Брюггская заутреня и битва при Куртре. Простолюдины против рыцарей
С тех пор, как первобытно общинный строй сменился рабовладельческим, люди непрестанно задумываются над проблемой господства одних представителей человеческого рода над другими.
Насилие, эксплуатация, унижение со стороны господ не только не позволяет огромным массам людей развить свои задатки, использовать свои творческие силы во благо себе и обществу, не только делает невыносимым и физическое, и моральное состояние угнетенных, но и замедляет тем самым развитие самого общества в целом.
Многие исторические свидетельства разных эпох говорят о том, что народные массы бесстрашно вступали в борьбу за равноправие. Иногда им удавалось одерживать крупные победы, но до завершения этой борьбы далеко еще и сейчас.
Господствующие классы не только подавляют восстания народных масс физически. Они, используя все возможные (в том числе и нечистоплотные) средства, с завидным упорством пытаются подвести общество к признанию своего фундаментального превосходства. Если это произойдет, то уже ничто не помешает «господам» «обоснованно» вершить насилие над «рабами» не только, а сегодня уже и не столько в материальном, сколько в сущностном и психологическом плане.
«Хозяева жизни» во все времена обладали серьезными возможностями влияния на происходившие процессы, ввиду этого хроника народных восстаний чаще всего вписывается в анналы истории именно с точки зрения господствующего класса. Точнее говоря, восставшие представляются на суд потомков как масса агрессивных по своей сути грабителей. Те же человеческие трагедии, которые довели их до отчаяния и ярости, как правило, остаются в тени или замалчиваются. Порой борьбу народа за освобождение сопровождают интриги и манипуляции со стороны господ, и даже прямое использование народного недовольства для достижения своих целей. Иной раз ее представляют, как борьбу одного народа против другого, и очень непросто проследить истинно народные корни тех или иных исторических событий.
Но в истории города Брюгге и Фландрии начала XIV века есть восстание, в котором его народные корни отчетливо прослеживаются, в том числе и по свидетельствам современников.
Это Брюггская заутреня (18 мая 1302 г.) и битва при Куртре (11 июля 1302 г.) или битва золотых шпор (The Battle of the Golden Spurs). Значение победы при Куртре усиливается еще и тем, что здесь народное ополчение одержало победу над потомственным рыцарством, тем самым доказав, что простой человек, отстаивающий свои права способен на почти сверхъестественное мужество и силу.
В XI - XII вв. В Западной Европе набирало силу коммунальное движение - борьба растущих городов за самоуправление и независимость от крупных землевладельцев. Чаще всего руководила борьбой городская коммуна, поэтому называться такие поселения стали самоуправляющимися городами-коммунами. В результате победы горожане обретали личную свободу и коммунальные вольности: республиканское правление, свои органы законодательной и исполнительной власти, правоохранительные органы, суды, ополчение, право устанавливать внутренние налоги, в полной мере распоряжаться городской казной. Каждый, кто приходил из деревни в город через некоторое время мог считать себя свободным гражданином. Не даром тогда говорилось, что «городской воздух делает свободным». Эти преобразования явились одним из самых существенных факторов роста городского производства.
Свободные граждане, хорошо понимали, что значит для них завоевание самоуправления и равенства перед законом. Осознавая все перспективы, открывающиеся перед каждым достойным человеком, они готовы были трудиться для укрепления своего положения и благополучия города-коммуны. Горожане с воодушевлением участвовали в организации новых предприятий, в общественной жизни города, в защите его от нападений извне. Ведь благополучие города было залогом их собственного благополучия.
Брюгге получил городское право и стал городом-коммуной в 1128 году. В результате бурного роста и выгодного географического положения он вскоре стал одним из крупных промышленных центров Западной Европы, насчитывая при этом около 50 тыс. жителей.
