(no subject)
МАВРОЧКА
Была знакомая семейная пара, международный союз.
Она - блондинка из Австрии, он - индус с острова Маврикий.
Возраст подошёл к пятидесяти, детей нет - все были уверены, так и продолжат доживать вдвоём.
И внезапно, чуть стукнуло пятьдесят - она впервые в жизни становится беременна.
Уже все надежды закончились, планы забыты, молодая и предохраняться перестала в связи с наступившим сроком дожития - и залетает от собственного мужа.
Я - и не только я - глядел в трепете на растущий живот как на живое чудо, на чудесный бутон.
Словно на бесплодную Сарру, обильную годами - которую благодать коснулась.
И невольно молился и безотчётно вокруг на цыпочках ходил, как увижу или вспомню.
И всё получилось, решилась по месту временного пребывания рожать, в Московском роддоме - и всё вышло без сучка и задоринки.
Родилась девочка, назвали София, то есть Соня по-нашему.
(Это наша третья Соня в повествовании.)
Была она тёмненькая - но чуть светлее папы, черноглазая, в движениях осторожная.
А черты чуть более подробные, чем обычно у индусов - губы и носик тоньше вырезаны.
Только научилась ползать, а потом ходить - стала общаться исключительно взглядом. Спрячется за материнской юбкой или за ножкой стола - и выглядывает. То стесняется и прячет глаза - а то поедом ест, если считает, что никто не видит.
А глаза просто невозможные - как у Бэмби в мультфильме - тёмные как индийская ночь, красивые по-восточному, с густыми ресницами.
Так мы глазами несколько лет и разговаривали, без кубиков и сказочных тетрадок.
И в общем - глядел я на Соню как на крохотное чудо, на дар небес.
Родители воскресли и делали для маленькой всё, что положено, не теряя ошарашенности.
У мамы за долгую жизнь сложились на красивом лице две малозаметных недовольных складочки у губ, она привыкла, что люди и обстоятельства не оправдывают её ожиданий.
И теперь эти складочки недовольства стали то разглаживаться, то возникать вновь при подходящем случае - но теперь лёгкое недовольство оставалось малой частью общей бескомпромиссной радости, просто на память о прежних временах, чтобы не забыть.
А папа однажды за рюмкой рассказал вот что - приснился ему несколько лет назад прадедушка, которого он и не видел ни разу.
Возник во сне тёмный, морщинистый, седой индийский старичок с Маврикия - и молча сказал, что всё у тебя, дорогой правнук, скоро будет хорошо, получится даже то, о чём и мечтать забыл.
Волшебный прадедушка оказался прав - всё получилось.
Съездили на далёкий остров Маврикий - маврочку навестить.
Тут уж крошка совершенно чувствовала себя в своей тарелке, под небом экватора на берегу океана. И застенчивое моргание, разговоры глазами из моей родной страны снегов и морозов - оказались забыты.
Девочка подстерегала меня за всеми углами маленького острова, брызгалась из специального детского пластмассового насоса, напрыгивала, пищала и даже могла порычать.
Притворно пугалась и хохотала нежным голоском почти всё время, пока не спит.
И конечно - оставалась прекрасной как всегда.
КРОШКА
Где застенчивость и скромность,
В угол, на нос, на предмет
Взгляда вежливая томность?
Ничего в помине нет!
Вместо мелкого жеманства,
Ароматов всяких роз -
Мы имеем лишь тиранство,
Дедовщину и хаос!
Кто-то прятался под стулом,
За коленками родни -
А теперь мы как под дулом
Коротаем в страхе дни.
Растопырив ручки, ножки,
Зубки скаля и шипя,
Словно банда черной крошки
На меня идет, сопя!
Как всегда - сначала царства,
Вздохи, лютики, дожди.
День, другой - пошли коварства,
Краснокожие вожди.
Что нам чары, обещанья,
Раз уверена в душе -
Никуда от обожанья
Он не денется уже.
Обожали Соню все, кто был с ней знаком на островке, в Европе и в Москве.
