(no subject)
15.
Поздней осенью 1994-го оказался волею судеб в месте, которое называется «Завидово». Что-то вроде пансионата, ничего я про эти дела не знал никогда, слышал, что Брежнев привык бывать в Завидово, может быть, для охоты.
С собой у меня была чугунная пишущая машинка «Ундервуд», купил я её в комиссионке у метро Новослободская на первый гонорар после армии, красный уголок в детский сад нарисовал.
Машина была страшно тяжёлая, каретка двигалась с грохотом, некоторые буквы пробивали лист бумаги насквозь.
А заказали мне впервые в жизни написать статью о современном искусстве в журнал «Декоративное искусство». Написал я ненароком про современную литературу и статью в конце концов напечатала «Литературная газета».
Свистел ветер в голых ветках, летели облака и морщилась серая холодная вода реки Волги.
И я честно с утра до темноты сочинял статью обо всём на свете. Было интересно - как увлекательно всё новое, что делаешь впервые в жизни.
Набарабанишь Ундервудом страницы три - и на ужин идёшь в столовую.
Или это был уже ресторан, но предельно тогда ещё демократичный.
Время было странное, как странной бывает поздняя осень в средней полосе, уже давно не лето, а снега нет - никто толком не понимал, что происходит, вроде пансионат был всегда правительственный по недавней советской памяти - а ныне приезжай, живи кто хочешь.
Но ещё и не буржуазный, никаких покуда евро-ремонтов и модных переделок.
Гостей в Завидово было немного, как последних листьев на ветвях.
Мы вдвоём с Ундервудом - и несколько цыган.
Они встречались на осенних дорожках, кивали головами и приглядывались, приценивались к незнакомцу - а не цыган ли?
В столовой я их хорошо разглядел.
Занимали они несколько столов в сумерках, поблёскивали лысины, серебрились седины. Никаких золотых зубов не сверкало, мужские кольца и браслеты горели, конечно - и одеты все чисто и скромно.
Чужой бы подумал, что все эти люди - цыганские бароны, съехались на свой цыганский съезд.
Но я-то был местный и узнал лица и фигуры, некоторых в кино по телевизору видел.
Это была художественная цыганская аристократия, и не все из них цыгане, кстати.
Узнал я скрипача Якулова, его даже без скрипки невозможно было не узнать.
Очень высокий, весь в чёрном, в длинном чёрном шарфе, длинноволосый, седой, выдающийся нос, брови крыльями и взгляд жгучий, на Ференца Листа похож.
А другой был небольшой, круглый, в кожаном пальто, пронзительные глаза навыкат хлопают и лысина плоская как Валдай.
Это был такой Дуфуня Вишневский, гитарист и кинорежиссёр.
И все другие были столь же выразительны и неповторимы - но по именам я их не помнил.
Цыгана заметно, когда кругом публика - блондины и шатены, конструкторы и бухгалтера.
Но сейчас в Завидово были заметны официантка и вахтёр при входе, они резко отличались от окружения.
А я почти сливался в сумерках со скрипачом и Дуфуней.
Что они делали здесь - без зрителей, без аудитории, без музыкальных инструментов, без этнического и рабочего контекста?
Поздней осенью, среди огромной страны, в пустом заказнике?
Может быть, тоже - вроде меня - пьесу сочиняли или сценарий для кино?
Или решали коллективным разумом - как будем дальше жить, в новую экономическую и политическую эпоху, хотя это вряд ли…
Как бы то ни было - это были последние цыгане, которых я видел наяву в России. Через два года в Курске с цыганом за кулисами перемолвился - и всё.
А в электричках, в подземных переходах, на вокзалах - никогда больше не встречал, хотя читал и рассказывали, что они есть.
В других странах встречал - и в своих собственных песенках и стихотворениях сталкивался время от времени, это да…
25.4.23
Поздней осенью 1994-го оказался волею судеб в месте, которое называется «Завидово». Что-то вроде пансионата, ничего я про эти дела не знал никогда, слышал, что Брежнев привык бывать в Завидово, может быть, для охоты.
С собой у меня была чугунная пишущая машинка «Ундервуд», купил я её в комиссионке у метро Новослободская на первый гонорар после армии, красный уголок в детский сад нарисовал.
Машина была страшно тяжёлая, каретка двигалась с грохотом, некоторые буквы пробивали лист бумаги насквозь.
А заказали мне впервые в жизни написать статью о современном искусстве в журнал «Декоративное искусство». Написал я ненароком про современную литературу и статью в конце концов напечатала «Литературная газета».
Свистел ветер в голых ветках, летели облака и морщилась серая холодная вода реки Волги.
И я честно с утра до темноты сочинял статью обо всём на свете. Было интересно - как увлекательно всё новое, что делаешь впервые в жизни.
Набарабанишь Ундервудом страницы три - и на ужин идёшь в столовую.
Или это был уже ресторан, но предельно тогда ещё демократичный.
Время было странное, как странной бывает поздняя осень в средней полосе, уже давно не лето, а снега нет - никто толком не понимал, что происходит, вроде пансионат был всегда правительственный по недавней советской памяти - а ныне приезжай, живи кто хочешь.
Но ещё и не буржуазный, никаких покуда евро-ремонтов и модных переделок.
Гостей в Завидово было немного, как последних листьев на ветвях.
Мы вдвоём с Ундервудом - и несколько цыган.
Они встречались на осенних дорожках, кивали головами и приглядывались, приценивались к незнакомцу - а не цыган ли?
В столовой я их хорошо разглядел.
Занимали они несколько столов в сумерках, поблёскивали лысины, серебрились седины. Никаких золотых зубов не сверкало, мужские кольца и браслеты горели, конечно - и одеты все чисто и скромно.
Чужой бы подумал, что все эти люди - цыганские бароны, съехались на свой цыганский съезд.
Но я-то был местный и узнал лица и фигуры, некоторых в кино по телевизору видел.
Это была художественная цыганская аристократия, и не все из них цыгане, кстати.
Узнал я скрипача Якулова, его даже без скрипки невозможно было не узнать.
Очень высокий, весь в чёрном, в длинном чёрном шарфе, длинноволосый, седой, выдающийся нос, брови крыльями и взгляд жгучий, на Ференца Листа похож.
А другой был небольшой, круглый, в кожаном пальто, пронзительные глаза навыкат хлопают и лысина плоская как Валдай.
Это был такой Дуфуня Вишневский, гитарист и кинорежиссёр.
И все другие были столь же выразительны и неповторимы - но по именам я их не помнил.
Цыгана заметно, когда кругом публика - блондины и шатены, конструкторы и бухгалтера.
Но сейчас в Завидово были заметны официантка и вахтёр при входе, они резко отличались от окружения.
А я почти сливался в сумерках со скрипачом и Дуфуней.
Что они делали здесь - без зрителей, без аудитории, без музыкальных инструментов, без этнического и рабочего контекста?
Поздней осенью, среди огромной страны, в пустом заказнике?
Может быть, тоже - вроде меня - пьесу сочиняли или сценарий для кино?
Или решали коллективным разумом - как будем дальше жить, в новую экономическую и политическую эпоху, хотя это вряд ли…
Как бы то ни было - это были последние цыгане, которых я видел наяву в России. Через два года в Курске с цыганом за кулисами перемолвился - и всё.
А в электричках, в подземных переходах, на вокзалах - никогда больше не встречал, хотя читал и рассказывали, что они есть.
В других странах встречал - и в своих собственных песенках и стихотворениях сталкивался время от времени, это да…
25.4.23