Но не все было гладко в жизни коммун. С одной стороны, на власть в городах-коммунах все время посягала потомственная земельная аристократия. С другой стороны ремесленников угнетали местные патриции - разбогатевшие горожане (влиятельные бюргеры, буржуазия, состоятельное купечество). Они стремились не только оттеснить народные массы от самоуправления, но ущемляли их финансово, вынуждая вести полунищее существование.
Власть в Брюгге стремился захватить граф Фландрии Ги Дампьер, который вел непримиримую борьбу с городскими коммунами. В этой борьбе он хитростью и обещаниями привлекал на свою сторону простой народ Брюгге, недовольный поведением патрициата. В сложившейся ситуации городской верхушке пришлось искать помощи извне. Фламандцы заключили договор о защите от Дампьера с французским королем Филиппом IV Красивым. Разумеется на определенных, выгодных для Филиппа условиях.
Разгромив Дампьера Филипп оставил во Фландрии наместника Жака де Шатийона и свои гарнизоны.
Для того чтобы понять, как события развивались дальше, дадим слово древнему летописцу из Флорентийской республики Джованни Виллани, который описывает рассматриваемые события в своем историческом произведении «Новая хроника или история Флоренции»:
КАК ПРОСТОЙ НАРОД БРЮГГЕ ВОССТАЛ ПРОТИВ ФРАНЦУЗСКОГО КОРОЛЯ И ПЕРЕБИЛ ФРАНЦУЗОВ
«Мы уже говорили в одной из глав, что французский король стал полновластным господином Фландрии, в 1299 году заточил в тюрьму графа и двух его сыновей, поместил в стране свои гарнизоны и подчинил ее своим судьям.
Младшие ремесленники Брюгге - ткачи, сукновалы, мясники, сапожники и прочие - обратились к королю за справедливостью и поднесли ему прошение, чтобы их работа оплачивалась сполна, а непомерные налоги были снижены. Но требования коммуны Брюгге не были выслушаны, а вместо того королевские судьи, подкупленные богатыми бюргерами, посадили в тюрьму вожаков ремесленников и простонародья, главными из которых были ткач Пьер Леруа (Петер де Конинк) и мясник Джамбрида (Ян Брейдель) и еще три десятка цеховых и ремесленных старшин.
Пьер Леруа был предводителем и зачинщиком всех дел коммуны и за смелость его прозвали Ле Руа, по-фламандски - Коникруа, то есть Пьер Король. Был он бедным ткачом, росту небольшого, невзрачного вида, кривой на один глаз и лет имел уже за шестьдесят. Он не знал ни французского языка, ни латыни, зато на родном фламандском говорил горячо и искренне - так, что во всей Фландрии никто не мог с ним сравниться. Своими речами он побудил всю страну к великим свершениям, поэтому и заслуживает быть упомянутым.
Из-за ареста его и его товарищей тощий народ взбунтовался и захватил предместье, то есть замок, где находились заключенные и правители города, перебил многих горожан и силой освободил своих вождей. После этого горожане заключили между собой перемирие и обратились к королю в Париж. Их тяжбу разбирали целый год, но в конце концов, благодаря деньгам, истраченным богатыми фламандскими бюргерами при королевском дворе, был вынесен приговор против простого народа.
Когда известие об этом достигло Брюгге, коммуна вооружилась и подняла мятеж, но, опасаясь королевских отрядов и крупных буржуа, восставшие покинули город и отправились в Дамм в трех верстах от Брюгге, где убили королевских служителей и судью, а также ограбили и перебили богатых горожан. Потом эта разъяренная толпа отчаявшихся людей перешла в Андибург и устроила там подобную же расправу и наконец они добрались до графского замка под названием Мала, в трех верстах от Брюгге. Эта крепость, в которой находился судья Брюгге с шестьюдесятью королевскими солдатами, была взята приступом и все французы беспощадно истреблены.
