Дубина народной войны и правящие круги России на примере награждения в 1812 году
Очень интересный очерк, отражающий отношение знати к "дубине народной войны" в 1812 году.
Бартошевич В. В. "Из истории награждения крестьянских партизан 1812 г.: медаль За любовь к отечеству".
В настоящем очерке рассматривается история наградной медали «За любовь к отечеству», содержащая некоторые новые данные об участниках крестьянского партизанского движения в 1812 г. и противоречивом отношении к этому движению правящих кругов России.
* * *
Медаль «За любовь к отечеству» известна давно. Напомним, что на лицевой ее стороне помещены погрудное, вправо обращенное профильное изображение Александра I и дуговая надпись: «Александръ I Имп. Всеросс.», на обрезе шеи портрета латинским шрифтом дана подпись главного медальера С.-Петербургского Монетного двора К.Леберехта, а на оборотной стороне внутри дубового венка, перевитого сверху и снизу лентами, надпись в пять строк: «За любовь къ отечеству 1812». Подлинники - в серебре, диаметр 28 мм, сверху ушко для ношения
Относительно предназначения этой награды и ее фактического использования давно сложилось вполне однозначное мнение. Уже в «Собрании русских медалей», изданном в 1840-1846 гг. Археографической комиссией, было указано: «Раздавалась бывшим в ополчении 1812 года»1. В дальнейшем тезис о награждении ею участников народного ополчения, или, как его называли еще, Земского войска 1812 г., с несущественными разночтениями прослеживается в работах Д.П.Струкова2, В.П.Смирнова3, В.А.Ашика4, И.М.Холодковского и Н.Н.Годлевского5, а также в работах ряда зарубежных авторов, в частности В.Г.Рихтера6 и Е.С.Молло7. Из современных авторов наиболее подробно о рассматриваемой медали писал А.Н.Луппол. В статье, опубликованной к 150-летию Отечественной войны, говоря о факте ее учреждения, автор замечает, что она была «последней из наград 1812 г.», предназначалась «для строевых чинов Земского войска» и «носилась на Андреевской ленте»8.
Усомниться в правильности этого традиционного взгляда автора заставили следующие обстоятельства.
1. В положениях об ополчениях 1812 г. объявлялось об учреждении медали для отличившихся в боях нижних чинов и даже указывалось, что награжденным ею будут выплачиваться пожизненные пенсии9, однако никаких сведений о том, что такая награда действительно существовала и что ею была медаль «За любовь к отечеству» в опубликованных документах и исследованиях об истории ополчений 1812 г., как и в мемуарной литературе, обнаружить не удалось10. Не мог не настораживать и тот факт, что крупнейший знаток истории обмундирования, вооружения и наград русской армии А.В.Висковатов, характеризуя 12 воинских наград эпохи Александра I, в том числе и ополченскую медаль 1807 г., медаль «За любовь к отечеству» в свой перечень не включил11.
2. Медаль «За любовь к отечеству» чрезвычайно редка. Насколько удалось выяснить, в подлинниках ее имеют лишь Государственный Исторический музей в Москве12 и Государственный Эрмитаж13, в то время как другие награды за войну 1812 г. часто встречаются не только в музейных собраниях, где они представлены иногда десятками экземпляров, но и в частных коллекциях. Если принять во внимание, что в народном ополчении 1812 г. было более 400 тыс. человек, большая часть которых принимала непосредственное участие в боевых действиях, столь большая редкость награды, специально учрежденной для ополченцев, представляется необъяснимой загадкой.
Обращение к архивным материалам и изучение периодической печати 1812-1813 гг. позволили установить, что в действительности медаль эта никакого отношения к награждению ополченцев не имела. Вместе с тем выяснилась ее подлинная история.
* * *
Отношение господствующего класса к крестьянскому партизанскому движению - одному из ярчайших проявлений народного характера Отечественной войны 1812 г. - было, как известно, противоречивым. Не менее противоречивым оказалось и его отношение к награждению участников этого движения.
Командование армии, прежде всего в лице М.И.Кутузова, глубже других понимавшего характер войны и с учетом этого строившего свои стратегические планы, считало, что при сохранении решающей роли регулярных войск, подкрепляемых ополчениями, важную роль в разгроме врага должны сыграть также народные партизанские силы. Исходя из этого, главнокомандующий, многие боевые генералы и офицеры, особенно из числа войсковых партизан, принимали разнообразные меры, чтобы развязать стихию народной борьбы с оккупантами. К числу таких мер Кутузов относил, в частности, популяризацию методов и результатов народной войны в печати и оперативное награждение отличившихся партизан. Используя свою власть, он немедленно награждал тех крестьян и мещан, о подвигах которых ему докладывали14. Вместе с тем понятно, что такие награждения не могли быть многочисленными, поскольку получаемая непосредственно в ходе боевых действий информация касалась больше результатов патриотической самодеятельности народа, чем имен отличившихся15. В период же контрнаступления, когда партизанская активность достигла наивысшего развития, Главная квартира, находясь в постоянных передвижениях, вообще не имела возможности вести сколько-нибудь результативную работу по выявлению отличившихся вневойсковых партизан.
