Московская окраина 60 -70 г.г. XX века
Господи, молю и прошу тебя, пусть у них, у моих родных, там на небесах всё будет хорошо!
Мои воспоминания.
Зимние "глюки" здесь: https://tsira-seven.livejournal.com/11040.html
** Из семейной истории:
Деревянный, 2-этажный и 2-х подъездный сруб на 8 коммунальных квартир, располагался на южной окраине Москвы в посёлке "Выселки", за оградой военного городка.
С фасадной стороны дома, рядом с парадными подъездами, жильцами первых этажей были устроены небольшие палисаднички с заборчиками, за которыми хозяева рассаживали цветы. Я очень хорошо помню высокие стебли цветов с жёлтыми шарами на верху. Они были подвязаны верёвочкой, а поддерживала этот букетище палка, вертикально воткнутая в землю. Цветы были золотыми! Они покачивали своими шляпками в разные стороны, как будто приветствовали входящих в дом людей. Я тоже кивала им и любовалась их "высокой, до самого подоконника, красотой"! Это был вход в наш подъезд. У входа во второй подъезд тоже был разбит палисадник, но внутри него были невысокие цветочки и какие именно я не помню.
Варшавское шоссе в 1975 году. Канаву/мою аллейку видно вдоль шоссе. Слева на фотографии за деревьями военный городок.
Деревянный дом наш тоже видно. Он крайний, пониже, чем дом в военном городке
За домом росли плодово-ягодные кустарники и яблочно-вишнёвые невысокие деревца. Были грядки с луком, редиской, петрушкой, укропом, морковкой. У бабушки на этой земляной территории была только овощная грядка, кустиков со смородиной и малиной у нас не было. Я слышала, как иногда об этом вспоминали и немного горевали мои родные, что пришлось отдать "свои земли" соседям, после того, как умер дедушка. За "садовыми" наделами, располагался военный городок - цивилизованная община из семей военнослужащих. У них в домах было всё, даже водопровод.
В центре городка, на площади, как памятник, стояла водяная колонка, напоминающая огромный носик подземного самовара, которого нам видно не было. Был виден только его носище. Он торчал из земли одиноким столпом в кепочке. Сзади под кепочкой был рычаг, который надо было сильно надавить, чтобы вода из ноздрей полилась. Вода вылетая оттуда, как из ноздрей дракона и ударяясь о камни внизу, веером разбрызгивалась вокруг, создавая летом лёгкую прохладцу, весной и осенью холодный душ. Для того, чтобы дно ведра не испачкать, "водоносильщики" вешали на крючок носа ведро за железную дужку. Ведро раскачивалось, когда в него заливалась вода и надо было придерживать его рукой, чтобы H2O не выплёскивалась. Для переноски ведёр от колонки до дома, коромыслами пользовались не все носильщики. Чаще, воду в вёдрах, просто носили в руках. Мне доверяли нести небольшое ведёрко, которое я по дороге, почти полностью, расплёскивала. Бабушка не сердилась, а смеялась и говорила:
- Несёшь, как в решете, а не в ведре!
Бывало за день несколько ходок надо было сделать, чтобы натаскать необходимое количество жидкости в дом. В основном, это требовалось для стирки белья.
Напротив дома, через узенькую, асфальтированную дорожку стоял шеренгой ряд деревянных, невзрачных строений, называемых сараями. В них хранились дрова и всякая другая хозяйственная утварь нужная и ненужная. В общем, уличный склад. Я любила играть в сарае, особенно, когда солнце было очень жарким или было дождливо, но не холодно. Там размещалось моё маленькое царство со старыми ненужными коробками, в которых под одеяльцами лежали любимые "дети" - старый медвежонок без уха и пупсик в чепчике. Из дров я сооружала столы и стульчики и приглашала хозяек из соседних дворцов в гости на чай с конфетками. Чай пили воображаемый, а конфетки были настоящие, в фантиках. Из них мы складывали квадратики, подкладывали их под осколки стёклышек и выкладывали такими "кафельками" земляной пол своих сарайных гостиных. Было очень красиво! Жаль, что так и не удалось выложить подобным способом весь пол.