Эти события и растущая сила простонародья так напугали брюггских бюргеров, что они послали за помощью во Францию, и король немедленно отправил к ним мессера Жака де Сен-Поля, главного судью Фландрии, с полутора тысячами французских рыцарей и множеством пеших солдат. В Брюгге они заняли дворцы коммуны Алла и все городские крепления, расставив повсюду свои гарнизоны, так что в городе царили беспокойство и тревога. Силы и отвага простого народа беспрестанно возрастали, и по Божьему произволению пришло время наказать гордыню и алчность богатых бюргеров и сокрушить высокомерие французов.
Остававшиеся в Брюгге ремесленники и простолюдины устроили заговор и поклялись друг другу положить все силы, чтобы уничтожить французов и крупных буржуа. Они послали своих гонцов к беглецам в Дамм и Андибург, возглавляемым Пьером Леруа и Джамбридой, и призвали их в Брюгге. А те, распаленные своими победами и убийствами французов, развернули знамена и в ночь на (...), как было условлено, привели свое войско, состоящее из мужчин и женщин, в Брюгге. Тем легче было это сделать, что король приказал засыпать рвы и снести городские ворота. Войдя в город, они снеслись с теми, кто был внутри, и, восклицая на своем языке, непонятном для французов: "Да здравствует коммуна, смерть французам!", перегородили улицы. Тут началось поголовное истребление французов, и у кого из фламандцев в доме они были на постое, те их убивали или вели на площадь Алла, где собрались вооруженные защитники коммуны. Там пленников ожидала такая же участь - их рубили на куски. Французы, которые в поднявшейся суматохе пытались вооружиться, обнаруживали, что хозяева попрятали их уздечки и седла. Кому удавалось сесть на коня, те не могли проехать по перегороженным улицам, из окон в них кидали камни и многие были перебиты на улице. Женщины при этом проявляли больше усердия, чем мужчины. Побоище продолжалось целый день и всего погибло от меча, камней и выброшенными из окон башен и дворцов Алла, где стоял гарнизон, больше тысячи двухсот французских кавалеристов и две тысячи пеших солдат. Все улицы и площади Брюгге были залиты кровью и усеяны трупами французов, которые не убрали и за три дня, свозя их в телегах за город и сбрасывая в ямы, выкопанные в полях. Много было истреблено и богатых бюргеров, дома которых подверглись разграблению.
Мессер Жак де Сен Поль (Шатийон) с немногими людьми бежал из города и спасся, благодаря тому, что жил недалеко от выхода. Приключилась эта напасть в (...) месяце 1301 года».
Восставшим удалось захватить многие замки в округе. Те французы, которым удалось выжить после схватки, в том числе и Шатийон, укрылись в Куртре.
Этот день вошел в историю как "Брюггская заутреня", а фламандцы называли его "Доброй пятницей".
Как мы видим история здесь гораздо сложнее, чем просто борьба за освобождение от власти французов. По свидетельству Виллани народ, не получивший удовлетворения своих совершенно мирных и справедливых требований, ополчился не только на французов, но и на городскую буржуазную верхушку, на которую опирались французы и которая на самом деле и была одной из крупнейших причин всех народных бед.
Но народный протест не достиг своей цели. У вожаков восстания не было опыта в подобных делах, им не хватало дальновидности и понимания истинных причин их бедственного положения. Обратив свой гнев на французов, горожане, мало чего добились. Но при этом они восстановили против фламандцев могущественного противника, и теперь им нужно было умереть или сражаться.
Коммуна Брюгге обратилась к другим фламандским городам с призывом выступить вместе с ними против французов. Многие города были готовы к борьбе. Они оказали восставшим помощь людьми, вооружением и деньгами.