Для позиции Кутузова характерно, однако, что он пытался привлечь к этому вопросу внимание Александра I. Так, 24 октября фельдмаршал направил императору специальное донесение о партизанских действиях крестьян Московской и Калужской губерний. Указывая в нем, что «многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами», главнокомандующий писал: «Подвиги сии <...> велики, многочисленны и восхитительны духу россиянина». Он просил царя публично одобрить действия населения этих губерний и тем самым «возбудить подобное соревнование в жителях прочих наших губерний»16.
Александр I и его окружение не могли, конечно, не понимать, что исход войны в огромной степени зависит от участия в ней народных масс. Поэтому в царских манифестах все сословия призывались к единодушной борьбе с врагом. Но, видя в стихийном вооружении народа опасность для крепостнического строя, правительственные верхи всеми силами старались ограничить развитие народной инициативы строго контролируемыми рамками. В связи с этим интересы национально-освободительной борьбы приносились часто в жертву полицейско-охранительным соображениям. Активное самодеятельное участие народа в боевых действиях таило в себе, с точки зрения правящих кругов, опасность того, что осознание крестьянством своей роли в освобождении страны неизбежно будет способствовать развитию у них чувств гражданственности и собственного достоинства, несовместимых с их бесправным положением. Поэтому действия крестьянских партизан старались не предавать широкой огласке; если в изданиях походной типографии Главной квартиры эти действия прославлялись, то в столичных газетах и журналах сведения о них из официальных сообщений о ходе боевых действий нередко изымались - подчас по личному указанию императора17.
Стремление к замалчиванию успехов народного партизанского движения определило отношение Александра I и к награждению отличившихся крестьян. Из-за сугубой деликатности вопроса правительственные взгляды ни в каких документах, разумеется, четко не формулировались. Судить о политике правительства в этом вопросе можно поэтому только по его практическим действиям. В этой связи следует обратить внимание прежде всего на тот факт, что ни самим Александром, ни какими бы то ни было правительственными органами как в ходе войны, так и после ее окончания не было дано никаких указаний о выявлении народных героев и представлении их к награждению. Это имело определяющее значение, потому что народные партизанские силы в отличие от армии и ополчений не вели учета своих боевых действий и не имели в своей среде никого, кто мог бы представлять к наградам. Что же касается губернских и уездных властей, то можно было заранее предвидеть, что без ясных указаний о том, к каким именно наградам можно представлять крестьян и кто должен этим заниматься, широкой инициативы проявлено не будет.
Вопрос, однако, усложнялся тем, что указанными двумя подходами к награждению крестьян дело не ограничилось. С приближением войны к победоносному завершению и особенно после ее окончания с советами и просьбами отметить заслуги народных партизан к Александру I стали обращаться видные представители самых реакционных кругов дворянства, близкие к правительству, но не понимавшие или не разделявшие его подхода. Они исходили из того, что если представить подвиги крепостных крестьян как проявление всенародной любви к священной особе императора и выражение единства престола, дворянства и народных масс, то хорошо разрекламированные монаршие милости послужат укреплению самодержавно-помещичьей власти и предотвращению социальных смут.
Объективно сторонники этой точки зрения предлагали использовать народный героизм, чтобы стимулировать развитие царистских иллюзий и других консервативных черт патриархальной крестьянской психологии. Показательна в этом отношении записка, направленная Александру I 18 октября 1812 г. генерал-адъютантом Ф.П.Уваровым. Пользуясь особым расположением императора, Уваров изложил свое мнение с солдатской прямотой. Отметив, что «враг рода человеческого» оставил Москву, он советует «оным воспользоваться»: «<...>не теряя ни мало времени, возбудить еще более умы и сердца твоих подданных, показав им всю справедливость и чувства к их подвигам; а между тем оное будет и новым оружием против того яда, который, со вступлением врагов в Москву, излиться на всю империю готовился».