За сараями располагались земляные наделы - грядки с картошкой, которые тянулись метров на 20-30 в сторону Варшавского шоссе. Картофельных грядок у нас там тоже не было.
Мы сажали картошку на невысоком склоне перед входом в лес, что располагался недалеко от дома. Мне доверяли кидать клубни картошки в выкопанные лунки. Задача, я вам скажу, не из лёгких, потому что меня всё время отвлекали пролетающие мимо птички или насекомые и я, кидая очередной клубень "мазала". Копающие тётушки или мама шутили и требовали повтора броска.
Шоссе и грядки разделяла аллейка. Позже, учась в институте, я узнала, что такие "аллейки" называются лесополосами, назначение которых снегозадержание. Это была самая чудесная, волшебная и красивая аллейка в мире. Мы с бабушкой там гуляли. Вернее так, она меня выгуливала, потому что со двора мне уходить без сопровождения взрослых запрещалось. Очень часто она рассказывала мне там сказки, усаживаясь на пенёчек и разглаживая по бокам свою длинную юбку "в пол" и завязывая потуже узелок на платочке. Сказки были интересными, я слушала их и порой даже не дышала. Бабушка умела рассказывать вдохновлённо как-то, с придыханием:
Было на той аллейке одно кривое дерево - старый, многоствольный куст орешника. Ветки его склонялись до земли и были очень упругими, как качели. Я усаживалась на ветку повыше, а бабушка, стоя внизу и надавливая на склонившийся конец ветки, раскачивала меня, как на перекидных качельках. Восторг! У меня захватывало дух, я визжала, держась двумя руками за ветку и кричала:
- Вперёд, моя машинка!, - выкрикивала я, - Моя лошадка! - я кричала значительно реже, потому что машина была чем-то сказочно-несбыточным. Так оно и получилось в жизни, машина осталась только в мечтах. На живой лошадке мне всё же удалось посидеть. Я на ней проехала много экскурсионных километров в Крыму под Ялтой, когда стала взрослой девочкой.
Иногда мы с бабушкой отправлялись в поход по этой аллейке вверх, мимо военного гарнизона. Путь наш лежал в дом, к моей тёте Нюре, в деревню Аннино. Мы шли в гости с гостинцами. Возвращались оттуда тоже не с пустыми корзинками. Тётушка давала нам крыжовник, груши, яблоки. На обратном пути была обязательная остановка. Это, как вы догадались, была моя ореховая машинка! Я бежала, сломя голову к ней, взбиралась на верх ветки и усаживалась, держась крепко руками за ствол. Уставшая бабушка ставила корзинки на землю, улыбалась и начинала раскачивать меня столько, сколько я просила! Это было - Безграничное Счастье!
Наша комната была на втором этаже, в 3-х комнатой однокухонной квартирке. Еда в теплые месяцы года приготовлялась на керосинке, которая стояла в этой общей кухне. На нашем столике умещались 2 подружки керосинки. Они были, как 2 капли воды похожи друг на друга. Внутри каждой был фитилёк, погруженный в маленькую ёмкость с керосином. Огонь от фитилька можно было сделать "посильнее" и "послабее", как на газовых конфорках. Можно было одновременно варить суп и кашу, к примеру.
У нас ( то есть, у бабушки, потому что я жила с мамой в другом коммунальном роскошестве - в кирпичном) в пользовании была ещё просторная кладовка, в которой хранилась картошка, лук, чеснок, варенье и т.п. съестные припасы. Сухие травы были развешаны на верёвочках. В кладовке имелось маленькое оконце перед которым стоял столик, накрытый цветастой клеёнкой. На нём спала керосинка, она была "про запас". Для красоты, рядом со дремлющей керосинкой стояла бумажно-картонная, восьмигранная пузатая вазочка, из которой торчал засохший букетик лесных, летних цветочков. В уголках над оконцем жили пауки, которые старательно плели оконные занавески. Бабушка их периодически веником счищала, но пауки никогда не попадались ей под горячую руку, они умели быстро бегать и хорошо прятаться. И уже через несколько дней тончайшее, седое кружево паучьей паутины вновь украшало уголки оконца. В кладовке было прохладно даже в самый жаркий, летний день. Я любила там прятаться от шумных взрослых.