Давайте теперь снова дадим слово хронисту:
ОБ ОГРОМНОМ И ТЯЖКОМ ПОРАЖЕНИИ, КОТОРОЕ ФЛАМАНДЦЫ НАНЕСЛИ ФРАНЦУЗАМ ПРИ КУРТРЕ
«После восстания в Брюгге и избиения французов вожди и капитаны Брюггской коммуны задумались о том, что, затеяв столь великое дело и выступив против короля Франции и его подданных, они навряд ли смогут сами справиться с такой ношей, не имея единого правителя и не ожидая помощи ниоткуда. Поэтому они призвали из Брабанта молодого Гийома де Жюльера… Как только его пригласили в Брюгге, чтобы отомстить французам за брата, он тотчас же оставил свою должность и прибыл во Фландрию. …Молодой Ги, сын графа Фландрского от второй жены, графини Намюрской, прибыл во Фландрию и соединился с Гийомом де Жюльером, своим племянником, и они совместно возглавили восставший против французского короля народ Фландрии.
…Затем мессер Ги с пятнадцатью тысячами пеших фламандцев напал на Куртре и занял весь город, за исключением королевского замка, сильно укрепленного и обороняемого французской пехотой и конницей. Королевский гарнизон в замке храбро защищался и с помощью своих машин и камнеметных орудий разрушил и сжег немалую часть города, но из-за внезапного нападения фламандцев он не успел запастись продовольствием, поэтому французы просили короля как можно скорее прислать подмогу. Король нимало не медля отправил туда доброго графа Артуа, своего дядю и члена французского дома, с семью тысячами благородных рыцарей, графами, герцогами, владельцами замков, носителями перевязей (о самых главных мы упомянем), а также с сорока тысячами пеших солдат, в том числе десятью тысячами арбалетчиков. Добравшись до холма напротив Куртре по дороге в Турнэ, это войско разбило там лагерь на расстоянии полуверсты от замка».
Силы фламандцев же, по данным Виллани были таковы:
«Всего у них насчитывалось двадцать тысяч пехотинцев, а лошадей имели только знатные господа. Решив во имя Божье и мессера святого Георгия принять бой, фламандцы вышли из Куртре и сняли свой лагерь по ту сторону реки Ли. Они перебрались на равнину перед городом, где проходит дорога на Гент, и здесь построились в боевые порядки. Преимущество этого мудрого решения заключалось в том, что через всю равнину проходит ров, отводящий стекающиеся в него воды в реку Ли. В ширину этот ров имеет более пяти локтей, в глубину - три локтя, и нет насыпи, которая была бы видна издалека, так что он становится заметен не прежде, чем к нему подъедешь. По свою сторону рва фламандцы выстроились вдоль него в виде полумесяца, повторяя его изгиб. Все они спешились, в том числе и дворяне и рыцари, которые, как и простой народ, приготовились защищать свои ряды от прорыва французской конницы.
Кто обзавелся копьем (копья у них окованные железом с острием наподобие тех, что используются при охоте на дикого кабана), кто - суковатыми дубинами величиной с древко копья с большим заостренным железным наконечником и железным кольцом. Это грубое и варварское орудие, позволяющее бить и колоть, они называют "годендак", то есть по-нашему "добрый день". Так они встали плечом к плечу, не располагая другим наступательным или оборонительным оружием, будучи людьми бедными и неопытными в ратном деле, но отчаявшимися в спасении.
Видя мощь своих врагов, они предпочитали пасть в бою, чем бежать, сдаться в плен и умереть в мучениях. Перед строем прошел священник в полном облачении с телом Христовым, которое все могли видеть, но вместо причастия каждый положил в рот немного земли.
Мессер Ги Фландрский и мессер Гийом де Жюльер проехали по рядам, призывая ополченцев храбро сражаться против спесивых и надменных французов, причинивших столько обид им и их государям. Также они напомнили о том, что станет с побежденными, если верх одержат французы, говорили, что фламандцы сражаются за правое дело, защищая свою жизнь и своих детей. Еще военачальники наставляли прежде всего поражать и ранить рыцарских коней. Мессер Ги произвел на поле сражения собственной рукой в рыцари доблестного Пьера Леруа и сорок других членов коммуны, обещая после победы обеспечить каждого из них рыцарским состоянием».
Вряд ли стоит добавлять, что фламандцы получили приказ сражаться до последнего, не брать пленных, не брать добычу. Ожидаемый накал битвы не располагал к таким вольностям.