Итак, если продемонстрировать народу царские милости, то это будет “новым оружием” против тех социальных потрясений, которые ожидались в связи с вражеским нашествием и страх перед которыми отнюдь не прошел с началом изгнания врага. Далее автор записки наивно замечает: «Я полагаю, что Ваше Величество о всех таковых народных подвигах к защите веры, к любви государя, к спасению отечества, конечно, уже извещены, но не могу надивиться, как сие не обнародовано по всей России». И он вновь настоятельно советует: «<...> нужно оным пользоваться и, не теряя времени, опровергнуть все зло готовящееся. Вот то время, как мне кажется, что вам, государь, следует оказать свою признательность дворянству и народу, объясня, сколь сильно единодушие, ими оказанное <...> Таковая твоя, государь, признательность к дворянам, к народу <...> сблизит тебя, государь, еще более с твоими подданными. А таковые струны к защите отечества натягивать необходимо <...>»18.
Для Александра I Уваров никогда не был, конечно, сколько-нибудь авторитетным политическим советчиком, но в данном случае он выражал мнение ряда влиятельных представителей консервативного дворянства, которое заслуживало внимания. Не мог император открыто пренебречь и официальными донесениями Кутузова. Формальным ответом и Кутузову и сторонникам точки зрения, изложенной Уваровым, послужил манифест от 3 ноября 1812 г., в котором в самой общей форме изъявлялась благодарность богу, войскам русским, «знаменитому дворянству», «почтенному купечеству», и, наконец, «верному народу» - мещанам и крестьянам. «Из донесений главнокомандующего и других генералов, - говорилось в нем, - с сердечным удовольствием видели мы, что во многих губерниях, а особливо в Московской и Калужской, поселяне сами собой ополчались, избирали из себя предводителей, и не только никакими прельщениями врагов не были уловлены, но с мученическою твердостию претерпевали все наносимые ими удары». После пересказа нескольких фраз из донесения Кутузова от 24 октября следовало: «Почитаем за долг и обязанность сим нашим всенародным объявлением изъявить пред целым светом благодарность нашу и отдать должную справедливость храброму, верному и благочестивому народу российскому»19.
По сути дела манифест от 3 ноября в завуалированной форме выражал тот взгляд, который позже, в манифесте от 30 августа 1814 г., будет лаконично выражен словами, приобретшими печальную известность: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от бога». В нем не только ничего не говорилось об освобождении от крепостной зависимости, на что надеялись крестьяне, но и вообще не было пожаловано или хотя бы обещано народу каких-либо «милостей», пусть даже по частным и второстепенным вопросам.
Однако вопрос о награждении какими-нибудь знаками некоторых из наиболее отличившихся крестьянских партизан манифестом от 3 ноября 1812 г. снят не был. Еще до, а особенно после его появления сведения об успехах народной войны независимо от желания правительства стали приобретать широкую известность. В конце 1812 г. краткие заметки о действиях крестьян все чаще помещаются в органах периодической печати различной политической окраски - в «Сыне отечества», «Северной почте» и других изданиях, а с января 1813 г. по материалам, переданным Ф.В.Ростопчиным, обстоятельные статьи о крестьянских партизанах Московской губернии начал печатать один из самых консервативных журналов того времени - «Русский вестник»20. Подвиги крестьян подавались издателем «Русского вестника» С.Н.Глинкой как проявление верноподданнических и религиозных чувств народа, но вместе с тем в публикуемых статьях относительно подробно описывались эпизоды партизанской войны в Подмосковье и назывались имена отличившихся партизан. Примерно в это же время начинают выпускаться и пользуются огромным успехом теребеневские, венециановские и анонимные сатирические листы, значительная часть которых была посвящена прославлению крестьянских подвигов.
В этой обстановке даже и при отсутствии правительственных указаний к Александру I стали все же поступать единичные ходатайства о награждении некоторых отличившихся крестьян. Понятно, что запретить делать такие представления или оставлять их без внимания император не мог. В связи с этим возник вопрос о том, чем же конкретно жаловать представляемых, поскольку никаких наград, установленных специально для крестьян, не существовало. Но политическую остроту вопрос этот приобрел, по-видимому, не сразу. Пока речь шла о небольшом числе представленных, Александр I не испытывал, очевидно, особого беспокойства и потому приказывал обычно отметить крестьянских партизан солдатской наградой - Знаком отличия Военного ордена21. Самым крупным из таких награждений в ходе войны было пожалование в конце 1812 г. Знака отличия Военного ордена 10 партизанам Сычевского уезда Смоленской губернии. Представление было сделано зятем царя, принцем Г.Ольденбургским, по рапорту сычевского предводителя дворянства Н.М.Нахимова, который заверял, что все партизанское движение в уезде находилось под его непосредственным контролем и руководством, явно стараясь этим обратить внимание на собственные заслуги. Примечательно, что Нахимов и его ближайший помощник земский исправник Е.Богуславский получили ордена, а среди представленных и награжденных партизан не было ни одного простого крестьянина (четверо являлись господскими бурмистрами, трое старостами и пр.)22.