В холодные месяцы, дополнительной плитой, служила печка в комнате, на которой бабушка томила разные каши, варила щи и варенье, пекла блины и самые вкусные на свете пирожки с капустой, с рисом и яйцами и ватрушки. Печка топилась дровами, которые тоже надо было сначала привезти на машине. Большие брёвна привозились во двор дома в конце лета, начале осени и каждый хозяин, согласно "накладной" получал свои кубометры, складывал их у своего сарая, после чего начинался период распилки брёвен на чурки, затем каждую чурку кололи топором на "щепки", которые и назывались "дрова". Я, кстати, тоже пыталась принимать участие в распиле бревна, но больше 2-3 движений сделать не могла, так как всё время пихала пилу вперёд напарнице - маме, тёте или бабушке. Пила гнулась и противно звенела, грозясь лопнуть, и меня отпускали "на волю", играть в кукол, приговаривая, что толку от меня мало, как от "козла молока". Дрова укладывали правой рукой на левую приблизительно до подбородка, затем, сжав поленья двумя руками в кольцо, несли в комнату на 2-ой этаж, чтобы сделать запас у печки. Дрова укладывали в печное зево, подкладывали между ними сухую газетку и поджигали. Потом надо было не забывать подкидывать поленья внутрь, чтобы еда на верху окончательно сварилась. Силу огня на печных "комфорках" (так говорила моя бабушка) регулировали с помощью чугунных колец разного диаметра. Когда печка прекращала работать "поваром", как горшочек с кашей в одноимённой сказке бр. Гримм, она превращалась в огромную, горячую в некоторых местах, батарею, которая в холодные вечера и ночи обогревала всё жилое (25 кв. м) пространство.
Процесс стирки, как правило, занимал весь день. В дом сначала приносили много вёдер воды с колонки. Бельё укладывалось в огромное ведро/бак и кипятилось на медленном фитильке керосинки, с добавлением чего-то отбеливающего. Этот запах с водяными парами охватывал не только маленькую кухоньку, но и пролезал сквозь дверные щели в жилые комнаты. Варево в баке необходимо было помешивать и запихивать обратно, чтобы простыни не вываливались на керосинку и "не подгорели". После выварки, содержимое ведра с помощью деревянной палки доставалось и перекладывалось в другую ёмкость для дальнейшего простирывания, потом всё бельё тщательно выполаскивалось в холодной воде, отжималось (руками!) выносилось на улицу и развешивалось на улице, около своего сарая на длинных верёвках, которые "подпирались" высокими рогатинами, чтобы чистые простыни и пододеяльники не касались земли. Хочу ещё отметить, что водопровода в бараке не было, воду носили вёдрами из военного городка, потому что во дворе колонки не было, также как и не было тёплых туалетных комнат в квартирах. Был общественный туалет на весь барак "Пах-чи-сарай". Он располагался за сарайным рядом с правой стороны, подальше от дома. Взрослые пользовались его услугами в любое время года и в любое время суток. Мне, как ребёнку дозволялось пользоваться "био-ведром", которое стояло в кладовке.
Ванной комнаты, как вы уже догадались в квартирах не было. В нашей кладовке, на большом гвозде висел рукомойник, он же "Мойдодыр", но только без ног. У рукомойника была только голова с длинным языком, воткнутом в днище. Этот язык надо было толкать вверх (внутрь головы), чтобы из головы-ведёрка вытекала вода. Когда язык падал обратно вниз, то вода прекращала течь. Вот где была Экономия воды, не то, что в современных цивилизованных жилищах! Хочу заметить, что вода текла из рукомойника холодная летом и ледянющая зимой! Видимо поэтому, я до сих пор не люблю умываться тёплой водой. Мыться все ездили в баню, не чаще 1 раза в неделю.
Вот так, без цивилизованных, как говорят, городских удобств, жил двухэтажный барак с 24-мя семьями, на краю одного из самых больших городов в мире. И, был счастлив вместе с жителями и домовыми!
Календарь показывал вторую середину XX века.
Юрий Гагарин был тогда в космосе и слал оттуда нам всем привет!
P.S.
