Отправьте мещанство на Запад
Вот комната. Солнце. Жилое тепло.
Зеленое пекло в распахнутых окнах.
В еще не проветренном мире светло.
Он плавает в матовых ватных волокнах.
Вот важная мудрая кошка в лучах.
В оранжевых отблесках книги и кресла.
Слежавшийся мир. Человечий овраг.
Опять это вылезло. Снова воскресло.
Поэт проклинал свою комнату. Но
за это ему и платили дороже.
Но сердце поэта прогоркло давно
и стало на комнату очень похоже.
Бывало, оно воевало, круша
прогорклую кухню жилого адата.
Тут первый мятеж начинался когда-то,
тут первое слово сказала душа.
Но корни пустили и гнезда мы свили,
боялись, как нянек, домашних тишин,
и - словно традицию Бараташвили -
поставили стол, и тахту, и кувшин.
И демон, белесый как гипсовый слепок,
по комнатам ходит. И колокол воет:
«Не тронь, революция, этого склепа!
Не двигай вещей! Не ломай бытовое!»
Поэты, не тратьте на опись чернил.
Изменим страну и обрушим гранит.
Но комнатный демон лицо сохранил.
И комната рухлядь свою сохранит.
Иль дайте ей визу, на Запад отправьте -
к лжецам-эмигрантам, к поэтам без тем.
Отправьте к изменникам собственной правде -
на Запад, на Запад - и к черту затем.
Вот в комнату входят и небо и пихта,
влетает луна вместо маленьких ламп.
Поэт! Если ты не потомок каких-то
прапрадедов - сердце разбей пополам,
на две половины, и выкинь одну!
Останется лучшая, верная в бое.
И комната лопнет в прожилках обоев.
И книги ей тоже объявят войну.
И время ей бросит «прощай», уходя,
и ласточек горсть, и последний звоночек
у двери, и листья, и капли дождя.
Так время с одной из жилых одиночек
простится, на волю навек уходя.
Помогут ей ласточки, незаселенной,
поможет ей солнце, пустой и большой.
Поэты придут из деревни зеленой
бороться с ее постаревшей душой.
1927 Симон Чиковани
Зеленое пекло в распахнутых окнах.
В еще не проветренном мире светло.
Он плавает в матовых ватных волокнах.
Вот важная мудрая кошка в лучах.
В оранжевых отблесках книги и кресла.
Слежавшийся мир. Человечий овраг.
Опять это вылезло. Снова воскресло.
Поэт проклинал свою комнату. Но
за это ему и платили дороже.
Но сердце поэта прогоркло давно
и стало на комнату очень похоже.
Бывало, оно воевало, круша
прогорклую кухню жилого адата.
Тут первый мятеж начинался когда-то,
тут первое слово сказала душа.
Но корни пустили и гнезда мы свили,
боялись, как нянек, домашних тишин,
и - словно традицию Бараташвили -
поставили стол, и тахту, и кувшин.
И демон, белесый как гипсовый слепок,
по комнатам ходит. И колокол воет:
«Не тронь, революция, этого склепа!
Не двигай вещей! Не ломай бытовое!»
Поэты, не тратьте на опись чернил.
Изменим страну и обрушим гранит.
Но комнатный демон лицо сохранил.
И комната рухлядь свою сохранит.
Иль дайте ей визу, на Запад отправьте -
к лжецам-эмигрантам, к поэтам без тем.
Отправьте к изменникам собственной правде -
на Запад, на Запад - и к черту затем.
Вот в комнату входят и небо и пихта,
влетает луна вместо маленьких ламп.
Поэт! Если ты не потомок каких-то
прапрадедов - сердце разбей пополам,
на две половины, и выкинь одну!
Останется лучшая, верная в бое.
И комната лопнет в прожилках обоев.
И книги ей тоже объявят войну.
И время ей бросит «прощай», уходя,
и ласточек горсть, и последний звоночек
у двери, и листья, и капли дождя.
Так время с одной из жилых одиночек
простится, на волю навек уходя.
Помогут ей ласточки, незаселенной,
поможет ей солнце, пустой и большой.
Поэты придут из деревни зеленой
бороться с ее постаревшей душой.
1927 Симон Чиковани