Однако в начале 1813 г. от графа Ф.В.Ростопчина поступило представление, которое не могло не показаться императору из ряда вон выходящим: московский главнокомандующий ходатайствовал о награждении сразу 50 крестьянских партизан, значительную часть которых составляли простые мужики «от сохи», при этом самодеятельные отряды, в состав которых входили представляемые, действовали против неприятеля чаще всего совершенно самостоятельно, без всякого дворянского руководства, в связи с чем часть партизан была выделена как «начальствовавшие»23. Игнорировать это представление было невозможно, особенно если учесть, что имена отличившихся крестьян и описание их подвигов Ростопчин передал уже в «Русский вестник» как «примерные деяния веры и верности». Но и пожаловать всем представленным Знак отличия Военного ордена Александр I счел невозможным. Нетрудно понять почему. Дело состояло не в том, конечно, что заслуги представленных партизан были неодинаковыми и поэтому нельзя было всем им давать одинаковые награды: подвиги солдат и унтер-офицеров тоже ведь бывали разными, однако единственной наградой для них был “солдатский Георгий”. Суть вопроса заключалась в том, что имеющие Знак отличия Военного ордена получали некоторые льготы, делавшие эту награду особо почитаемой и популярной.
Важнейшими из них были две. Согласно первой - на одну треть увеличивалось жалованье, а после отставки добавка превращалась в пожизненную пенсию. Применительно к крестьянам этот вопрос решался просто: поскольку никакого жалованья за свою партизанскую деятельность они не получали, то и никаких пенсий им не положено. Но сложнее обстояло дело со второй льготой, по которой награжденный не мог быть подвергнут телесному наказанию. Это преимущество не гарантировало, правда, награжденным нижним чинам избавление от “бытовых” пощечин и зуботычин, но во всяком случае их нельзя было подвергать публичной экзекуции, для этого требовалось решение военного суда о лишении награды. Нелепо было бы объявить, что эта льгота на крестьян не распространяется. Но, с другой стороны, не мог же император запретить помещикам пороть своих крестьян. Между тем применение душевладельцами телесных наказаний к имеющим этот почетный знак неизбежно порождало бы возмущение как среди крестьян, так и - в случаях огласки - среди либерально настроенного дворянства. Именно поэтому, надо полагать, крепостным-ополченцам в предвидении их возвращения после войны в «первобытное состояние» Знак отличия Военного ордена давался весьма скупо. В полной мере эта неприятная проблема возникла и при рассмотрении инициативы Ростопчина, поскольку число и состав представленных им к награждению крестьян, по мнению Александра I, выходили за пределы разумного.
В связи с этим создалась ситуация, требующая какого-то особого подхода. Если признано было невозможным наградить всех представленных солдатским знаком отличия, то возможное решение состояло, казалось бы, в учреждении для крестьянских партизан какой-нибудь специальной скромной награды. Однако объявление о ее создании неминуемо стимулировало бы появление новых и, возможно, многочисленных представлений, а массовое награждение крепостных в какой бы то ни было форме никак не входило в намерения правительства. Другое возможное решение, позволявшее избежать широких награждений, заключалось в том, чтобы использовать существовавшую практику персонального награждения недворян шейными медалями, которые не имели определенного статута. Но такие медали жаловались обычно купцам, промышленникам или мелким чиновникам, крестьянам же в исключительных случаях и в строго индивидуальном порядке, а никак не целым группам. Отказались поэтому и от этого варианта. В итоге по представлению Ростопчина было принято хитроумное решение, которое и повлекло за собой появление медали «За любовь к отечеству».
Попробуем разобраться в мотивах, которыми руководствовался Ф.В.Ростопчин, делая свое представление. В общем плане московский главнокомандующий исходил, конечно, из тех же соображений, что и Ф.П.Уваров. Но если подход Уварова к этому вопросу был чисто умозрительным, то у Ростопчина были и вполне конкретные причины, заставившие его пойти на такой шаг. По своим политическим взглядам он был, как известно, не просто консерватором, но реакционером самого крайнего толка. Панически боясь народных возмущений и революционных потрясений, Ростопчин с маниакальной настойчивостью из года в год предупреждал царя о возможных бунтах и гибели самодержавно-дворянского строя, подозревая, кажется, и самого самодержца в попустительстве революционной заразе. Своей особой заслугой в войне 1812 г. он считал то, что «сохранил Москву до 2 сентября в тишине и охранил государство от семян бунта <...>»24. С.Н.Глинка, его единомышленник и почитатель, вспоминал, что на сделанное им предложение вооружить крестьянские дружины, которые могли бы «сильно тревожить Наполеона», московский главнокомандующий откровенно ответил: «Мы еще не знаем, как повернется русский народ»25.