Совсем забыла сказать о том, что электричество в бараке было. Жили без свечей:). Было радио и были телевизоры. Правда, теле-ящики были не в каждой комнате. О телефонах (таких больших аппаратах )тогда только мечтали.
У нас было всё - радио, телевизор и, даже Ригонда была (Rigonda). Это проигрыватель так назывался, через который можно было не только пластинки слушать, но и радио на различных волнах. Но я не умела "ловить" волну, поэтому любимым занятием в ненастную погоду было слушать пластинки с песнями и сказками.
Ещё в комнате была полированная тумбочка, в которой пряталась швейное чудо. Это было тёти Тонино имущество. Когда она была на работе, я раскрывала крылья столика и доставала из ямки красивый механизм с названием "Чайка", натягивала ремень на колесо и раскачивала нижнюю дощечку. Механизм приходил в движение и озорно стрекотал. Меня, конечно, поругивали, но не сильно.
Был ещё холодильник. Он стоял в комнате между тётушкиным диваном, на котором мы с ней вместе спали и гардеробом. Ночью, как впрочем и днём, холодильник бодрствовал и от бессонницы стонал, исполняя для нас колыбельные песни:) В комнате, под его равномерные куплеты, все спали, потому что уставали так, что ног под собой уже никто не чувствовал!
Господи, молю и прошу тебя, пусть у них, у моих родных, там на небесах всё будет хорошо!
Цира
23 марта 2018 год, Москва, Загорье
Мои воспоминания.
Зимние "глюки" здесь: https://tsira-seven.livejournal.com/11040.html
** Из семейной истории:
Деревянный, 2-этажный и 2-х подъездный сруб на 8 коммунальных квартир, располагался на южной окраине Москвы в посёлке "Выселки", за оградой военного городка.
С фасадной стороны дома, рядом с парадными подъездами, жильцами первых этажей были устроены небольшие палисаднички с заборчиками, за которыми хозяева рассаживали цветы. Я очень хорошо помню высокие стебли цветов с жёлтыми шарами на верху. Они были подвязаны верёвочкой, а поддерживала этот букетище палка, вертикально воткнутая в землю. Цветы были золотыми! Они покачивали своими шляпками в разные стороны, как будто приветствовали входящих в дом людей. Я тоже кивала им и любовалась их "высокой, до самого подоконника, красотой"! Это был вход в наш подъезд. У входа во второй подъезд тоже был разбит палисадник, но внутри него были невысокие цветочки и какие именно я не помню.
Варшавское шоссе в 1975 году. Канаву/мою аллейку видно вдоль шоссе. Слева на фотографии за деревьями военный городок.
Деревянный дом наш тоже видно. Он крайний, пониже, чем дом в военном городке
За домом росли плодово-ягодные кустарники и яблочно-вишнёвые невысокие деревца. Были грядки с луком, редиской, петрушкой, укропом, морковкой. У бабушки на этой земляной территории была только овощная грядка, кустиков со смородиной и малиной у нас не было. Я слышала, как иногда об этом вспоминали и немного горевали мои родные, что пришлось отдать "свои земли" соседям, после того, как умер дедушка. За "садовыми" наделами, располагался военный городок - цивилизованная община из семей военнослужащих. У них в домах было всё, даже водопровод.
В центре городка, на площади, как памятник, стояла водяная колонка, напоминающая огромный носик подземного самовара, которого нам видно не было. Был виден только его носище. Он торчал из земли одиноким столпом в кепочке. Сзади под кепочкой был рычаг, который надо было сильно надавить, чтобы вода из ноздрей полилась. Вода вылетая оттуда, как из ноздрей дракона и ударяясь о камни внизу, веером разбрызгивалась вокруг, создавая летом лёгкую прохладцу, весной и осенью холодный душ. Для того, чтобы дно ведра не испачкать, "водоносильщики" вешали на крючок носа ведро за железную дужку. Ведро раскачивалось, когда в него заливалась вода и надо было придерживать его рукой, чтобы H2O не выплёскивалась. Для переноски ведёр от колонки до дома, коромыслами пользовались не все носильщики. Чаще, воду в вёдрах, просто носили в руках. Мне доверяли нести небольшое ведёрко, которое я по дороге, почти полностью, расплёскивала. Бабушка не сердилась, а смеялась и говорила:
- Несёшь, как в решете, а не в ведре!
