(no subject)
15.
Писатель Олег Волков, одноклассник Набокова.
Двадцать девять лет арестов, лагерей и ссылок.
В начале девяностых пошли заветные публикации, раньше печатал только переводы, или про охоту, про охрану природы.
Сам - дед сухой, белобородый, облик простой и умный.
Помню, читаю интервью, журналист спрашивает - ну, в лагере и в тюрьме живут на всём казённом - а как вы в ссылке выживали, в лесу, с одним ружьём и топором?
И дедушка вот что отвечает, как само собой разумеющееся - так ведь дворяне же… Нас всему в юности научили, и в училище потом - помимо иностранных языков, танцев и фехтования.
И лошадь подковать, и избу сложить, и землю пахать, и на токарном станке работать, и сапоги тачать…
Поэтому, когда остались наедине с природой - смогли выжить и наладить обыкновенную жизнь, пережить голод и мороз.
Меня качнуло, конечно.
Представления о мире были почерпнуты в советской школе из Щедрина, у которого мужик двух генералов прокормил. Мужик в сказке всё умел, а генералы - вообще ничего. Они с детства бумаги в департаменте перекладывали из левой стопки в правую.
А вот честный старик рассказывает - что не в сказке, а в настоящей жизни - всё происходило наоборот.
Возразить невозможно, потому что верится настоящему выжившему девяностолетнему человеку - а не сказке.
Смысла привирать на краю жизни никакого нет.
Олег Волков, кстати - крёстный отец Андрея Битова.
Не в литературе, а в православной церкви.
Я был уверен, что Волков стал прототипом «дяди Диккенса» из «Пушкинского дома» - оказалось, что это не так, Битов познакомился со стариком, когда роман был десять лет как завершён.
Подобных стариков или старух, как шепчет интуиция - писатели и поэты обожают, рисуют с максимальным вдохновением и сочувствием - словно на таких весь мир стоит.
Как нечто незыблемое, цельное даже в противоречиях.
Оленин в «Казаках», альтер эго Толстого - сплошная рефлексия или неуверенность, сам на себя положиться не может, понять - что хочет.
А сосед дядя Ерошка - весь из одного куска человеческого вещества, из могучей старой груди, бороды, прибауток на все случаи жизни, из игры природных сил.
Рядом с дядей Диккенсом - Лёва Одоевцев почти не виден в воздухе.
Автор почти не верит своему литературному двойнику - а верит тому, кого можно мысленно пощупать, кто не тает в каждой следующей фразе, не обманет.
Им веришь больше чем себе - даже не зависимо от того, что у них на уме и сердце.
Они-то - эти цельнокройные старики и старухи - в более полной мере живы, чем отражения в зеркалах.
И тётя Соня, и дядя Федя, и Мирра Абрамовна, и дядя Альберто…
И - старый отец на крыльце.
Самоучка, открытый сосуд
Кроткой силы, любви и покоя,
Словно место сухое в лесу
И надёжная вещь под рукою.
Каждый знает - ему для себя
Ничего и не нужно на свете.
Как своё, за рукав теребя,
Это чувствуют пчёлы и дети.
На крыльце улыбается дед
В травяной бороде словно в раме,
Всем найдётся немного конфет
И сухарик в широком кармане.
Вроде там, в глубине старика,
Словно в поле просторно и сухо,
И над полем плывут облака,
Как стяжание мирного духа.
Вышел из дому, дел-то всего,
Что весёлые глазки раскосы,
И на руки садятся его
Мотыльки и сухие стрекозы.
Писатель Олег Волков, одноклассник Набокова.
Двадцать девять лет арестов, лагерей и ссылок.
В начале девяностых пошли заветные публикации, раньше печатал только переводы, или про охоту, про охрану природы.
Сам - дед сухой, белобородый, облик простой и умный.
Помню, читаю интервью, журналист спрашивает - ну, в лагере и в тюрьме живут на всём казённом - а как вы в ссылке выживали, в лесу, с одним ружьём и топором?
И дедушка вот что отвечает, как само собой разумеющееся - так ведь дворяне же… Нас всему в юности научили, и в училище потом - помимо иностранных языков, танцев и фехтования.
И лошадь подковать, и избу сложить, и землю пахать, и на токарном станке работать, и сапоги тачать…
Поэтому, когда остались наедине с природой - смогли выжить и наладить обыкновенную жизнь, пережить голод и мороз.
Меня качнуло, конечно.
Представления о мире были почерпнуты в советской школе из Щедрина, у которого мужик двух генералов прокормил. Мужик в сказке всё умел, а генералы - вообще ничего. Они с детства бумаги в департаменте перекладывали из левой стопки в правую.
А вот честный старик рассказывает - что не в сказке, а в настоящей жизни - всё происходило наоборот.
Возразить невозможно, потому что верится настоящему выжившему девяностолетнему человеку - а не сказке.
Смысла привирать на краю жизни никакого нет.
Олег Волков, кстати - крёстный отец Андрея Битова.
Не в литературе, а в православной церкви.
Я был уверен, что Волков стал прототипом «дяди Диккенса» из «Пушкинского дома» - оказалось, что это не так, Битов познакомился со стариком, когда роман был десять лет как завершён.
Подобных стариков или старух, как шепчет интуиция - писатели и поэты обожают, рисуют с максимальным вдохновением и сочувствием - словно на таких весь мир стоит.
Как нечто незыблемое, цельное даже в противоречиях.
Оленин в «Казаках», альтер эго Толстого - сплошная рефлексия или неуверенность, сам на себя положиться не может, понять - что хочет.
А сосед дядя Ерошка - весь из одного куска человеческого вещества, из могучей старой груди, бороды, прибауток на все случаи жизни, из игры природных сил.
Рядом с дядей Диккенсом - Лёва Одоевцев почти не виден в воздухе.
Автор почти не верит своему литературному двойнику - а верит тому, кого можно мысленно пощупать, кто не тает в каждой следующей фразе, не обманет.
Им веришь больше чем себе - даже не зависимо от того, что у них на уме и сердце.
Они-то - эти цельнокройные старики и старухи - в более полной мере живы, чем отражения в зеркалах.
И тётя Соня, и дядя Федя, и Мирра Абрамовна, и дядя Альберто…
И - старый отец на крыльце.
Самоучка, открытый сосуд
Кроткой силы, любви и покоя,
Словно место сухое в лесу
И надёжная вещь под рукою.
Каждый знает - ему для себя
Ничего и не нужно на свете.
Как своё, за рукав теребя,
Это чувствуют пчёлы и дети.
На крыльце улыбается дед
В травяной бороде словно в раме,
Всем найдётся немного конфет
И сухарик в широком кармане.
Вроде там, в глубине старика,
Словно в поле просторно и сухо,
И над полем плывут облака,
Как стяжание мирного духа.
Вышел из дому, дел-то всего,
Что весёлые глазки раскосы,
И на руки садятся его
Мотыльки и сухие стрекозы.