Продолжение следует.
Бартошевич В. В. "Из истории награждения крестьянских партизан 1812 г.: медаль За любовь к отечеству".
В настоящем очерке рассматривается история наградной медали «За любовь к отечеству», содержащая некоторые новые данные об участниках крестьянского партизанского движения в 1812 г. и противоречивом отношении к этому движению правящих кругов России.
* * *
Медаль «За любовь к отечеству» известна давно. Напомним, что на лицевой ее стороне помещены погрудное, вправо обращенное профильное изображение Александра I и дуговая надпись: «Александръ I Имп. Всеросс.», на обрезе шеи портрета латинским шрифтом дана подпись главного медальера С.-Петербургского Монетного двора К.Леберехта, а на оборотной стороне внутри дубового венка, перевитого сверху и снизу лентами, надпись в пять строк: «За любовь къ отечеству 1812». Подлинники - в серебре, диаметр 28 мм, сверху ушко для ношения
Относительно предназначения этой награды и ее фактического использования давно сложилось вполне однозначное мнение. Уже в «Собрании русских медалей», изданном в 1840-1846 гг. Археографической комиссией, было указано: «Раздавалась бывшим в ополчении 1812 года»1. В дальнейшем тезис о награждении ею участников народного ополчения, или, как его называли еще, Земского войска 1812 г., с несущественными разночтениями прослеживается в работах Д.П.Струкова2, В.П.Смирнова3, В.А.Ашика4, И.М.Холодковского и Н.Н.Годлевского5, а также в работах ряда зарубежных авторов, в частности В.Г.Рихтера6 и Е.С.Молло7. Из современных авторов наиболее подробно о рассматриваемой медали писал А.Н.Луппол. В статье, опубликованной к 150-летию Отечественной войны, говоря о факте ее учреждения, автор замечает, что она была «последней из наград 1812 г.», предназначалась «для строевых чинов Земского войска» и «носилась на Андреевской ленте»8.
Усомниться в правильности этого традиционного взгляда автора заставили следующие обстоятельства.
1. В положениях об ополчениях 1812 г. объявлялось об учреждении медали для отличившихся в боях нижних чинов и даже указывалось, что награжденным ею будут выплачиваться пожизненные пенсии9, однако никаких сведений о том, что такая награда действительно существовала и что ею была медаль «За любовь к отечеству» в опубликованных документах и исследованиях об истории ополчений 1812 г., как и в мемуарной литературе, обнаружить не удалось10. Не мог не настораживать и тот факт, что крупнейший знаток истории обмундирования, вооружения и наград русской армии А.В.Висковатов, характеризуя 12 воинских наград эпохи Александра I, в том числе и ополченскую медаль 1807 г., медаль «За любовь к отечеству» в свой перечень не включил11.
2. Медаль «За любовь к отечеству» чрезвычайно редка. Насколько удалось выяснить, в подлинниках ее имеют лишь Государственный Исторический музей в Москве12 и Государственный Эрмитаж13, в то время как другие награды за войну 1812 г. часто встречаются не только в музейных собраниях, где они представлены иногда десятками экземпляров, но и в частных коллекциях. Если принять во внимание, что в народном ополчении 1812 г. было более 400 тыс. человек, большая часть которых принимала непосредственное участие в боевых действиях, столь большая редкость награды, специально учрежденной для ополченцев, представляется необъяснимой загадкой.
Обращение к архивным материалам и изучение периодической печати 1812-1813 гг. позволили установить, что в действительности медаль эта никакого отношения к награждению ополченцев не имела. Вместе с тем выяснилась ее подлинная история.
* * *
Отношение господствующего класса к крестьянскому партизанскому движению - одному из ярчайших проявлений народного характера Отечественной войны 1812 г. - было, как известно, противоречивым. Не менее противоречивым оказалось и его отношение к награждению участников этого движения.
Командование армии, прежде всего в лице М.И.Кутузова, глубже других понимавшего характер войны и с учетом этого строившего свои стратегические планы, считало, что при сохранении решающей роли регулярных войск, подкрепляемых ополчениями, важную роль в разгроме врага должны сыграть также народные партизанские силы. Исходя из этого, главнокомандующий, многие боевые генералы и офицеры, особенно из числа войсковых партизан, принимали разнообразные меры, чтобы развязать стихию народной борьбы с оккупантами. К числу таких мер Кутузов относил, в частности, популяризацию методов и результатов народной войны в печати и оперативное награждение отличившихся партизан. Используя свою власть, он немедленно награждал тех крестьян и мещан, о подвигах которых ему докладывали14. Вместе с тем понятно, что такие награждения не могли быть многочисленными, поскольку получаемая непосредственно в ходе боевых действий информация касалась больше результатов патриотической самодеятельности народа, чем имен отличившихся15. В период же контрнаступления, когда партизанская активность достигла наивысшего развития, Главная квартира, находясь в постоянных передвижениях, вообще не имела возможности вести сколько-нибудь результативную работу по выявлению отличившихся вневойсковых партизан.