Бывало за день несколько ходок надо было сделать, чтобы натаскать необходимое количество жидкости в дом. В основном, это требовалось для стирки белья.
Напротив дома, через узенькую, асфальтированную дорожку стоял шеренгой ряд деревянных, невзрачных строений, называемых сараями. В них хранились дрова и всякая другая хозяйственная утварь нужная и ненужная. В общем, уличный склад. Я любила играть в сарае, особенно, когда солнце было очень жарким или было дождливо, но не холодно. Там размещалось моё маленькое царство со старыми ненужными коробками, в которых под одеяльцами лежали любимые "дети" - старый медвежонок без уха и пупсик в чепчике. Из дров я сооружала столы и стульчики и приглашала хозяек из соседних дворцов в гости на чай с конфетками. Чай пили воображаемый, а конфетки были настоящие, в фантиках. Из них мы складывали квадратики, подкладывали их под осколки стёклышек и выкладывали такими "кафельками" земляной пол своих сарайных гостиных. Было очень красиво! Жаль, что так и не удалось выложить подобным способом весь пол.
За сараями располагались земляные наделы - грядки с картошкой, которые тянулись метров на 20-30 в сторону Варшавского шоссе. Картофельных грядок у нас там тоже не было.
Мы сажали картошку на невысоком склоне перед входом в лес, что располагался недалеко от дома. Мне доверяли кидать клубни картошки в выкопанные лунки. Задача, я вам скажу, не из лёгких, потому что меня всё время отвлекали пролетающие мимо птички или насекомые и я, кидая очередной клубень "мазала". Копающие тётушки или мама шутили и требовали повтора броска.
Шоссе и грядки разделяла аллейка. Позже, учась в институте, я узнала, что такие "аллейки" называются лесополосами, назначение которых снегозадержание. Это была самая чудесная, волшебная и красивая аллейка в мире. Мы с бабушкой там гуляли. Вернее так, она меня выгуливала, потому что со двора мне уходить без сопровождения взрослых запрещалось. Очень часто она рассказывала мне там сказки, усаживаясь на пенёчек и разглаживая по бокам свою длинную юбку "в пол" и завязывая потуже узелок на платочке. Сказки были интересными, я слушала их и порой даже не дышала. Бабушка умела рассказывать вдохновлённо как-то, с придыханием:
- - Как-то раз пошла я проведать Нюру, - начала, однажды на прогулке, свой рассказ бабушка, устроившись поудобнее на пенёчке.
- Только я вошла на канаву (все называли мою аллейку - канавой), как начался дождь, в небе всполыхнула молния и раздался грохот.
- А, где я была? - встреваю я в бабушкину сказку.
- А тебя ещё, в ту пору, не нашли, - отвечает она, и продолжает.
- Вдруг вижу, передо мной, в нескольких шагах застыл огненный шар.
Я перестаю задавать вопросы и слушаю с открытым ртом.
- Я так и застыла на месте. Ни чую ни ног, ни рук, ни головы. Только глазами шевелю, - говорит бабушка, - огневуха тоже повисла на одном месте и не движется. Так и застыли друг напротив друга. Не знаю долго ли я так стояла или нет, но когда пришла домой с юбки стекал ручеёк.
- А куда шар огненный делся? - спрашиваю я, наконец.
- Так он за кусты полетел, а я развернулась и быстро домой побежала, - ответила бабушка.
- Что это было? - спрашиваю я.
- Так это нечистая сила по земле ходит, - ответила она и быстро перекрестилась.
Молится и крестится тогда было нельзя, икон в доме на стенах не было. Но я слышала, как бабушка тайком крестила себя и что-то нашёптывала, складывая ладошки домиком. Я тогда не понимала что она делает.