Разноцветных родственников и знакомых всюду было море - и девочка некоторое время была самой маленькой, самой хорошенькой и самой необыкновенной в северном и южном полушарии.
У неё уже стали возникать необычные мысли, другому в голову не придёт.
Приехали в Москву, отец делает замечание, Соня возражает, помахивая в воздухе тонким темнокожим пальчиком.
«Стоп-стоп… Ты родился на Маврикии? Там ты босс! А я родилась в России - и здесь босс я!»
А мама, стало быть - босс в Европе.
Как-то отозвал в сторонку, надо перемолвиться, мол.
Посуди сама - папа босс на Маврикии, мама - босс в Европе, а ты главная в Москве. Говорить ты умеешь по-английски и по-французски, как говорят на Маврикии, и по-немецки, как в Австрии. Зато папа и мама говорят по-русски, а ты пока нет - хотя именно ты на Руси за старшего. Постарайся уж выучить, тебе положено…
И девочка совершенно серьёзно покивала головой, без намёка на игру.
На Маврикии веками выращивали сахарный тростник, и теперь выращивают, чтобы ром делать.
Мы всё это обследовали - попробовали, как это происходит и что получается.
И написалась на острове одна необязательная песенка про чернокожего «Савельича», где всё точно так, как бывает в жизни, только одно наоборот, чем в жизни, где принцесса темнокожая, а дедушка белый.
САХАРНЫЙ ТРОСТНИК
Он позволяет делать ей с собою что угодно,
Как-будто песенка звенит, когда в саду темно.
Да, он последний верный раб, хоть вся страна свободна,
И всюду рабство вообще давно отменено.
Она посмотрит на него и гордо улыбнётся,
И он уже на свет летит со всех сторон земли.
Да, он последний чёрный штат, который не сдаётся,
Последний преданный солдат у генерала Ли.
Да, он последний тот старик, кто любит её, любит,
Почти неграмотный, в живых оставшийся отряд,
Как-будто сахарный тростник он рубит, его рубит,
Хоть сахар с некоторых пор стал вреден, говорят.
Была знакомая семейная пара, международный союз.
Она - блондинка из Австрии, он - индус с острова Маврикий.
Возраст подошёл к пятидесяти, детей нет - все были уверены, так и продолжат доживать вдвоём.
И внезапно, чуть стукнуло пятьдесят - она впервые в жизни становится беременна.
Уже все надежды закончились, планы забыты, молодая и предохраняться перестала в связи с наступившим сроком дожития - и залетает от собственного мужа.
Я - и не только я - глядел в трепете на растущий живот как на живое чудо, на чудесный бутон.
Словно на бесплодную Сарру, обильную годами - которую благодать коснулась.
И невольно молился и безотчётно вокруг на цыпочках ходил, как увижу или вспомню.
И всё получилось, решилась по месту временного пребывания рожать, в Московском роддоме - и всё вышло без сучка и задоринки.
Родилась девочка, назвали София, то есть Соня по-нашему.
(Это наша третья Соня в повествовании.)
Была она тёмненькая - но чуть светлее папы, черноглазая, в движениях осторожная.
А черты чуть более подробные, чем обычно у индусов - губы и носик тоньше вырезаны.
Только научилась ползать, а потом ходить - стала общаться исключительно взглядом. Спрячется за материнской юбкой или за ножкой стола - и выглядывает. То стесняется и прячет глаза - а то поедом ест, если считает, что никто не видит.
А глаза просто невозможные - как у Бэмби в мультфильме - тёмные как индийская ночь, красивые по-восточному, с густыми ресницами.
Так мы глазами несколько лет и разговаривали, без кубиков и сказочных тетрадок.
И в общем - глядел я на Соню как на крохотное чудо, на дар небес.
Родители воскресли и делали для маленькой всё, что положено, не теряя ошарашенности.
У мамы за долгую жизнь сложились на красивом лице две малозаметных недовольных складочки у губ, она привыкла, что люди и обстоятельства не оправдывают её ожиданий.