Для позиции Кутузова характерно, однако, что он пытался привлечь к этому вопросу внимание Александра I. Так, 24 октября фельдмаршал направил императору специальное донесение о партизанских действиях крестьян Московской и Калужской губерний. Указывая в нем, что «многие тысячи неприятеля истреблены крестьянами», главнокомандующий писал: «Подвиги сии <...> велики, многочисленны и восхитительны духу россиянина». Он просил царя публично одобрить действия населения этих губерний и тем самым «возбудить подобное соревнование в жителях прочих наших губерний»16.
Александр I и его окружение не могли, конечно, не понимать, что исход войны в огромной степени зависит от участия в ней народных масс. Поэтому в царских манифестах все сословия призывались к единодушной борьбе с врагом. Но, видя в стихийном вооружении народа опасность для крепостнического строя, правительственные верхи всеми силами старались ограничить развитие народной инициативы строго контролируемыми рамками. В связи с этим интересы национально-освободительной борьбы приносились часто в жертву полицейско-охранительным соображениям. Активное самодеятельное участие народа в боевых действиях таило в себе, с точки зрения правящих кругов, опасность того, что осознание крестьянством своей роли в освобождении страны неизбежно будет способствовать развитию у них чувств гражданственности и собственного достоинства, несовместимых с их бесправным положением. Поэтому действия крестьянских партизан старались не предавать широкой огласке; если в изданиях походной типографии Главной квартиры эти действия прославлялись, то в столичных газетах и журналах сведения о них из официальных сообщений о ходе боевых действий нередко изымались - подчас по личному указанию императора17.
Стремление к замалчиванию успехов народного партизанского движения определило отношение Александра I и к награждению отличившихся крестьян. Из-за сугубой деликатности вопроса правительственные взгляды ни в каких документах, разумеется, четко не формулировались. Судить о политике правительства в этом вопросе можно поэтому только по его практическим действиям. В этой связи следует обратить внимание прежде всего на тот факт, что ни самим Александром, ни какими бы то ни было правительственными органами как в ходе войны, так и после ее окончания не было дано никаких указаний о выявлении народных героев и представлении их к награждению. Это имело определяющее значение, потому что народные партизанские силы в отличие от армии и ополчений не вели учета своих боевых действий и не имели в своей среде никого, кто мог бы представлять к наградам. Что же касается губернских и уездных властей, то можно было заранее предвидеть, что без ясных указаний о том, к каким именно наградам можно представлять крестьян и кто должен этим заниматься, широкой инициативы проявлено не будет.
Вопрос, однако, усложнялся тем, что указанными двумя подходами к награждению крестьян дело не ограничилось. С приближением войны к победоносному завершению и особенно после ее окончания с советами и просьбами отметить заслуги народных партизан к Александру I стали обращаться видные представители самых реакционных кругов дворянства, близкие к правительству, но не понимавшие или не разделявшие его подхода. Они исходили из того, что если представить подвиги крепостных крестьян как проявление всенародной любви к священной особе императора и выражение единства престола, дворянства и народных масс, то хорошо разрекламированные монаршие милости послужат укреплению самодержавно-помещичьей власти и предотвращению социальных смут.
Объективно сторонники этой точки зрения предлагали использовать народный героизм, чтобы стимулировать развитие царистских иллюзий и других консервативных черт патриархальной крестьянской психологии. Показательна в этом отношении записка, направленная Александру I 18 октября 1812 г. генерал-адъютантом Ф.П.Уваровым. Пользуясь особым расположением императора, Уваров изложил свое мнение с солдатской прямотой. Отметив, что «враг рода человеческого» оставил Москву, он советует «оным воспользоваться»: «<...>не теряя ни мало времени, возбудить еще более умы и сердца твоих подданных, показав им всю справедливость и чувства к их подвигам; а между тем оное будет и новым оружием против того яда, который, со вступлением врагов в Москву, излиться на всю империю готовился».
Итак, если продемонстрировать народу царские милости, то это будет “новым оружием” против тех социальных потрясений, которые ожидались в связи с вражеским нашествием и страх перед которыми отнюдь не прошел с началом изгнания врага. Далее автор записки наивно замечает: «Я полагаю, что Ваше Величество о всех таковых народных подвигах к защите веры, к любви государя, к спасению отечества, конечно, уже извещены, но не могу надивиться, как сие не обнародовано по всей России». И он вновь настоятельно советует: «<...> нужно оным пользоваться и, не теряя времени, опровергнуть все зло готовящееся. Вот то время, как мне кажется, что вам, государь, следует оказать свою признательность дворянству и народу, объясня, сколь сильно единодушие, ими оказанное <...> Таковая твоя, государь, признательность к дворянам, к народу <...> сблизит тебя, государь, еще более с твоими подданными. А таковые струны к защите отечества натягивать необходимо <...>»18.