«Граф Артуа, капитан и полководец французского войска, видя, что фламандцы построились к бою, развернул свои полки и спустился на равнину, ближе к противнику. Он построил свое войско в десять рядов...
Это было самое славное войско, которое когда-либо собирал правивший тогда французский король и в котором собрался весь цвет рыцарства и баронов королевства Франции, Брабанта, Эно и Рейнской долины. Когда оба войска выстроились друг перед другом для битвы, мессер Жан де Берле, мессер Симоне из Пьемонта, Бонифацио, капитаны чужеземных солдат и арбалетчиков, весьма умудренные и опытные воины, предстали перед коннетаблем и обратились к нему с такой речью (нижеприведенные диалоги на первый взгляд несущественные отражают одну из версий начала боя. Согласно Виллани оно представляется совершенно необдуманным, в то время как современные историки предполагают совсем другое поведение французов.): "Сир, ради Бога, пускай победа останется за этими отчаянными фламандскими простолюдинами и не будем подвергать опасности цвет мирового рыцарства. Мы хорошо знаем повадки фламандцев - лишившись всякой надежды на спасение, они вышли из Куртре, чтобы сразиться или бежать, лагерь они разбили снаружи, а в городе оставили свой скудный скарб и пищу. Вы построите кавалерию, а мы с нашими солдатами, привычными к вылазкам и набегам, с нашими арбалетчиками и другими пехотинцами, которых у нас вдвое больше, чем их всех, вклинимся между ними и городом, атакуем их с разных сторон и будем беспокоить целый день мелкими схватками и стычками. Фламандцы любят поесть и вечно заняты едой и питьем, так что, если мы заставим их поголодать и попоститься, они быстро утомятся и растратят силы, потому что не смогут подкрепиться. Тогда они расстроят свои ряды и покинут поле боя, а вы, увидев это, навалитесь на них со своей конницей и без потерь одержите победу". Так оно и случилось бы, но кого Бог хочет погубить, того он лишает ума, а правосудие Божье карает за грехи. Совет военачальников очень понравился коннетаблю, так что он отправился вместе с ними к графу Артуа и пересказал ему их предложение, как мог лучше. Но тот ответил ему с упреком: "Plus diable; ces sont des conseilles des Lombards, et vous connetable avez en encore du poil de loup". Этим он хотел сказать, что коннетабль не был верен королю, потому что его дочь была замужем за мессером Вильгельмом Фландрским. Тогда коннетабль, взбешенный этим упреком, сказал графу: "Sire, si vous verrez ou j'irai, vouz irez bien avant" - и очертя голову бросился на верную смерть. Развернув свои знамена, он храбро напал на врага, не зная о преграждавшем дорогу рве, о котором мы упоминали выше.
Когда рыцари достигли рва, фламандцы атаковали их с обеих сторон, поражая своими дубинками-годендаками головы их коней, отчего те становились на дыбы и поворачивали обратно.
Порыв коннетабля и его людей увлек за собой графа Артуа и другие отряды французов, которые, пришпоривая лошадей, последовали за ним один за другим, в надежде пробить и рассеять фламандскую шеренгу грудью своих аргамаков.
Но случилось обратное: из-за напора задних рядов отряды коннетабля и графа Артуа попали в ров и столпились около него.
Поднялась такая пыль, что сзади ничего не было видно, а шум сражения и крики мешали нападающим узнать о допущенной оплошности и о несчастье, случившемся с их передовым отрядом. Напротив, они рвались вперед, подгоняя коней, которые падали и вставали на дыбы, так что всадники сталкивались друг с другом, тонули и гибли во множестве, или почти все, не получив даже удара копьем или мечом.
