии-плачи, - вариантов целый миллион, и весь этот миллион жанрового разнообразия в данной опере представлен), мы получаем сцену бессилия.
Мимоходом замечу, что при постановках главный вопрос всегда: кто такая Альчина? А если его уточнить, то он будет звучать так: кто такие эти тени? Бывшие любовники, как в постановке Карсена? Демоны, как во времена Дзеффирелли? Мне милее сердцу вариант её внутренних голосов, её подсознательных сил. Да, Вилер и Морабито мне милее.
Ешё скажу, что ассоциативно тут вспоминается фильм Пазолини «Медея» с Каллас в титульной роли. В отличие от мифа, у Пазолини главное в фильме - это то, что Медея обладает неким даром, разговаривает с великими силами. Но как только она идёт за Ясоном, она теряет свой дар. «Я больше не слышу Солнца и Звёзд!» - это центральная сцена фильма. И её мучительное возвращение к ним, своему деду и бабкам, и есть история, рассказанная Пазолини.
Вот всё это я написал, чтобы сказать следующее:
У Кири Альцина в этой арии, в отличии от Хартерос или Флеминг, колдует. Точнее - она не «призывает», а выманивает эти «бледные тени». И в отличие от всех, она знает, что у неё ничего не выйдет. Прислушивается - но не слышит. Просит - но не надеется. В ней нет таких бабских драм, как у Ди Донато. В ней вообще нет драмы (в отличие от лучшей из Альцин - Шефер). Есть только постепенное истаивание, истекание. Идёт тихая, смиренна, кружевная, просительная борьба за и с неминуемо гаснущей силой. Она пытается схватить пролитую воду. И главное, что всегда и везде отличало Те Канаву, то, за что её любят, или не могут переносить (таких большинство), - её стеклянный тембр в верхнем регистре, холодный и безличностный (индивидуальный - да, моментально узнаваемый - да, но в нём нет тёплых и живых красок человеческого голоса), он всегда, из-за этой своей неодушевлённости, звучит как Высшая санкция, как божественный приговор, как черта, которую подводят перед тем, как написать слово «итог». Даже в старости, в две тысячи четвертом году, когда я слышал её на концерте, когда она много работала внизу и форсировала середину, её верх без каких-либо человеческих усилий отменял оркестр, накрывал и проявлял пространство. Он был высшей силой по отношению к тем полутора тысячам человек, что были тогда в зале.
P.S. Если стало интересно, то онлайн бесплатно и целиком оперу можно посмотреть здесь и послушать здесь. В первом случае это осенняя постановка из Вены с Минковским за пультом. Моргана - вне обсуждений, Руджеро - великолепная Касарова, а у Хартерос-Альчины, к сожалению, немного уставший голос по сравнению с её же миланским спектаклем. Во втором случае это запись эпохальной парижской постановки с Кристи и его Les Arts Florissants, прошлым летом транслированной по Радио Орфей с небольшим предваряющим рассказом критика Алексея Парина о самой опере и о Генделе.
Но вот тут представился повод её хотя бы упомянуть - Альцина. Или Альчина, если по-итальянски. Я с прошлой недели слушаю и переслушываю, смотрю и пересматриваю эту оперу. И неминуемо, сравнивая всех со всеми, набрёл на ту единственную арию из Альцины, которую Те Канава исполняла для специального генделевского телефильма, который один святой человек, перегнав с его VHS (!), выложил в спасительном ютюбе. Давайте скажем ему спасибо.
Что тут стоит иметь ввиду? Этот генделевский фильм записан двадцать лет назад, в девяносто третьем. Революция аутентизма (HIP - смешная аббревиатура, правда?) только-только перевернула мир. Аутентичных оркестров уже пруд пруди, а голоса лишь подоспевают, чтобы удовлетворить шквальный спрос на барочные оперы и занять тогда ещё свободные места. Молодых много, но и не все вокальные мастодонты успели вымереть . Кири Те Канаве - пятьдесят. До Кири партию Альчины на сцене пели Sutherland и Deutekom. В свои поздние концерты арии из неё вставляли все уходящие дивы старого века. Это мог быть большой оркестр, мог быть борочный или вообще фортепиано, но всегда старомодный вокал. Кири записала Генделя с Хогвудом, столпом аутентизма, и его Академией старинной музыки, с жильными струнами и многочисленными барочными аффектами. А уже с середины девяностых и по сегодняшний день на сцене Альцину споют и в каком-либо виде запишут Fleming, Di Donato, Sсhäfer, Harteros, Naglestad и далее по списку; арии из неё исполнят все барочницы мира (не могу пройти мимо того, как Kozena тихо и одержимо записала арию Ah! Mio cor). И все - в новой манере.