Для Александра I Уваров никогда не был, конечно, сколько-нибудь авторитетным политическим советчиком, но в данном случае он выражал мнение ряда влиятельных представителей консервативного дворянства, которое заслуживало внимания. Не мог император открыто пренебречь и официальными донесениями Кутузова. Формальным ответом и Кутузову и сторонникам точки зрения, изложенной Уваровым, послужил манифест от 3 ноября 1812 г., в котором в самой общей форме изъявлялась благодарность богу, войскам русским, «знаменитому дворянству», «почтенному купечеству», и, наконец, «верному народу» - мещанам и крестьянам. «Из донесений главнокомандующего и других генералов, - говорилось в нем, - с сердечным удовольствием видели мы, что во многих губерниях, а особливо в Московской и Калужской, поселяне сами собой ополчались, избирали из себя предводителей, и не только никакими прельщениями врагов не были уловлены, но с мученическою твердостию претерпевали все наносимые ими удары». После пересказа нескольких фраз из донесения Кутузова от 24 октября следовало: «Почитаем за долг и обязанность сим нашим всенародным объявлением изъявить пред целым светом благодарность нашу и отдать должную справедливость храброму, верному и благочестивому народу российскому»19.
По сути дела манифест от 3 ноября в завуалированной форме выражал тот взгляд, который позже, в манифесте от 30 августа 1814 г., будет лаконично выражен словами, приобретшими печальную известность: «Крестьяне, верный наш народ, да получат мзду свою от бога». В нем не только ничего не говорилось об освобождении от крепостной зависимости, на что надеялись крестьяне, но и вообще не было пожаловано или хотя бы обещано народу каких-либо «милостей», пусть даже по частным и второстепенным вопросам.
Однако вопрос о награждении какими-нибудь знаками некоторых из наиболее отличившихся крестьянских партизан манифестом от 3 ноября 1812 г. снят не был. Еще до, а особенно после его появления сведения об успехах народной войны независимо от желания правительства стали приобретать широкую известность. В конце 1812 г. краткие заметки о действиях крестьян все чаще помещаются в органах периодической печати различной политической окраски - в «Сыне отечества», «Северной почте» и других изданиях, а с января 1813 г. по материалам, переданным Ф.В.Ростопчиным, обстоятельные статьи о крестьянских партизанах Московской губернии начал печатать один из самых консервативных журналов того времени - «Русский вестник»20. Подвиги крестьян подавались издателем «Русского вестника» С.Н.Глинкой как проявление верноподданнических и религиозных чувств народа, но вместе с тем в публикуемых статьях относительно подробно описывались эпизоды партизанской войны в Подмосковье и назывались имена отличившихся партизан. Примерно в это же время начинают выпускаться и пользуются огромным успехом теребеневские, венециановские и анонимные сатирические листы, значительная часть которых была посвящена прославлению крестьянских подвигов.
В этой обстановке даже и при отсутствии правительственных указаний к Александру I стали все же поступать единичные ходатайства о награждении некоторых отличившихся крестьян. Понятно, что запретить делать такие представления или оставлять их без внимания император не мог. В связи с этим возник вопрос о том, чем же конкретно жаловать представляемых, поскольку никаких наград, установленных специально для крестьян, не существовало. Но политическую остроту вопрос этот приобрел, по-видимому, не сразу. Пока речь шла о небольшом числе представленных, Александр I не испытывал, очевидно, особого беспокойства и потому приказывал обычно отметить крестьянских партизан солдатской наградой - Знаком отличия Военного ордена21. Самым крупным из таких награждений в ходе войны было пожалование в конце 1812 г. Знака отличия Военного ордена 10 партизанам Сычевского уезда Смоленской губернии. Представление было сделано зятем царя, принцем Г.Ольденбургским, по рапорту сычевского предводителя дворянства Н.М.Нахимова, который заверял, что все партизанское движение в уезде находилось под его непосредственным контролем и руководством, явно стараясь этим обратить внимание на собственные заслуги. Примечательно, что Нахимов и его ближайший помощник земский исправник Е.Богуславский получили ордена, а среди представленных и награжденных партизан не было ни одного простого крестьянина (четверо являлись господскими бурмистрами, трое старостами и пр.)22.