И теперь эти складочки недовольства стали то разглаживаться, то возникать вновь при подходящем случае - но теперь лёгкое недовольство оставалось малой частью общей бескомпромиссной радости, просто на память о прежних временах, чтобы не забыть.
А папа однажды за рюмкой рассказал вот что - приснился ему несколько лет назад прадедушка, которого он и не видел ни разу.
Возник во сне тёмный, морщинистый, седой индийский старичок с Маврикия - и молча сказал, что всё у тебя, дорогой правнук, скоро будет хорошо, получится даже то, о чём и мечтать забыл.
Волшебный прадедушка оказался прав - всё получилось.
Съездили на далёкий остров Маврикий - маврочку навестить.
Тут уж крошка совершенно чувствовала себя в своей тарелке, под небом экватора на берегу океана. И застенчивое моргание, разговоры глазами из моей родной страны снегов и морозов - оказались забыты.
Девочка подстерегала меня за всеми углами маленького острова, брызгалась из специального детского пластмассового насоса, напрыгивала, пищала и даже могла порычать.
Притворно пугалась и хохотала нежным голоском почти всё время, пока не спит.
И конечно - оставалась прекрасной как всегда.
КРОШКА
Где застенчивость и скромность,
В угол, на нос, на предмет
Взгляда вежливая томность?
Ничего в помине нет!
Вместо мелкого жеманства,
Ароматов всяких роз -
Мы имеем лишь тиранство,
Дедовщину и хаос!
Кто-то прятался под стулом,
За коленками родни -
А теперь мы как под дулом
Коротаем в страхе дни.
Растопырив ручки, ножки,
Зубки скаля и шипя,
Словно банда черной крошки
На меня идет, сопя!
Как всегда - сначала царства,
Вздохи, лютики, дожди.
День, другой - пошли коварства,
Краснокожие вожди.
Что нам чары, обещанья,
Раз уверена в душе -
Никуда от обожанья
Он не денется уже.
Обожали Соню все, кто был с ней знаком на островке, в Европе и в Москве.
Разноцветных родственников и знакомых всюду было море - и девочка некоторое время была самой маленькой, самой хорошенькой и самой необыкновенной в северном и южном полушарии.
У неё уже стали возникать необычные мысли, другому в голову не придёт.
Приехали в Москву, отец делает замечание, Соня возражает, помахивая в воздухе тонким темнокожим пальчиком.
«Стоп-стоп… Ты родился на Маврикии? Там ты босс! А я родилась в России - и здесь босс я!»
А мама, стало быть - босс в Европе.
Как-то отозвал в сторонку, надо перемолвиться, мол.
Посуди сама - папа босс на Маврикии, мама - босс в Европе, а ты главная в Москве. Говорить ты умеешь по-английски и по-французски, как говорят на Маврикии, и по-немецки, как в Австрии. Зато папа и мама говорят по-русски, а ты пока нет - хотя именно ты на Руси за старшего. Постарайся уж выучить, тебе положено…
И девочка совершенно серьёзно покивала головой, без намёка на игру.
На Маврикии веками выращивали сахарный тростник, и теперь выращивают, чтобы ром делать.
Мы всё это обследовали - попробовали, как это происходит и что получается.
И написалась на острове одна необязательная песенка про чернокожего «Савельича», где всё точно так, как бывает в жизни, только одно наоборот, чем в жизни, где принцесса темнокожая, а дедушка белый.
САХАРНЫЙ ТРОСТНИК
Он позволяет делать ей с собою что угодно,
Как-будто песенка звенит, когда в саду темно.
Да, он последний верный раб, хоть вся страна свободна,
И всюду рабство вообще давно отменено.
Она посмотрит на него и гордо улыбнётся,
И он уже на свет летит со всех сторон земли.
Да, он последний чёрный штат, который не сдаётся,
Последний преданный солдат у генерала Ли.
Да, он последний тот старик, кто любит её, любит,
Почти неграмотный, в живых оставшийся отряд,
Как-будто сахарный тростник он рубит, его рубит,
Хоть сахар с некоторых пор стал вреден, говорят.