Было на той аллейке одно кривое дерево - старый, многоствольный куст орешника. Ветки его склонялись до земли и были очень упругими, как качели. Я усаживалась на ветку повыше, а бабушка, стоя внизу и надавливая на склонившийся конец ветки, раскачивала меня, как на перекидных качельках. Восторг! У меня захватывало дух, я визжала, держась двумя руками за ветку и кричала:
- Вперёд, моя машинка!, - выкрикивала я, - Моя лошадка! - я кричала значительно реже, потому что машина была чем-то сказочно-несбыточным. Так оно и получилось в жизни, машина осталась только в мечтах. На живой лошадке мне всё же удалось посидеть. Я на ней проехала много экскурсионных километров в Крыму под Ялтой, когда стала взрослой девочкой.
Иногда мы с бабушкой отправлялись в поход по этой аллейке вверх, мимо военного гарнизона. Путь наш лежал в дом, к моей тёте Нюре, в деревню Аннино. Мы шли в гости с гостинцами. Возвращались оттуда тоже не с пустыми корзинками. Тётушка давала нам крыжовник, груши, яблоки. На обратном пути была обязательная остановка. Это, как вы догадались, была моя ореховая машинка! Я бежала, сломя голову к ней, взбиралась на верх ветки и усаживалась, держась крепко руками за ствол. Уставшая бабушка ставила корзинки на землю, улыбалась и начинала раскачивать меня столько, сколько я просила! Это было - Безграничное Счастье!
Наша комната была на втором этаже, в 3-х комнатой однокухонной квартирке. Еда в теплые месяцы года приготовлялась на керосинке, которая стояла в этой общей кухне. На нашем столике умещались 2 подружки керосинки. Они были, как 2 капли воды похожи друг на друга. Внутри каждой был фитилёк, погруженный в маленькую ёмкость с керосином. Огонь от фитилька можно было сделать "посильнее" и "послабее", как на газовых конфорках. Можно было одновременно варить суп и кашу, к примеру.
У нас ( то есть, у бабушки, потому что я жила с мамой в другом коммунальном роскошестве - в кирпичном) в пользовании была ещё просторная кладовка, в которой хранилась картошка, лук, чеснок, варенье и т.п. съестные припасы. Сухие травы были развешаны на верёвочках. В кладовке имелось маленькое оконце перед которым стоял столик, накрытый цветастой клеёнкой. На нём спала керосинка, она была "про запас". Для красоты, рядом со дремлющей керосинкой стояла бумажно-картонная, восьмигранная пузатая вазочка, из которой торчал засохший букетик лесных, летних цветочков. В уголках над оконцем жили пауки, которые старательно плели оконные занавески. Бабушка их периодически веником счищала, но пауки никогда не попадались ей под горячую руку, они умели быстро бегать и хорошо прятаться. И уже через несколько дней тончайшее, седое кружево паучьей паутины вновь украшало уголки оконца. В кладовке было прохладно даже в самый жаркий, летний день. Я любила там прятаться от шумных взрослых.
В холодные месяцы, дополнительной плитой, служила печка в комнате, на которой бабушка томила разные каши, варила щи и варенье, пекла блины и самые вкусные на свете пирожки с капустой, с рисом и яйцами и ватрушки. Печка топилась дровами, которые тоже надо было сначала привезти на машине. Большие брёвна привозились во двор дома в конце лета, начале осени и каждый хозяин, согласно "накладной" получал свои кубометры, складывал их у своего сарая, после чего начинался период распилки брёвен на чурки, затем каждую чурку кололи топором на "щепки", которые и назывались "дрова". Я, кстати, тоже пыталась принимать участие в распиле бревна, но больше 2-3 движений сделать не могла, так как всё время пихала пилу вперёд напарнице - маме, тёте или бабушке. Пила гнулась и противно звенела, грозясь лопнуть, и меня отпускали "на волю", играть в кукол, приговаривая, что толку от меня мало, как от "козла молока". Дрова укладывали правой рукой на левую приблизительно до подбородка, затем, сжав поленья двумя руками в кольцо, несли в комнату на 2-ой этаж, чтобы сделать запас у печки. Дрова укладывали в печное зево, подкладывали между ними сухую газетку и поджигали. Потом надо было не забывать подкидывать поленья внутрь, чтобы еда на верху окончательно сварилась. Силу огня на печных "комфорках" (так говорила моя бабушка) регулировали с помощью чугунных колец разного диаметра. Когда печка прекращала работать "поваром", как горшочек с кашей в одноимённой сказке бр. Гримм, она превращалась в огромную, горячую в некоторых местах, батарею, которая в холодные вечера и ночи обогревала всё жилое (25 кв. м) пространство.