Однако в начале 1813 г. от графа Ф.В.Ростопчина поступило представление, которое не могло не показаться императору из ряда вон выходящим: московский главнокомандующий ходатайствовал о награждении сразу 50 крестьянских партизан, значительную часть которых составляли простые мужики «от сохи», при этом самодеятельные отряды, в состав которых входили представляемые, действовали против неприятеля чаще всего совершенно самостоятельно, без всякого дворянского руководства, в связи с чем часть партизан была выделена как «начальствовавшие»23. Игнорировать это представление было невозможно, особенно если учесть, что имена отличившихся крестьян и описание их подвигов Ростопчин передал уже в «Русский вестник» как «примерные деяния веры и верности». Но и пожаловать всем представленным Знак отличия Военного ордена Александр I счел невозможным. Нетрудно понять почему. Дело состояло не в том, конечно, что заслуги представленных партизан были неодинаковыми и поэтому нельзя было всем им давать одинаковые награды: подвиги солдат и унтер-офицеров тоже ведь бывали разными, однако единственной наградой для них был “солдатский Георгий”. Суть вопроса заключалась в том, что имеющие Знак отличия Военного ордена получали некоторые льготы, делавшие эту награду особо почитаемой и популярной.
Важнейшими из них были две. Согласно первой - на одну треть увеличивалось жалованье, а после отставки добавка превращалась в пожизненную пенсию. Применительно к крестьянам этот вопрос решался просто: поскольку никакого жалованья за свою партизанскую деятельность они не получали, то и никаких пенсий им не положено. Но сложнее обстояло дело со второй льготой, по которой награжденный не мог быть подвергнут телесному наказанию. Это преимущество не гарантировало, правда, награжденным нижним чинам избавление от “бытовых” пощечин и зуботычин, но во всяком случае их нельзя было подвергать публичной экзекуции, для этого требовалось решение военного суда о лишении награды. Нелепо было бы объявить, что эта льгота на крестьян не распространяется. Но, с другой стороны, не мог же император запретить помещикам пороть своих крестьян. Между тем применение душевладельцами телесных наказаний к имеющим этот почетный знак неизбежно порождало бы возмущение как среди крестьян, так и - в случаях огласки - среди либерально настроенного дворянства. Именно поэтому, надо полагать, крепостным-ополченцам в предвидении их возвращения после войны в «первобытное состояние» Знак отличия Военного ордена давался весьма скупо. В полной мере эта неприятная проблема возникла и при рассмотрении инициативы Ростопчина, поскольку число и состав представленных им к награждению крестьян, по мнению Александра I, выходили за пределы разумного.
В связи с этим создалась ситуация, требующая какого-то особого подхода. Если признано было невозможным наградить всех представленных солдатским знаком отличия, то возможное решение состояло, казалось бы, в учреждении для крестьянских партизан какой-нибудь специальной скромной награды. Однако объявление о ее создании неминуемо стимулировало бы появление новых и, возможно, многочисленных представлений, а массовое награждение крепостных в какой бы то ни было форме никак не входило в намерения правительства. Другое возможное решение, позволявшее избежать широких награждений, заключалось в том, чтобы использовать существовавшую практику персонального награждения недворян шейными медалями, которые не имели определенного статута. Но такие медали жаловались обычно купцам, промышленникам или мелким чиновникам, крестьянам же в исключительных случаях и в строго индивидуальном порядке, а никак не целым группам. Отказались поэтому и от этого варианта. В итоге по представлению Ростопчина было принято хитроумное решение, которое и повлекло за собой появление медали «За любовь к отечеству».
Попробуем разобраться в мотивах, которыми руководствовался Ф.В.Ростопчин, делая свое представление. В общем плане московский главнокомандующий исходил, конечно, из тех же соображений, что и Ф.П.Уваров. Но если подход Уварова к этому вопросу был чисто умозрительным, то у Ростопчина были и вполне конкретные причины, заставившие его пойти на такой шаг. По своим политическим взглядам он был, как известно, не просто консерватором, но реакционером самого крайнего толка. Панически боясь народных возмущений и революционных потрясений, Ростопчин с маниакальной настойчивостью из года в год предупреждал царя о возможных бунтах и гибели самодержавно-дворянского строя, подозревая, кажется, и самого самодержца в попустительстве революционной заразе. Своей особой заслугой в войне 1812 г. он считал то, что «сохранил Москву до 2 сентября в тишине и охранил государство от семян бунта <...>»24. С.Н.Глинка, его единомышленник и почитатель, вспоминал, что на сделанное им предложение вооружить крестьянские дружины, которые могли бы «сильно тревожить Наполеона», московский главнокомандующий откровенно ответил: «Мы еще не знаем, как повернется русский народ»25.
Продолжение следует.