В тот момент пение кардинально изменилось. Изменилось даже не пение - ценности. Все названные певицы стараются звучать сверхвыразительно, подчёркнуто человечно, театрально. Романтические котурны испарились. Звук у всех стал другой. (Мельком замечу забавный факт, что - если говориь об Альцине - на временной границе с разных сторон оказались Кири Те Канава и её вокальная параллель и последовательница - Рене Флеминг.) Так вот, вплоть до времён Кири у всех - у Сазерленд, Дьютеком, даже у уже вполне барочной Auger (правильнее Огер, Одже или Ожэ?), - Альчина была волшебницей, колдуньей. Она была злом, злом прекрасным и недоступным в своём ангельском совершенстве. После - опять же у всех - она уже была человеком. Да, этот человек у Флеминг и у Шефер разный, но всё равно он рядом, среди нас. Можно было послушать и сказать: «Альчина - это я».
Кто она у Кири, реальный ли человек или романтическая героиня? Не знаю. Но в этом зазоре - её надо мною власть.
Click to viewСам минифильм, отрывок из которого вы только что видели, показательно называется «Колдунья». Ещё сажу, что Ombre pallide там не самое интересное достижение.
Альцина имеет дар - очаровывать людей. Она превращает всё самое страшное, пустое, уродливое в иллюзию молодости, красоты, силы и тех «зелёных полей», о которых тоскует Руджеро. Увлекаясь, хоть обычно и не слишком задерживаясь на объектах своих чар, она страстно зависима от очередного своего пленника - от Руджеро. Но друзья Руджеро разрушают иллюзию. Заставляют его увидеть реальный мир (пустыню - вместо полей, старуху - вместо красавицы). Как только он перестаёт верить в творения Альчины, её силы начинают её покидать. В этой арии она обращается к свои секретным помощникам, магическим духам (Ombre pallide - бледные тени), чтобы те помогли ей вернуть Руджеро. Но она не слышит ответа. Даже они выпали из-под её власти. Вместо классической «сцены призыва» (есть арии гнева, арии мести, арии соблазнения, арии-плачи, - вариантов целый миллион, и весь этот миллион жанрового разнообразия в данной опере представлен), мы получаем сцену бессилия.
Мимоходом замечу, что при постановках главный вопрос всегда: кто такая Альчина? А если его уточнить, то он будет звучать так: кто такие эти тени? Бывшие любовники, как в постановке Карсена? Демоны, как во времена Дзеффирелли? Мне милее сердцу вариант её внутренних голосов, её подсознательных сил. Да, Вилер и Морабито мне милее.
Ешё скажу, что ассоциативно тут вспоминается фильм Пазолини «Медея» с Каллас в титульной роли. В отличие от мифа, у Пазолини главное в фильме - это то, что Медея обладает неким даром, разговаривает с великими силами. Но как только она идёт за Ясоном, она теряет свой дар. «Я больше не слышу Солнца и Звёзд!» - это центральная сцена фильма. И её мучительное возвращение к ним, своему деду и бабкам, и есть история, рассказанная Пазолини.
Вот всё это я написал, чтобы сказать следующее:
У Кири Альцина в этой арии, в отличии от Хартерос или Флеминг, колдует. Точнее - она не «призывает», а выманивает эти «бледные тени». И в отличие от всех, она знает, что у неё ничего не выйдет. Прислушивается - но не слышит. Просит - но не надеется. В ней нет таких бабских драм, как у Ди Донато. В ней вообще нет драмы (в отличие от лучшей из Альцин - Шефер). Есть только постепенное истаивание, истекание. Идёт тихая, смиренна, кружевная, просительная борьба за и с неминуемо гаснущей силой. Она пытается схватить пролитую воду. И главное, что всегда и везде отличало Те Канаву, то, за что её любят, или не могут переносить (таких большинство), - её стеклянный тембр в верхнем регистре, холодный и безличностный (индивидуальный - да, моментально узнаваемый - да, но в нём нет тёплых и живых красок человеческого голоса), он всегда, из-за этой своей неодушевлённости, звучит как Высшая санкция, как божественный приговор, как черта, которую подводят перед тем, как написать слово «итог». Даже в старости, в две тысячи четвертом году, когда я слышал её на концерте, когда она много работала внизу и форсировала середину, её верх без каких-либо человеческих усилий отменял оркестр, накрывал и проявлял пространство. Он был высшей силой по отношению к тем полутора тысячам человек, что были тогда в зале.
P.S. Если стало интересно, то онлайн бесплатно и целиком оперу можно посмотреть здесь и послушать здесь. В первом случае это осенняя постановка из Вены с Минковским за пультом. Моргана - вне обсуждений, Руджеро - великолепная Касарова, а у Хартерос-Альчины, к сожалению, немного уставший голос по сравнению с её же миланским спектаклем. Во втором случае это запись эпохальной парижской постановки с Кристи и его Les Arts Florissants, прошлым летом транслированной по Радио Орфей с небольшим предваряющим рассказом критика Алексея Парина о самой опере и о Генделе.