Процесс стирки, как правило, занимал весь день. В дом сначала приносили много вёдер воды с колонки. Бельё укладывалось в огромное ведро/бак и кипятилось на медленном фитильке керосинки, с добавлением чего-то отбеливающего. Этот запах с водяными парами охватывал не только маленькую кухоньку, но и пролезал сквозь дверные щели в жилые комнаты. Варево в баке необходимо было помешивать и запихивать обратно, чтобы простыни не вываливались на керосинку и "не подгорели". После выварки, содержимое ведра с помощью деревянной палки доставалось и перекладывалось в другую ёмкость для дальнейшего простирывания, потом всё бельё тщательно выполаскивалось в холодной воде, отжималось (руками!) выносилось на улицу и развешивалось на улице, около своего сарая на длинных верёвках, которые "подпирались" высокими рогатинами, чтобы чистые простыни и пододеяльники не касались земли. Хочу ещё отметить, что водопровода в бараке не было, воду носили вёдрами из военного городка, потому что во дворе колонки не было, также как и не было тёплых туалетных комнат в квартирах. Был общественный туалет на весь барак "Пах-чи-сарай". Он располагался за сарайным рядом с правой стороны, подальше от дома. Взрослые пользовались его услугами в любое время года и в любое время суток. Мне, как ребёнку дозволялось пользоваться "био-ведром", которое стояло в кладовке.
Ванной комнаты, как вы уже догадались в квартирах не было. В нашей кладовке, на большом гвозде висел рукомойник, он же "Мойдодыр", но только без ног. У рукомойника была только голова с длинным языком, воткнутом в днище. Этот язык надо было толкать вверх (внутрь головы), чтобы из головы-ведёрка вытекала вода. Когда язык падал обратно вниз, то вода прекращала течь. Вот где была Экономия воды, не то, что в современных цивилизованных жилищах! Хочу заметить, что вода текла из рукомойника холодная летом и ледянющая зимой! Видимо поэтому, я до сих пор не люблю умываться тёплой водой. Мыться все ездили в баню, не чаще 1 раза в неделю.
Вот так, без цивилизованных, как говорят, городских удобств, жил двухэтажный барак с 24-мя семьями, на краю одного из самых больших городов в мире. И, был счастлив вместе с жителями и домовыми!
Календарь показывал вторую середину XX века.
Юрий Гагарин был тогда в космосе и слал оттуда нам всем привет!
P.S.
Совсем забыла сказать о том, что электричество в бараке было. Жили без свечей:). Было радио и были телевизоры. Правда, теле-ящики были не в каждой комнате. О телефонах (таких больших аппаратах )тогда только мечтали.
У нас было всё - радио, телевизор и, даже Ригонда была (Rigonda). Это проигрыватель так назывался, через который можно было не только пластинки слушать, но и радио на различных волнах. Но я не умела "ловить" волну, поэтому любимым занятием в ненастную погоду было слушать пластинки с песнями и сказками.
Ещё в комнате была полированная тумбочка, в которой пряталась швейное чудо. Это было тёти Тонино имущество. Когда она была на работе, я раскрывала крылья столика и доставала из ямки красивый механизм с названием "Чайка", натягивала ремень на колесо и раскачивала нижнюю дощечку. Механизм приходил в движение и озорно стрекотал. Меня, конечно, поругивали, но не сильно.
Был ещё холодильник. Он стоял в комнате между тётушкиным диваном, на котором мы с ней вместе спали и гардеробом. Ночью, как впрочем и днём, холодильник бодрствовал и от бессонницы стонал, исполняя для нас колыбельные песни:) В комнате, под его равномерные куплеты, все спали, потому что уставали так, что ног под собой уже никто не чувствовал!
Господи, молю и прошу тебя, пусть у них, у моих родных, там на небесах всё будет хорошо!
Цира
23 марта 2018 год, Москва, Загорье