Фламандцы, стоявшие сомкнутым строем на краю рва, только наблюдали, как французы заполняют его, и им оставалось лишь приканчивать всадников и оглушать или вспарывать брюхо коням. Через малое время ров не только был полон, но над ним выросла целая гора трупов. В этом побоище французы не могли достать неприятеля, а в производимой ими давке сталкивались и убивали друг друга, хотя стремились своим натиском сокрушить фламандцев. Когда почти все французские ряды столпились в замешательстве, не имея другого выхода, как падать в ров или оставаться в неподвижной тесноте, потому что пути ни вперед, ни назад не было, сохранившие силы фламандцы тронули с места свои почти свежие фланги.
Одним из них командовал мессер Ги Фландрский, другим - мессер Гийом де Жюльер, которые совершили в этот день чудеса храбрости. Пешие фламандцы перешли ров и окружили французов, так что один грубый мужик свободно мог перерезать горло нескольким дворянам.
Так французы потерпели поражение и были перебиты - из всего знатного рыцарства спаслись только мессер Луи де Клермон, граф де Сен-Поль и граф Булонский с немногими другими - говорят, потому, что не рвались в бой, и за это во Франции их потом осуждали и презирали. Все прочие герцоги, графы, бароны и кавалеры пали на поле битвы, а некоторые при отступлении погибли во рвах и топях. Всего французы потеряли убитыми более шести тысяч рыцарей и бессчетное множество пехотинцев, в плен же никого не брали.
После этого разгрома честь и слава старинной знатности и отваги французов сильно приуменьшились, ибо цвет мирового рыцарства был разбит и унижен своими же подданными, самыми худородными людьми на свете - ткачами, сукновалами, работниками низких ремесел и занятий. Они были столь чужды воинскому делу, что из презрения к их малодушию другие народы мира называли фламандцев "жирными кроликами". Но после этих побед уважение к ним стало так высоко, что один пеший фламандец с годендаком в руке стоил двух французских рыцарей».
Фламандцы некоторое время преследовали спасавшихся бегством французов, которые бежали к Турнэ и Лиллю. Победители снимали с рыцарей золотые шпоры - один из признаков рыцарского достоинства. Эти шпоры были водружены в церкви Куртре в память полной победы фламандского народа над французскими рыцарями.
«Брюггская заутреня» и битва при Куртре - события достаточно известные. Но чаще всего они обсуждаются лишь как часть национально-освободительной борьбы Фландрии. В лучшем случае упоминаются тяжесть налогового бремени под пятой французов и роль Англии, как дополнительного катализатора народных выступлений в крупных фламандских городах. Тот факт, что население фламандских городов само по себе было неоднородно, причем его различные слои находились в состоянии открытого или подспудного противоборства, чаще всего обходится молчанием. Но если принять его во внимание, то картина победы фламандцев изменится радикальным образом.
В каком-то смысле можно сказать, что после этой победы начинается новая эра в общественной жизни не только Брюгге, Фландрии, Франции, но и всей Европы. И эта эра характеризуется отчетливым пониманием того, что народные массы не являются «кроликами», которых можно безнаказанно и со спокойной совестью отправлять на кухню.
Памятник в городе Кортрейке (Куртре), посвященный победе в Битве золотых шпор
В заключение добавлю, что при описании битвы намеренно взят только один источник: Джованни Виллани (2 я половина XIII в. - 1348) «Новая хроника или история Флоренции». Этот источник имеет серьезное значение при обсуждении проблемы не только потому что представляет собой свидетельство современника тех событий. Важно и то, что Виллани происходил родом из Флоренции, как и Брюгге бывшей городом-коммуной и оплотом республиканизма в Северной Италии. Как и Брюгге Флоренция прошла путь борьбы с феодальным укладом, как и Брюгге совершила стремительный рывок промышленного роста и точно так же болезненно решала этико-политические и социально-экономические проблемы. Можно так же отметить, что сходной окажется и их дальнейшая судьба.
Именно поэтому Виллани было нетрудно различить специфику тех событий, которую вряд ли могли выявить другие хронисты. Хотя и его картину нельзя назвать полной и окончательной, поскольку понимание интересов крупных политических игроков вероятно не было ему доступно.